Мой муж Одиссей Лаэртид - Олег Ивик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фидипп замолчал и погладил меня по руке.
— Я не требую от тебя немедленного ответа. Но ты поразмысли обо всем, что я тебе рассказал, разумная Пенелопа.
— Кому еще ты говорил об этом?
— Никому. Я не хотел, чтобы вся Итака потешалась над тобой и твоей поруганной верностью. Я и тебе не стал бы говорить, если бы...
— Я благодарна тебе, Фидипп. Поклянись, что ты никому ничего не скажешь. А я... Я сделаю то, что ты велишь. Только дай мне несколько дней...
— Я клянусь, что сохраню эту тайну, если ты дашь Итаке нового царя. Если хочешь, я принесу тебе клятвы у алтаря, скрепив их положенным жертвоприношением.
— Не надо, я верю тебе... Она красивая?
— Калипсо? Обычная нимфа.
— Значит, красивая...
Фидипп молча встал, поклонился мне и вышел из мегарона.
Да будь ты проклят, Одиссей Лаэртид, царь Итаки. Да будь ты проклята, Афина Паллада.
Я на Итаке рожден, Улисса несчастного спутник.
Имя мне — Ахеменид; Адамаст, мой отец небогатый
(Мне бы долю его!), меня отправил под Трою.
Спутники, в страхе спеша порог жестокий покинуть,
Здесь позабыли меня в пещере огромной Циклопа.
Своды ее высоки и темны от запекшейся крови
Всех, кто сожран был в ней. Хозяин — ростом до неба
(Землю избавьте скорей, о боги, от этой напасти!),
С виду ужасен для всех и глух к человеческой речи,
Кровью и плотью людей Циклоп насыщается злобный.
Видел я сам, как двоих из наших спутников сразу
Взял он огромной рукой, на спине развалившись в пещере;
Брызнувшей кровью порог окропив, тела их о скалы
Он раздробил и жевал истекавшие черною жижей
Члены, и теплая плоть под зубами его трепетала.
* * *
Но приказал нам Гелен, чтобы мы ни к Харибде, ни к Сцилле
Путь не смели держать, ибо равно обе дороги
К смерти ведут. потому паруса повернуть мы решили.
Тут, на счастье, подул от проливов узких Пелора
Посланный нам Борей. Близ Пантагии устий скалистых
Мы прошли. вот низменный Тапс над Мегарским заливом -
Вспять плывя по пути скитаний своих, называл нам
Местности Ахеменид, Улисса злосчастного спутник.
Публий Вергилий Марон. Энеида
На Итаку приплыл неожиданный гость — Неоптолем, сын Ахиллеса, и я принимала его в своем дворце. После окончания Троянской войны он завоевал область молоссов в Эпире и стал моим соседом: его владения на материке граничат с владениями моего отца. Сейчас он плыл во Фтию, чтобы вернуть царство, утраченное его дедом Пелеем. Неоптолем возглавлял большую флотилию, но его люди в основном расположились на берегу или же в домах других знатных итакийцев. И лишь сам Неоптолем с несколькими ближайшими друзьями пожелал стать гостем Одиссея — он не знал, что тот не вернулся на Итаку.
Я принимала гостей в мегароне и села за стол вместе с ними. Неоптолема сопровождала изумительной красоты женщина в богатых одеждах, с нею были несколько рабынь. Я спросила у гостьи, желает ли она сидеть в общей зале с мужчинами или хочет отобедать в отдельной комнате, и та ответила, что предпочитает уединение. От еды она отказалась, но я все же велела рабыням отнести ей вина, мяса и прочих кушаний.
Когда гости насытились, когда были заданы все приличествующие случаю вопросы и получены ответы на них, я спросила Неоптолема, как имя его достойной супруги. Юноша рассмеялся и ответил, что супругой его со временем станет Гермиона, дочь Менелая и Елены. Царь Спарты обещал ему дочку еще под стенами Трои, и теперь Неоптолем ждет возвращения Менелая из Египта, где тот, по слухам, путешествует. Что же касается спутницы Неоптолема, это была рабыня, троянская пленница по имени Андромаха — вдова Гектора.
При разделе добычи она досталась сыну Ахиллеса, и тот сделал ее своей наложницей. Андромаха родила ему сына, названного Молосс. Но делать рабыню женой и царицей Неоптолем не собирался.
Я вспомнила песнь аэда, в которой рассказывалось о любви Гектора и Андромахи, об их прощании возле Скейских ворот, и у меня на глаза навернулись слезы. Как только в разговоре возникла пауза, я покинула мегарон и поднялась в комнату гостьи.
Андромаха лежала на кровати, отвернувшись к стене, на столе стояли нетронутые кушанья. Все светильники, кроме одного, были погашены, и четкая тень пленницы отпечаталась рядом с ней на стене казалось, что женщину обнимает лежащая за нею темная фигура.
При моем появлении Андромаха обернулась и встала — быть может, она считала, что рабыня должна приветствовать царицу? Я взяла ее за руку и хотела усадить в кресло, но она отдернула руку — как мне показалось, с отвращением.
— Почему ты не хочешь воспользоваться моим гостеприимством, достойная Андромаха? Я буду рада разделить с тобой трапезу.
Пленница стояла, опустив голову. Потом подняла глаза, и я прочла в них откровенную ненависть.
— Мне никогда не бывать гостьей в доме Одиссея Лаэртида...
Она ненавидела победителей Трои. Я тоже не питала теплых чувств к троянцам. Но она была пленницей, а я — царицей, и мне надлежало проявить милосердие.
— Андромаха, в том, что Илион пал, виновны боги, а не люди. Мы обе женщины, мы обе потеряли близких на этой войне... Мой муж ахеец, и я тоже ахеянка. Но война давно закончилась, и ты делишь ложе с ахейцем Неоптолемом. Почему же ты не хочешь разделить трапезу со мной?
— Потому что из всех ахейцев больше всего мне ненавистен проклятый Одиссей, сын Лаэрта.
— Что сделал тебе мой муж?
— Ты хочешь знать, что? Ты, его жена? Ты действительно хочешь, чтобы я рассказала тебя все?
