Белые лодьи - Владимир Афиногенов

Но крымские поселяне русские уже давно ни с кем не воевали… Поэтому в стаде, ревущем и блеющем, и не слышалось конского ржания.

И вот он — лесной храм бога, и сам бог поражающий детское воображение, вырезанный из дерева огромной величины. Бороды он не имел, на голове завиты кудри, одежда короткая. В левой руке держал лук, в правой — рог из металла. При бедре имел меч, в стороне висели седло и уздечка.

— Смотри, отец, у него четыре лица! — воскликнул Доброслав.

— Тише, малец, тише… Это лицо на каждую сторону света по одному и на каждое время года. А сколько их у нас? Молчишь. Знай, что четыре… Север, юг, восток и запад. И времён года четыре. Богини: Зимцерла — весна, Зимерзла — зима.

А есть ещё лето и осень. Но для них богов не придумано, потому что в эти времена поселяне больше всего трудятся и поклоняться им некогда… — и, уловив в своих словах святотатство, отец усмехнулся и сказал: — Помолчи, сынок, осмотрись…

К лесному храму все прибывали и прибывали люди. Они приветствовали друг друга, улыбались. Среди них были молчаливые мужчины и их жены, ещё не потерявшие своей красоты, со светлыми волосами, подобранными под кокошники, и со смеющимися голубыми глазами, так и стреляющими озорными взглядами на молодых парней, девушки с толстыми косами, в длинных сарафанах из тонкого полотна, купленного на шумных торжищах Херсонеса у какого-нибудь сарацина[22] или купца из Ширвана.

К отцу Доброслава подошёл высокий, с могучей грудью человек. Они поздоровались на старорусский манер, ударяя друг друга по плечам кулаками, а не пожимая руки, как это было принято у ромеев.

— С праздником тебя, Волот[23], - сказал отец великану.

— Мирослава тоже здесь. Как и обещал, привёл её… Вон там, рядом с дочерью жреца, посмотри.

Отец бросил быстрый взгляд в сторону, а потом смущённо перевёл на сына. В последнее время он не раз говорил Доброславу, что ему нужна мама. Ту, родную, уже не воротишь, из владения Перуна ещё никто никогда не возвращался. Мальчик слушал, понимал, что в доме обязательно должна быть женщина, но всякий раз при этих словах отца на его глаза навёртывались слезы.

А за неделю до праздника сосед Волот, кузнец, подковывая их лошадь, сказал отцу:

— Мирослава — моя родственница, живёт в Суроже, молодая вдова, муж погиб на ловах. Детей завести не успели. Будет тебе хорошей женой, а Доброславу матерью… Я за это ручаюсь. Вот скоро приедет, и я приведу её на капище к лесному храму.

Теперь и Доброслав взглянул туда, где стояла убранная цветами дочь верховного жреца Мерцана, и рядом с ней увидел молодую красивую женщину, тонкую в талии, с широкими бёдрами и белой длинной шеей. Лоб у неё высокий и чистый, и вся она в предвкушении праздника и томительной встречи так и светилась, и грудь её под тонким полотном вздымалась часто и трепетно.

— А эта женщина — моя будущая мама? — тронул Доброслав за локоть отца. — Какая красивая!

Волот громко расхохотался, а отец легонько стукнул ладонью по голове сына. Доброславу тоже стало весело, и он, сорвавшись с места, бросился в гущу своих сверстников и ребят постарше, собравшихся на поляне, чтобы помочь взрослым носить для жертвенного костра всё, что может гореть… Плотники, шумно переговариваясь, сооружали помост: ладили на четырёх вкопанных в землю столбах сбитый из досок щит, на котором с лихвой могла бы уместиться любая изба поселянина. Неподалёку слышался визг пил и стук топоров — это рубили и пилили сухой валежник.

Но вот старший над плотниками подал знак таскать хворост и дрова, и мальчишки бросились врассыпную. Таскали с азартом и смехом. Факельщики из числа парней укладывали их под высоким помостом. А молотобойцы, все как на подбор рослые, с голыми до плеч руками, у дуба, на котором висела железная цепь, пробовали, крепко ли насажены на ручки кувалды. У этого дуба им предстояло умерщвлять животных.

Как только раздался звонкий голос жреца, призывающий ко всеобщему вниманию, все, кто готовил жертвенным костёр, кроме молотобойцев, которые уже начали забивать скот, бросили работу и примкнули к собравшимся у лесного храма.

Доброславу повезло — он сразу отыскал своего отца, стоявшего рядом с той, виденной им ранее, красивой женщиной. Отец так был увлечён ею, что не сразу заметил сына… Но вот все разговоры смолкли, наступила тишина. Лишь ветер качал ветви деревьев да колыхал красного цвета занавески, которые скрывали божество.

Верховный жрец взял за руку свою дочь; на голове её сейчас был зелёный убор, и вся она походила да лесную русалку, в цветах и зелени, будто слитая с деревьями, кустами и травами… И они зашли за красные занавески. Потом Родослав высунул голову и крикнул:

— Люди, русы! Бог Световид, от имени которого я говорю с вами, повелевает ещё больше чтить нашу землю, наши реки, наши моря и наши озера…

— А где она, наша земля?! Где наши реки, наши моря и наши озера? — зычно спросил Волот. — У врагов наших — хазар и ромеев! Надо идти к Киеву… К Борисфену!

— К Киеву… К Киеву…

— К Борисфену!

— Тише, люди… Световид говорил мне, что он ещё выведет вас на светлую дорогу жизни… Терпения прошу, думайте пока о ваших детях… Готовьте их к свету. И, обновлённые душой, они ступят на эту дорогу. Это я говорю, жрец Родослав, а имя мне, вы знаете, дали ваши отцы и деды, когда я родился. И я буду славить ваш род…

Жрец сдёрнул занавески, и народ ахнул. Теперь Световид был убран золотыми украшениями и драгоценными камнями, которые ярко горели в лучах солнца, во множестве пробивающихся сквозь ветки деревьев. Сеющийся, мерцающий свет дрожал на теле бога, и он, казалось, жил и двигался.

— Слава Световиду! Слава! — прокричала толпа и упала на колени.

— Поднимите головы, люди, и встаньте. Волот! — обратился Родослав к кузнецу. — Подойди ко мне… Твои глаза будут сегодня глазами всего рода. Ты заслужил это своим трудом и добротой к людям.

— Верно, Родослав, подтверждаем твои слова! — выкрикнул отец Доброслава и крепко обнял женщину за красивые плечи.

Волот, несмотря на свой рост и мощь, лёгкой походкой подошёл к верховному жрецу. А тот вынул из руки Световида металлический рог и протянул кузнецу.

Ещё на том празднике, который проходил в прошлом году, жрец налил до краёв в рог меду и вложил его в правую руку божества.

— А теперь, когда все подтвердили, что ты стал глазами всего рода, посмотри в рог и скажи, сколько меду осталось в нём.

Волот стоял спиной к народу, и когда обернулся, все сразу увидели на его лице радость.

— Слава! Слава! — вскрикнули люди.

Они поняли, что в роге находилось меду в изобилии, поэтому лицо кузнеца запылало радостью: значит, быть следующему урожаю богатым.

Волот выпил из рога и отдал его жрецу. Родослав вылил оставшийся мёд под ноги Световиду, приговаривая:

— Удобряй наши пашни, наши нивы и пастбища, Световид. Удобряй! Выплеснув мёд, жрец наполнил рог снова. И дал знак возжигать жертвенный костёр, факельщики бросились к помосту, на котором уже были навалены груды быков и овец.

Солнце садилось. Золото на теле бога померкло, только ещё ярче разгорелись аметисты и рубины…

Вспыхнул на поляне огонь. Весело затрещали сучья, пламя взметнулось ввысь, опалило шерсть мёртвых животных, отчего забегали поверху лёгкие мелкие искорки.

Доброславу показалось, что это по его телу побежали мурашки, он даже зажмурился на какой-то миг. Но тут услышал над ухом голос красивой женщины, которая держала его за руку:

— Зничь пришёл, Доброслав, радуйся!

И народ закричал:

— Зничь пришёл!.. Зничь!

Люди, взявшись за руки, заплясали вокруг костра. Потом уже, живя у жреца в лесном Световидовом храме, Доброслав узнал, что Зничь — это тоже бог, это бог — Огонь!

Зничь — душа природы, начало её вещей, производящий сильный жар и, если нужно, этим жаром пожирающий их в своём пламени.

Древние славяне, как и другие народы, живущие в природной простоте и как бы растворимые в ней, сделали из сего непонятного им существа себе божеством. Зничь не имел никакого изображения, это был неугасимый горящий огонь, вроде Вестина огня в Древнем Риме. Но просвещённые римляне даже не могли предположить, как опоэтизированно славянские языческие племена воспринимали его. Они видели Зничь повсюду, в виде тонкого вещества во всей природе разлиянного, образующего всё на земле, дающего, к примеру, цвет розе, рост кедру иди дубу, сверкающего в холодном льду, гремящего и блистающего в тёмном облаке.

И если уж продолжить сравнение с верованиями римлян и языческих славян, то можно сделать вывод, что у наших далёких предков воображение было куда естественнее и живее их надуманно-игрового. Вот богиня красоты у славян — Лада. И её три сына — Лель, Полель, Дид и дочь Дидилея — прекрасное семейство, которое не могли выдумать древние римляне. Что естественнее, чем Красота со своими детьми — Любовью, Браком, Супружеской Жизнью и Деторождением?