Как весть о том… - Леонид Советников

Убогие

Есть коляски и трости у нас,Но… дворовые! чуждой мы повести,Что чинуша строчит, не чинясьНаживаться на муках и горести.

Не сожжёт этот Моголь – солжётИли вычеркнет: делать им нечего!Лист слетит на дорогу, тяжёл,Место казни нигде не отмечено.

«На огонь мы открыто глядим…»

На огонь мы открыто глядим.Так ли будем на вечности дым?

Тлеет долго в потёмках зола,Будто света порог перешла,

И мерцает не свет, а тепло.Наконец, и до сердца дошло.

Дальний берег похож на провал.Я ведь жизнью тебя называл.

«Пора уж к веку золотому…»

Пора уж к веку золотомуПрипасть натруженной пчелойИ слов горчащую истомуСбирать для фразы ключевой.

И сквозь черты чертополоха,Бурьяна буйство, мощь хвощейПриметить, что не всё так плохоВ природной прихоти вещей.

Что, разгоняя кровь по жиламЮнцам и даже старожилам,Немеет мир пред глубиной,Лишённой твёрдого значенья,Но полной тихого свеченья,Неясной прелести земной.

А в небе клин и лист кленовый —Приметы осени, где новыйКороткий век дарован мне.И я в тоске провинциальнойС какой-то нежностью печальнойГляжу на летний куст в огне:Он подражает купине.

«Ещё не остыли трава и дорога…»

Ещё не остыли трава и дорога —Дневные любовницы света,И тянутся ветви, чтоб ветер потрогал,И шелеста нежность не спета.

Ещё не устала от щебета птица,И, может, росой удивленьяМы, дети тумана, сумеем пленитьсяИ с миром достичь примиренья.

«Наверное, осень – любимое время у Бога…»

Наверное, осень – любимое время у Бога,Когда красота её чётче на ветхости мираПроступит – и видишь: маршрутку уводит дорога,И лист золотой пролетел и улёгся так мило.

Осенние краски родней после жаркого лета.Дождей затяжных, моросящих привычней морока…И слышишь: «Всё грустно молчит, умирая…»[2] – у Фета,Но «Всё мне: Любовь и Надежда и Вера…»[3] – у Блока.

«Был день осенний хмур и тих…»

Был день осенний хмур и тих,Но вдоль фасадов городскихБлестели, будто ожерелья,Красноречивые деревья.

И даже маленький кленокТремя листочками, как мог,Хоть всё равно спешащим мимо,Развеивал тоскливость мира.

Бессрочно дождик моросил,И люд угрюмо грязь месил,Лишь мальчик в скверике – не я ли? —Глядел, как клёны догорали…

«Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот – коротка…»

Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот – коротка.В ней нелепым кажусь, хоть нелепей она выставляла.Не хватает всего – голубого, без мути, глотка,Воскового луча, что проник в заточенье Дедала.

Чем убыточней свет, тем цветней и отважней листва.Как я осень люблю за такую с ней нашу напрасность!Будет глубокомысленна и безупречно праваВслед за этим зимы ледяная бессильная ясность.

Будут скованны речи речных говорящих камней.Обесточатся ив оголённые чёрные прутья.А пока – что за бред, что за чувства приходят ко мне!По горящим узорам аллей пролагаю им путь я.

«Тяжело. Одиноко. Но падшие духом – не правы…»

Тяжело. Одиноко. Но падшие духом – не правы,Обвиняя судьбу, ибо вольно в «стране дураков»,В многокрылых ромашках, распростёрлись зелёные травыПод сияющей синью в белопенной красе облаков.

Я не верю, что могут стать совсем безнадёжными людиИ в усмешке кривиться, мол, найдутся дела поважней.А в снегах тубероз, будто лучик, купается лютик,И звенит колокольчик, и жертвенно пышет кипрей.

До чего же свои мне клевера, косогоры, просёлки,Лебединые всплески и поля пополам с лебедой.Волчьих ягод огни – будто в зарослях прячутся волки!И таятся озёра с живою и мёртвой водой.

Если вспыхнет ордалия, если за жизнь поручитьсяБудет некому – вспомню, что душа, как травинка, жива.Чуткий вереск лесной, иван-чай, и шалфей, и метлицаМне помогут найти золотые, как нектар, слова.

Полина Никитина «Летний луг». ДВП, масло, 52 х 72, 2000.

Анатолий Голушко «В осеннем лесу». Масло, холст, 40 х 60, 2013.

В осеннем лесу

Блуждать, сырому предаваясь дню,И вдруг найтись в нерукотворном храме:Уверовать в сиянье меж стволамиСредь истин, обречённых на корню.

Пусть сеть ветвей – что трещин мёртвый лес,Пусть облетает золото окладов…Легко вдыхать сей ладан древних ядовИ не винить за тяжесть свод небес.

Как мало надо! Проблеска в ответ,Молитвы ветра над обмытым прахом,Чтоб ощутить с признанием и страхом,Что нет ветвей и увяданья нет.

«Под небом севера безмерная нирвана…»

Под небом севера безмерная нирвана,Равнина серая, как ты обетованнаПросветам осени, сквозящим перелескам,Где редкой просини давно общаться не с кем,Где веткой бросили угоду теням веским.

Как чистый вздох,Как просветлённый взгляд верныГлубинам памяти, печалям глубины!Но нет и в той, последней ясности, отдушин,И дождь, шипя, живёт твоим костром потухшим.

Шелест

Дышим разлукой, бродим по роще,Шелест в прозрачной грусти полощем,Будто не листья – мы покидаемНебо с зарёю, Китеж с Китаем.

Слышится шелест в призрачном мире:Пушкин – о чести, честь – о мундире;Гамлет – о мести, месть – о Лаэрте…Тонущий шелест жизни и смерти.

«Устал и жить… а всё живёшь…»

Устал и жить… а всё живёшь,Как будто длишь какой-то праздник.И листьев золотая дрожьМедлительностью сердце дразнит.

Объяты мысли и траваГлухой эпохой обветшанья,Где все красивые слова —Людской сумбур, приём шуршанья.

Дрожит и лист, и человек —А что ты, одинокий, можешь?Молчишь. И поджидаешь снег,И сердце вымыслом тревожишь.

«Холодная родина. Слабый парок…»

Холодная родина. Слабый парокДыханья на хмуром стекле.Двух струн напряжённых ведущий чирокИсторгнул прощанье земле.

А я остаюсь – на погибель? на жизнь? —Написано здесь на родуСтихами встречать, как рядами дружин,Листвы золотую орду.

Пусть небо моё дважды перекрестилКрест рамы в осаде ветров —Родное! – почти уместилось в горсти,Как самый большой из даров.

«Летят, как листья по ветру, года…»

Летят, как листья по́ ветру, года,Чтоб на дорогах памяти улечься.И ты из ниоткуда в никудаБредёшь, не в силах забытьём увлечься,

Остановить и ветер, и листву —Весь этот сброд, хаос противоречий,Где всякий мнит: я в памяти живу!Где мнишь и сам: хотя бы в русской речи…

Но что сказать сквозь бронзовый налётГлухой травы – наследья родового?Когда не ссылка и не гибель ждёт,А равнодушье до потери слова.

«И ветер стих, и день поблёк…»

И ветер стих, и день поблёк.Деревьев нищи изваянья.А лучший мир – он так далёк,Так призрачны его сиянья,

Что передать не в силах слог —Косноязычья грозный атом.И на листву, как на ожог,Снег налипает мокрой ватой.

А жизнь ругающий – Иов,Старик, что сам себе бормочет.Дай бог ему приветных словИ неба чистых оболочин.

«Земное долголетье – от земли…»

Земное долголетье – от земли,От неба в нас – ко времени презренье.Поля пусты, деревья на мели —Знакомое душе тихотворенье.

За осени кострами – чистотаИ холод, будто не закрыта вьюшкаНебесная. И виден край скитаВ заиндевелых замерших опушках.

Взгляд покорён суровой простотойЗемли, где даже спящий куст врачуетСлепую душу, и слепая чуетБлаженства в небе отблеск золотой.

«А холод осенний бывает – что клад…»

А холод осенний бывает – что кладДля бедного сердца, в котором горят

Полоски надежды, обрывки игрыИ прочие блёстки земной мишуры.

На пепле желаний, на шелесте чувствТы озимь сомнений посеял, ты пуст

И ведаешь то, что дано старикам:Мечтая о жатве, готовься к снегам;

Надеясь на радость, тоску пожалей —Ведь скоро не будет и пасмурных дней.

«И да, и нет – сквозь тьму и свет…»

И да, и нет – сквозь тьму и свет,И замерзая, и сгорая,Душа летит… и ей претитВозможность ада или рая.

И в неслиянности ни с чемОна завидует снежинке,Что гибнет на твоём плечеВ неизъяснимо-нежной дымке.

«Клянёт ли бедность пешеход Евгений…»