Охотники за головами - Мишель Креспи

– Если вы не можете назвать точную дату, значит, вы излечились. Любой бывший курильщик скажет вам: я бросил 24 ноября 1982 года. Он позабыл даты своей женитьбы и рождения детей, но этот день запомнил навсегда. А много вы курили?

– Пачку в день.

– А по какому методу вы бросали? Принимали пилюли?

– Нет, просто бросил, и все.

– Браво. Герой. Вы понимаете, что вы герой и это редчайший случай?

Я шел маленькими шажками, остерегаясь ловушек. Послушать нас, так будто два приятеля перебрасываются словами обо всем и ни о чем, но это было собеседование с работодателем. Передо мной сидела не какая-нибудь вертихвостка, а опасный хищник, пытавшийся меня усыпить прежде, чем напасть.

– У меня нет чувства, будто я редчайший, – осторожно ответил я.

– А что могло бы его вам дать?

– Не знаю. Какой-нибудь подвиг, который другому не под силу.

– Какой, например?

– Преуспеть в чем-либо, к чему у меня нет способностей.

– И вам никогда не давали такого шанса?

Я улыбнулся. Вот оно, начинается.

– Давали, конечно. Я исправил положение одной тонущей конторы, за которую никто и гроша ломаного не давал. В вашем досье это записано.

– И сколько же служащих вы спасли в тот день?

Ловушка.

– Мне не нравится выражение «спасать служащих». Я же не вытаскивал из воды тонущих людей, а просто стабилизировал деловую активность с тем, чтобы она продолжала быть успешной и рентабельной. Потом сразу появляются рабочие места, но если вы будете только спасать рабочие места, вы потопите контору.

Я остался доволен своим уравновешенным ответом: гуманист, но прежде всего экономист. В глазах моей собеседницы не отразилось ничего.

– Интересно, – произнесла она. – Значит, вы не испытываете неприязни к поступкам «очертя голову».

– По обстоятельствам. Если ради того, чтобы заработать на процент больше сразу, ставя под угрозу будущие выгоды, это мне кажется неразумным. Но если нужно очистить предприятие, необдуманные расходы которого пагубны для выживания, тогда другое дело.

– Вы заслуживаете награды. Вы ее и получили, не так ли?

Она достала свой скальпель и начала резать по живому, направленно и безжалостно.

– В каком-то смысле да.

– И вы не в обиде на них?

– Я сержусь только на себя за то, что не предусмотрел это. Всегда хочется думать, что ты незаменим. И знаете почему? Потому что ты нужен самому себе.

Она откинулась в кресле, подняв глаза к потолку.

– Прекрасно. Я об этом никогда не думала. Вы мне позволите воспользоваться вашей мыслью?

– Пожалуйста: это не защищено контрактом.

Она мило улыбнулась, опять по-дружески. Похоже, так же поступают и тореадоры: после нескольких выпадов позволяют животному немного отдышаться.

Лишь на один миг. Она вновь заняла центр арены.

– А из конторы, которую вы поставили на ноги, вас тоже уволили в знак благодарности?

– Нет. Я сделал для них доброе дело и обошелся бы им дорого, слишком дорого. Это как спортивный клуб, не так ли?

Женщина уклонилась от угрожающего ей рога и снова улыбнулась:

– Хорошо. Вы быстро соображаете. Расскажите о вашем последнем увольнении. Какова была ваша реакция?

– А что я, по-вашему, здесь делаю?

– Незавидное, я думаю, положение?

– Вы в нем не побывали?

– Еще нет.

Здесь можно было бы услышать звяканье стали скрещивающихся шпаг.

– Конечно, все это неприятно. Все зависит от твоего запаса прочности. «Если ты видишь, как рушится дело всей твоей жизни, и можешь без лишних слов начать строить его заново, значит, ты настоящий мужчина, сын мой». Это слова Киплинга. Они висели на стене моей комнаты, когда я был ребенком. На пергаменте. В рамочке.

Она подняла руки, словно сдаваясь.

– Ах, викторианская Англия, – вздохнула она. – Мужчины, настоящие мужчины. И как они умудрились потерять Индию?

– У них не было шансов. Их несколько тысяч, а тех – пятьсот миллионов. Никогда не следует вступать в схватку, в которой проигрыш неизбежен.

– Макиавелли, – предположила она.

– Нет, скорее какой-то китаец, не помню кто. Но любой бы мог это сказать.

– Значит, вы предпочитаете драться, только чувствуя себя сильнее?

– Не совсем так. Но если у меня есть серьезный шанс оказаться в конце концов сильнее.

Положив локти на стол, женщина смотрела мне в глаза.

– Помогите мне. В вашей броне должно быть уязвимое место. Где оно?

– Его нет.

Она выпрямилась.

– Возможно, вы правы. А по поводу стажировки вам позвонят.

Мне с трудом удалось скрыть радость, тем не менее я оставался начеку. Пока не выйду за дверь, я все еще не в безопасности. Многие гибнут от последней смертельной стрелы, если расслабляются раньше времени.

Дама сверлила меня взглядом.

– Вы поняли, что я вам сказала?

– Думаю, да. Это означает, что я не провалился на экзамене.

– Выиграли матч. Матч против меня.

– Именно это я и имел в виду.

– Я поняла. Расскажу вам одну историю. Однажды во время отпуска я встретила молодого человека. Было это на юге. Парень так себе, ничего особенного. Стояла жара, на нем была рубашка с короткими рукавами. И вдруг я увидела шрам на его руке. Я спросила, откуда он. Парень ответил, что он «брильщик». Вы знаете, что это такое?

– Нет.

– На юге устраивают состязания с быками, но их не убивают. Между рогами прикрепляются шнурки, и задача – сорвать их чем-то вроде коротких крючков. Иногда бык поддевает рогами одного из таких «брильщиков».

– Не очень-то приятно.

– Не очень. Бывают и убитые. Бык достал этого парня, оставив ему страшный шрам на руке. Я спросила парня, бросил ли он это занятие после случившегося. Он ответил: нет, и не собираюсь, я вернулся и продолжаю выступать. Я сразу же его завербовала. Если у него хватило гордости вернуться и вновь сразиться с животным, которое уложило его на больничную койку, значит, из него получится кое-что стоящее.

– И что дальше?

– Ничего. Именно так с вами поступят на стажировке. У вас будут шрамы, и мы будем наблюдать за вашей реакцией. Я вам это говорю, поскольку вы уже в курсе. Можно было бы задать вам еще вопросов пятьдесят, но мы просто потеряли бы время. Вы слишком хорошо подготовлены. Но там вас ждет другая жизнь. С настоящими пулями.

– Можно подумать, вам хочется увидеть меня инвалидом.

– Ничего подобного. Мне просто хочется узнать, что у вас под доспехами. Но не примите это за приглашение поужинать. Может быть, там совсем ничего нет.

Прозвучало не очень любезно, но это была последняя стрела, и я вышел с высоко поднятой головой.

Когда я вернулся домой, жена Анна спросила, как все прошло.

– Думаю, хорошо, – ответил я.

Эту фразу она чаще всего слышала за последние два месяца или, может быть, с начала нашей совместной жизни. Я никогда ни от кого не ждал помощи, и лучшим способом отклонить любую попытку навязать ее остается ответ «думаю, хорошо» на все вопросы, от кого бы они ни исходили. Да, все тот же Киплинг. Американский социолог Райсман написал книгу, в которой объясняет, что мы пришли из общества людей, не нуждающихся ни в чем для самостановления, к обществу людей, полностью зависящих от других. Я-то уж точно отношусь к первой категории.

Знаю, что Анна страдает от этого, пожалуй, даже досадует. Думает, что я не обращаюсь к ней с просьбой о поддержке потому, что она не много для меня значит. Это не так. Именно потому, что я ее люблю и боюсь потерять, я и не хочу показаться ей слабым. Система воспитания, существовавшая в шестидесятые годы, определила наше формирование: ты сильный, выигрываешь – и ты вознагражден; ты слабый, проигрываешь – и тебя наказывают. Анна вышла за меня замуж не потому, что я плакался ей в жилетку, а преуспевал и олицетворял в ее глазах образ сильного мужчины. Я хочу его сохранить. Их сохранить: образ и Анну. Я знал многих, кто, потеряв работу, следом терял и жену. У человека менялся характер, и он не мог больше дать того, что хотелось жене. Есть некое обоюдное психологическое удовлетворение в переходе от роли жены к роли матери-утешительницы, но от него быстро устаешь, ведь нельзя долгое время перестраивать весь фундамент, на котором построено супружество. «Да не оставит тебя сила» – эта фраза остается лучшей из лучшего фильма года на заре третьего тысячелетия. Недалеко же мы ушли от человекообразных обезьян.

То же самое и в делах. Выигрывает не обязательно самый умный, но самый грубый, тот, кто желает чего-то сильнее других.

Анна говорит, что готова все разделить со мной, – она дала обещание быть с мужем в горе и в радости. И если во мне останется потаенный уголок, она не сможет любить меня всего целиком. Я уверен, что Анна так думает, и вполне искренне. Но я также уверен и в том, что она ошибается. Если меня исключат из конкурса, она не перестанет меня любить, но будет любить по-другому. Она будет любить другого меня. Это слишком большой риск.