Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - Виталий Шипаков

– А ежели он Псков возьмет? – озабоченно промолвил Одоевский.

– Пущай берет и грабит. Так им и надо – псковичам да новгородцам. Привыкли в сторону Литвы нос держать, – озлобленно воскликнул князь-воевода. – Ты мне лучше, Никитушка, скажи, что с казаками делать? Наверняка разбойнички на меня злобу затаили за то, что посылал их на убой. Я повадки воровские знаю, как проспятся – непременно бунтовать начнут.

– Сложный задал ты вопрос, Петр Иванович, – Одоевский сокрушенно покачал головой. – Что с казаками делать, в кремле который год решить не могут. Бояре думают, а им, словно с гуся вода, как грабили всех подряд, так и грабят. Перед самым моим отъездом из посольского приказа жалоба пришла, мол, донские атаманы Кольцо, Барбоша да какой-то там Ермак ногайцам шибко досаждают. Ну а государь же не велел орду тревожить, покуда с Речью Посполитой война идет. Рассвирепел, конечно, наш Иван Васильевич, велел их покарать. Да что толку-то? Ищи-свищи, где этот Кольцо по Полю Дикому катается, – князь Никита умолк и продолжил трапезу. Насытившись, он уверенно изрек:

– Думается мне, что прав князь Дмитрий. Не злобить казаков, а дружить с ними надобно. Немного нынче на Руси осталось воинов доблестных, так зачем станичниками бросаться, коль они такие смелые да вере православной преданные оказались.

– Оно, конечно, так, только что сейчас мне с ними делать? Беспрепятственно на Дон прикажешь пропустить? – растерянно спросил Петр Иванович. – Глядючи на них, мужики посошные разбегутся, а за ними и дворяне по деревням своим на печи лежать отправятся.

– Ну зачем же отпускать, – хитро усмехнулся Одоевский. – Не отпускай, а сам приказ отдай, чтоб шли в свои станицы, пополнение набирать.

Шуйский с уважением взглянул на гостя, похоже, он его явно недооценивал. Видно, пребывание в кремле, средь хитрых царедворцев, не прошло для простоватого Никиты даром.

– Да захотят ли они вновь пойти на службу царскую, а уж тем более товарищей сзывать, после эдакого-то предательства, – откровенно высказал свои сомнения князьвоевода.

– Это от тебя зависит, – развел руками царев телохранитель.

– Надобно их щедро наградить, хвалебных слов сказать. Атаманам можно обещать, что царь им звание дворянское дарует. Тут уж расстараться придется, лести, как известно, много не бывает.

Немного поразмыслив, он уверенно продолжил:

– Думаю, князь Петр, на службу царскую сманить казаков труда большого не составит, только не скупись. Дураки у нас сидят в боярской думе. Давно б уж надо было донцов из варнаков в защитников державы обратить. Им ведь, прирожденным душегубам, без разницы, в кого стрелять, кому головы рубить. Дон казачий – бурная река, и у нас с тобою, мужей государственных, задача указать ей, по какому руслу течь. А воров отпетых, вроде Ваньки Кольцо, станичники пусть сами усмиряют. Это куда верней, чем за его ватагой со стрельцами по степи гоняться.

– И такое, думаешь, случиться может? – усомнился Шуйский.

– Почему бы нет. Разделяй и властвуй – мудрость древняя, не нами придуманная. Если трезво разобраться, твоим хоперцам, так ведь, кажется, свой полк разбойники прозвали, иного нет пути. После того, как они столько крови пролили за батюшку-царя, назад не повернешь. Иначе перед теми же собратьями предстанешь недоумком. А казаки народ гордый, промашек признавать своих не любят, – заверил Одоевский.

– Шибко хитрым ты стал, Никитушка, на новой службе. Гляди, самого себя не перехитри. Воры – люд непредсказуемый, как бы и у нас промашки с ними не вышло, – попытался возразить Петр Иванович.

– Кто не хитрый, тот дурак, – улыбнулся князь Никита и уже вполне серьезно предложил: – Коли гнева государева боишься за потворство казакам, можно самому царю дать сделать выбор – брать разбойников на службу или нет.

– Это как это?

– Да очень просто. Отобрать станичников, которые личиной поблагообразней да поумней и в Москву отправить на смотрины.

– И кто их поведет туда, не мы ль с тобой?

– Зачем же мы, для такого дела Новосильцев имеется, – насмешливо ответил Одоевский. Заметив озабоченность на лице своего давнего приятеля, он пояснил: – Тыто, Петр Иванович, в любом разе в накладе не останешься. Не приглянутся казаки государю, так ведь не ты, а Митька пред очи его светлые разбойничков привел. А коль понравятся, что, скорей всего, случится, так это же по твоему приказу герои присланы в Москву.

– Ежели с Митькою послать, то можно, – согласился Шуйский.

– Надо только показать товар лицом, – стал напутствовать его царев телохранитель. – Найдутся средь разбойничков такие, которых и царю не стыдно было бы представить?

– Есть на примете у меня один молодец. Харею пригож, летами молод, но при всем при этом разумом не обделен. Такие государю нравятся, – вспомнив Княжича, ответил воевода, однако тут же с опаскою заметил: – Только шибко уж отчаянный. Он мне единожды на воинском совете чуть бунт не учинил. Я еле удержался, чтоб не сказнить наглеца.

– Ну уж это не твоя печаль-забота, – вновь развел руками Одоевский. – Коли ум имеет в голове, так сумеет приглянуться царю Ивану Грозному, а коли нет – ему ее в Москве быстро с плеч смахнут, – заверил он и стал прощаться. – Ну, мне пора. Государь велел сразу же обратно возвращаться. Жаль, нет времени повидаться с твоим молодцем, а то б я разъяснил ему, как надобно в кремле себя держать.

– Даст бог, в кремле и встретитесь. Ты варнака этого вмиг признаешь по повадкам волчьим да глазам, что так и светятся разбойной лихостью, – усмехнулся Петр Иванович, пожимая ему руку на прощание.

Лето быстро и неотвратимо уступало свои права. Буйный, осенний ветер уже принялся гонять по Дикому Полю волны пожелтелой травы да срывать листву с деревьев в позолотевших березовых рощах и еще зеленых дубравах, изредка встречавшихся казакам на пути.

Минул третий день, как израненный, но непобежденный Хоперский полк по приказу князя-воеводы выступил на Дон.

– Вовремя мы к дому подались, как раз до распутицы поспеем. Чем это ты Шуйского так ублажить сумел, что он нас без шуму-драки восвояси отпустил? – спросил Ивана Лунь.

– То Игната вон заслуга, – есаул кивнул на дремлющего прямо в седле старого сотника и печально улыбнулся. Ему припомнилась их последняя встреча с Петром Ивановичем.

Когда Княжич очухался от пьянки, он первым делом вызвал Доброго.

– Игнат, распорядись братов на круг созвать.

Не участвовавший в загуле сотник, он был вовсе трезвого нрава, растерянно ответил:

– Клич-то бросить можно, да будет ли с этого толк? Все кругом вусмерть пьяные. Даже Митька Разгуляй, на что уж крепок на винище, но и тот на ногах еле держится. Дельного совета все одно никто не даст. Что прикажешь, то и сделают. Скажешь, до дому идти – домой пойдут, скажешь, надобно столицу Речи Посполитой брать – на Варшаву двинутся. Ты бы лучше к воеводе съездил. Нынче утром от него посланец был, вас с князь Дмитрием домогался. Может быть, договоришься с Шуйским, чтоб он нас по-хорошему на Дон отпустил. Князь ведь тоже далеко не дурак, и ему наш бунт не шибко надобен.

Иван кивнул гудящей с дикого похмелья головой и попросил:

– Будь любезен, разыщи да оседлай моего коня, а я пока хоть лик умою.

Не прошло и четверти часа, как сотник привел Лебедя к шатру. Сам он тоже был верхом, при всем оружии. В ответ на изумленный взгляд есаула Игнат уверенно промолвил:

– Я с тобой.

– Как знаешь, думаю, тебе не надо объяснять, чем поездка эта может кончиться, – предупредил его Иван, трогаясь неспешным шагом к стану московитов.

Немного не доехав до обители вождя московской рати, Ванька спешился. Шагнув навстречу княжеским охранникам, он бросил Доброму через плечо:

– Останься здесь. В случае чего, не ввязывайся в драку, сразу в полк скачи и уводи братов.

– Вань, ты шибко там не буйствуй. Худой-то мир, он лучше доброй ссоры, – напутствовал Игнат своего молодого предводителя.

К удивлению есаула, ждать у крыльца ему на этот раз не пришлось. Завидев казачьего старшину, один из стражников тут же юркнул за дверь. Княжич не успел еще и рта открыть, чтобы оповестить о своем прибытии, как она снова отворилась и расплывшийся в подобострастной улыбке благородный холуй провозгласил:

– Входи, полковник, Петр Иванович давно тебя дожидается.

Шагая через уже знакомые темные сени, Иван насмешливо подумал: «Встречают хорошо, интересно, как прощаться будем», – и смело переступил порог.

Шуйский пребывал в гордом одиночестве, никаких «апостолов» на этот раз при нем не было. Увидев Ваньку, он с насмешливым укором вопросил:

– Ну что, проспался, разбойная душа? Проходи, садись, в ногах-то правды нет.

Заметив, что молодой казак слегка смущен таким приемом, он совсем уже по-дружески пригласил:

– Садись-садись, при нынешнем звании полковничьем тебе это дозволено.