Перерождение (история болезни). Книга вторая. 1993–1995 гг. - Михаил Кириллов

Предновогодние записи: «Правду, как течение ртути, не остановишь». «Притяжение к правде, поиск правды, чувство правды разные у разных людей». «Расслоение людей после подавления восстания усилилось». «Истерический психоз – исторический психоз». «Они отмывают деньги, мы в приемных отделениях больниц бомжей и стариков – от вшей и грязи». «Отдаление детей – исчезновение корня».

«Главное – что-то делать для людей, обычная жизнь – соучастие». «Прошлое лезет в настоящее и норовит в будущее (это о монархизме)». «Они как из шкафа берут наши песни, наши образы, наши праздники – своих-то нет и не будет».

Наступает Новый, 1994, год.

Восстановление сил

1994 г

Январь. В «Матросской тишине» и в «Лефортово» продолжается заточение узников – защитников Советской власти. Ворочается вооруженная Чечня. Заседает вновь избранный парламент, в котором есть большая фракция коммунистов. Но по новой Конституции, этот орган практически бесправен. Страна – в анабиозе, что означает существование, выживание, невозможность встать с колен. Над Москвой еще витает едкий дым стрельбища. Но народ уже почувствовал и взвесил возможности к сопротивлению.

Выписал из газеты хорошее стихотворение. Прочел его в клинике на пятиминутке.

Зима! Крестьянин без солярки. Рабочий вовсе выгнан вон.Ворюга ездит в иномарке. Убийце орден поднесен.Горят рекламы. Нищий стынет. Эфир, как прежде, врет и врет,А в «оппозиции» отныне Гайдар шагает взад-вперед…В застенках те, кто неподсудны. У власти те, кто бил огнем.Театр цинизма и абсурда. Но даже в нем, но даже в немБывает все-таки развязка…

Кое-кто из ельциноидов не выдерживает. Крыть нечем: власть хоть и их, но постыдная же. Встают и выходят из аудитории – видимо, очень переживают за крестьянина без солярки… «Птичку жалко…».

Позже возник комментарий-продолжение:

«И мы, как дети, верим в то, что эта быль, как в детстве сказка, нам справедливость принесет на блюдечке. Или герои (во всяком случае, не мы) нас отстоят и нам построят дорогу в рай из царства тьмы». Это верно: без борьбы «дорогу не построить».

Январь. Записи-размышления.

Оскал власти. Зомбирование бесполезности сопротивления людей. Чем хуже живут и вымирают люди, тем лучше: стимулируется биологический закон – формирование нового человека-волка.

Мы – еще живые клетки трупа.

Свет и тень, добро и зло, жизнь и смерть борются всегда. Смерть – ежесекундна. Как эпителий, незаметно умирают клетки души. Как сдержать это?

Я прежде некоторых недолюбливал, некоторых избегал, очень редко ненавидел. Чувство это было утомительным. Теперь, когда романтизма поубавилось, я полон неприязни ко многим: к молодым бездельникам и студентам, разъезжающим на собственных автомашинах, к торговцам, к «комкам», к бездарям, к хамам, к неожиданным реваншистам, к перевертышам, «к мещанам во дворянстве», а особенно – к тем, кто в упор не видит страданий простого человека. Неприязненность настолько широка, что лишает ежедневной радости, обкрадывает, убивает. Все меньше круг единомышленников, все больше превращаешься в одиночку.

Ленин: «Нравственно то, что служит интересам рабочего класса». Великие «гуманисты» конца XX века Ельцин, Бурбулис, Гайдар: «Нравственно то, что не служит интересам трудящихся».

Январь. Прошедший год был годом погребения живого, насильственным погребением миллионов таких, как я, – советских людей. Парламент расстрелять можно (теперь это знает весь мир, и друг Коль, и друг Буш…), но нельзя расстрелять народ (как воскликнула Зоя: «Всех не перевешаешь!»). «Процедура» не предполагала не только сопротивления насилию, но даже оплакивания… Хоронили не партократов. Партократы хоронили народ, всю историю борьбы и достижений рабочего класса. Но сделать это им не удалось: сил не хватило, лопаты треснули у могильщиков.

Нынешний год будет еще тяжелее. Расслоение общества будет расти, и миллионы нищих, бывших трудящихся, вынуждены будут прибегнуть к средствам революционной борьбы, как бы ни преследовали их стремление к объединению. На смену тем, кто в «Лефортово», придут десятки других…

Частные зримые доказательства развала страны и бессилия властей – вокруг. Они сливаются в тотальную картину. Закрываются крупнейшие заводы, разбиваются самолеты, горят цистерны, рушатся дома, тысячи людей пытаются выжить, торгуя. Цены только за первую неделю января поднялись в 1,5–2 раза. Все это – только поверхностный слой происходящего – видимые результаты.

«Эти» – нынешние – уже не могут, «те» – будущие – еще не могут (слишком тяжела память о партократическом государстве). Но протест оказался столь большим, что сделал возможным «прорыв Жириновского» в образовавшуюся политическую щель до того, как власти осознали свое убожество, а может быть поэтому.

«Лопаты у могильщиков треснули»… Каков же прогноз? Делать вид, как ни в чем не бывало (что они и делают), что погребение продолжается, наглухо закрыв любую информацию о сопротивлении не умерших? Снизить темпы погребения, уменьшить число могильщиков, хоронить не всех подряд? Сменить руководство кладбищем? Заставить Думу узаконить практику погребения живых? Идти на уступки, хороня? Тянуть время?

Так будет, так как никто из них не захочет спуститься в «могилу». Сейчас они жить хотят, сейчас они будут стоять до последнего Гайдара, даже если «мертвые» восстанут, даже если начнут хоронить могильщиков.

Каков же прогноз? Его определят интересы людей, став критической массой. «Точка возврата» еще не пройдена.

Формы перемен могут стать разными. Односторонность власти нетерпима. Президент от 0,3 народа, правительство от 0,25 населения, Конституция – от 30 % людей. Это не может стать основой спокойного будущего. Эти цифры – свидетельства политического кризиса, еще глубже кризис экономический. По-видимому, он и будет источником критической массы.

Можно ли ослабить ее накопление? В ближайшие полгода-год, конечно, нет. Ни властям, ни их противникам. Встали мощные «машины», кто-то сбил «ремни», закрыл доступ к ним, не дает исправить. Машины стоят, народ, не получая работы и зарплаты, ждет. Пока ждет. Превращаясь в биомассу. Но ведь никто и не собирается пускать машины. Завтра и это уже не поможет. Ощущение крутого падения (массовая безработица, недоступные цены, голод, болезни, остановка транспорта, связи, прекращение систематической информации, грабеж и насилие) еще не пришло. Но количество, нарастая, рождает это новое качество. Оно грядет. И тогда уже будет не до ощущений. Каждый будет спасаться, как может.

Темпы приближения к этому рубежу будут зависеть не от корректировок реформы, а от величины еще не съеденных запасов в погребах, еще не проданного добра, от способности большинства остановить погром.

Пройдет немного времени, и власть, которая уже и сейчас – не власть, оторвется от реальных процессов, выродится, вырвется за рубеж с награбленным. Все это может не потребовать насилия: «могильщики побросают лопаты». Но может потребоваться и насилие. Тогда дело будет плохо.

А пока… Беды моего младшего брата естественны: еще четверых из семи, рожденных при социализме, нужно вырастить психологу детского дома… Но и средний брат – за 1,5 года до пенсии, главный оптик НИИ, оставлен без заработка и живет, как придется. В котельную устраивается. Мы – пенсионеры – пока работаем. Но могут и попросить. А покуда, мой знакомый школьный библиотекарь подбирает падающих в обморок голодных детей и отпаивает их в библиотеке сладким чаем. Этим детям и в голову не приходит, какая сила их окружает в еще не списанных, но уже не рекомендуемых к чтению книгах «Как закалялась сталь», «Молодая гвардия», «Чапаев», «Солдатами не рождаются». «Точка возврата» еще не пройдена. Нужна общенациональная воля, чтобы удержать страну от падения и укрепить ее.

Январь. 18-го умерла сестра Ольга – блокадница, не дожив немного до дня снятия блокады Ленинграда. 26 января прочел на утренней конференции стихотворение Виктора Матвеева. Я – ленинградец. Это мое право, и я им воспользуюсь, несмотря на душевную боль ельциноидов.

Взят предательством без боя город доблестной судьбы.Деды бились как герои, внуки сдались как рабы.Партмутанты гонят палкой в новый ад толпу «совков»,А блокадники – на свалку едут снова без гробов.Все ж не голод здесь виною, старикам не привыкать,– За державу сердце ноет, боль не может удержать…Кто бы мог подумать? Кто бы? Город, Родину спасти,и в конце – на крышку гроба в кошельке не наскрести.

Мрут спасители Отчизны, чтоб на подлость не смотреть:Стала смерть дороже жизни, но зато честнее смерть.Скромным гробом «красных гадов» власть согласна поощрять:Без участников блокады легче подвит отменять.А покамест, как в насмешку, как кощунство на костях,У блокадных рвов повешен трех цветов торговый флаг!А покуда, как в издевку, всем деяньям вопреки,Дважды в год на Пискаревку ездит власть покласть венки.Мчат иуды в лимузинах поле скорби потоптать,Навестить с пристойной миной гнусно проданную Мать.И мечтается наймитам, как поедут на доклад:Все забыты! Все забыто! Канул в Лету Ленинград!Не узнать тебя сегодня, гордый строгий город мой!Смрад и похоть преисподней, алчность, хамство и разбой…

Вспомнил я еще и стихи Ольги Берггольц из блокадного Ленинграда о ленинградцах, помянул сестру Ольгу – блокадницу, умершую неделю назад.