Сердца кристальные россыпи - Виктор Мостовой

И чтобы скрыть, как корчусь я от боли,

Скорей от всех я убегаю в поле.

Я окунуть спешу в траву колени,

В ромашках утонуть, как в белой пене,

И, ощутив всем телом боль земную,

Цветам доверить голову седую.

1

Ах, эта сыновняя драма,

Когда без гроша и семьи

Войдёшь в отчий дом: «Здравствуй, мама,

Вот астры принёс я, возьми».

Заплакать её угораздит,

Захочет мне душу излить.

А клён будет солнце мне застить,

Чтоб слёзы её утаить.

2

Крик сдержать бы – стон во тьме завис.

Ночь сгустилась – мама, отзовись!

Сколько ты любви мне отдала,

Ну а я спешил уйти в дела.

Видел мельком твой зовущий взгляд…

Мамочка, молю: вернись назад!

Но могила встала на пути.

Каюсь я и мучаюсь – прости.

3

Абрикосная рыжая масть…

Как нас сочная мякоть манила!

До отвала мы ели и всласть —

Мама много варенья варила.

Пчёлы густо роились в тазу —

Эти детские сны не мои ли?

Я сдержал бы, наверно, слезу,

Если б мама была не в могиле.

4

Не спал я три ночи кряду,

Мне сердце печаль оплела:

Сломали подонки ограду,

Где мама покой обрела.

Ах, мама, под светлою синью,

Вдали от проезжих дорог,

Прости ты, родимая, сына,

Что он твой покой не сберёг.

У нас щенок – сплошное бедствие:

Обои рвёт, полы царапает,

Но с ним как будто снова в детстве я,

По попке шлёпнешь – он и драпает.

А во дворе, как только выскочит, —

И надо ж, чудо бесноватое —

Вот-вот цветы на клумбе вытопчет.

Кричу, но астра уж измятая.

И пусть порою нету сладу с ним,

Возьму на руки это бедствие,

И сразу становлюсь я радостным,

И кажется, что снова в детстве я.

Костёр веков раздую,

И озарится мгла.

Ужалит даль степную

Монгольская стрела.

Споткнётся конь, а русич

Качнётся чуть в седле

И волос светло-русый

Рассыплет в ковыле.

И горе хищной птицей

Над степью кружит вновь,

И Русь с ордою биться

Зовёт своих сынов.

Льётся песня,

и вьётся тропинка,

И весёлая вишня стоит,

И луна —

золотая пластинка —

Песню звёздную в сердце струит.

Песня нежно касается сердца,

Песня дышит в лицо теплотой…

Песня, песня,

не ты ли невеста,

Что смущённо стоит под фатой?

Неслух – не было с ним сладу:

В цыпках весь, в ушибах весь.

Там, где двор впитал прохладу,

Был из длинных лоз навес.

Сладость сочных виноградин

Так манила в сад чужой!

Пусть набегался он за день,

Не хотел идти домой.

Тихо крался тропкой сада,

И струился свет луны

Так, что кисти винограда

Были, словно днём, видны.

И, ступая шагом лёгким,

Замер вдруг, остолбенел:

От него неподалёку

Сад как будто пламенел.

Георгины в лунных вспышках

Полыхали все подряд,

И стоял, глазел мальчишка,

Позабыв про виноград.

Ночь тишиной опоясана.

Много ль по тропам протопал я?

Ясное имя у ясеня,

Тёплое имя у тополя.

Господи, звёзды поют нам,

В лунном купаясь источнике,

В мире таком неуютном

Ты помоги моей доченьке.

Родословной я не знал

И не делал в ней раскопок,

И судьбу по гороскопу

Никогда не вычислял.

Ждал от звёзд вестей я добрых.

Падал свет луны в обхват

На сирени светлый облик

И на яблоневый сад.

Всё смешалось: быль и небыль.

Я стоял, как в забытьи.

Были звёзды, было небо,

Тайна Млечного Пути.

Автобус буксует – нет ходу!

Открыл бы ты дверцы, земляк.

Эх, мне б соскочить в непогоду

С подножки в сверкающий мрак.

И словом осечься на вздохе,

И складку согнать меж бровей,

И рыжие видеть сполохи

Подсолнуховых полей.

Я себя не узнаю,

Мысли точат всё упорней:

Неужели в грудь мою

Пустота пустила корни?

Я сегодня сам не свой —

Лучше б

бес в меня вселился!

Вон как ливень веселился,

Тешась юною листвой.

Окунаюсь в этот гвалт

И в сиреневую сырость.

Струи бьются об асфальт,

И ручей бежит, пузырясь.

Снова буйствовала плоть.

Разве к сердцу ты допустишь

Пустоту, пустыню, пустошь?

– Упаси от них, Господь!

Мы от стихов с ума сходили,

А может быть, и от ликёра,

Который с другом мы цедили,

И захмелели очень скоро.

И заплескалась, как наяда,

Вдруг мысль – её я отпускаю.

«На кладбище спешить не надо», —

Сказал я, а зачем – не знаю.

Улеглась залётная пурга,

И луна упала на снега.

Звёзды, как осколки льда. Мороз.

Тени от ветвей лежат вразброс.

В эту ночь не нужен мне никто.

Пробегают в свете фар авто.

Снег – сухарь хрустящий. Я один.

Мёрзлых веток слышен звон: динь-динь.

Улеглась залётная пурга.

Тишина. Мороз. Блестят снега.

И тревоги суетного дня

Растворились в сердце у меня.

Абрикосы, первенцы цветенья,

Лепестками удивляют день.

Яблони цветут для вдохновенья,

Для любви и радости – сирень.

Вишни – для чудачеств и веселья,

Сливы – для раздумий о судьбе.

Манят, манят и цветы, и зелень,

И зовут, зовут сады к себе.

Сторонясь суеты городской,

Я черёмуху снова увижу,

Что струится фонтаном ожившим,

Ослепляя меня белизной.

Не пойму: это явь или сон?

Мне в толпе не запомнились лица,

А черёмуха песней струится,

И я светом её озарён.

Под звон капели и ручья

Сирень стряхнула снег с плеча.

И щебет, и лучей каскад

Растормошили сонный сад.

И с крыш срывал сосульки март,

И на осколки – об асфальт.

И снова веет во дворе

Корой вишнёвой в янтаре.

Рассвет поёжился спросонок

И синевою глаз блеснул,

И поднял голову подсолнух

И рыжим чубчиком встряхнул.

Паучок – вот фантазёр,

Труженик упрямый —

Кружевной соткал узор

На оконной раме.

Переполз на виноград —

До чего же прыткий —

И повис, как акробат,

На прозрачной нитке.

Знаешь, печалиться брось ты,

А окунись с головой

В сырости запах острый,

В нежность фиалки лесной.

Там, в гущине непролазной,

Яблони дикой цвет

Мягко, светло и прекрасно

Твой засыпает след.

А в луговом цветенье

Ветер играет легко,

Радужный шлейф сирени

Тянется далеко.

Радостно, пряно и дико.

Ляжешь в цветы и траву —

Бьётся сердечко тихо

У родника во рву.

На зелень и багрянец снег валил

И, налипая хлопьями на кронах,

Свисал шарами.

Ветер снег крутил

И завывал в акациях и клёнах.

Он злобно брал деревья за грудки

И тряс их,

И метель не унималась,

И в ночь мерцали окон светляки,

И ветки, снег не выдержав, ломались.

А на рассвете, как отпустит сон,

Я поднимусь и, лишь отдёрну штору,

Увижу блёстки инея на всём,

Почувствую листвы опавшей шорох.

На астры туман наползал

И дымкой кусты обволакивал.

Стелясь по траве, он не знал,

Что сад свою юность оплакивал.

Я был среди яблонь один,

Всё зная и всё понимая.

Тускнела слеза паутин,

Свои серебринки роняя.

Исходила грусть от яблонь,

Серый день глаза смежил.

Ветер, резкий и расхлябанный,

Сад озябший тормошил.

Дробь дождя студила лбы нам,

Паутин размокла сеть,

И за нашу жизнь рябинам

Приходилось вновь краснеть.

Туман густел и рос, как на дрожжах,

И дрожь брала; а ветер обессилил,

И в ночь авто сигналами басили,

И месяц виден был, как в миражах.

И люди, словно призраки во мгле,

Шарахались, внезапно появляясь;

И, моросью знобящей распыляясь,

Туман устало припадал к земле.

Когда мне жизнь не праздник,

И если тяжело,

Войду я в палисадник,

Где листьев намело.

Он солнцем весь пронизан,

Лучами весь облит,

А ветер веет низом

И листья шевелит.

И ничего не надо,

Лишь этот палисад,

Шуршащая прохлада

И астр лучистый взгляд.

И куда нам было торопиться?

Хорошо лежать на черепице,

На покатой крыше, на сарае.

И большие звёзды нам сияли.

Одногодки, с одного двора мы.