Аттестат зрелости - Елена Щеглова

Юля: «О, было бы здорово. Уточню у Антона сможет ли он. Спасибо тебе, пока!» — написала она и, отложив телефон, пошла в детскую.

— Елки… Алис, ох, доча, ну не плачь… Я не хотела тебя расстроить, хотела только чтоб домашка была сделана нормально… Хотя я вообще уже не знаю кому и для чего это нужно…

Позже, когда девушка уже уложила дочерей спать, она села у кровати Алисы и, поглаживая ее по голове (нужно погладить ровно сто раз, а если меньше, то случится что-то плохое — такое вот было у Юли странное убеждение, хотя откуда оно взялось она бы с уверенностью сказать не смогла), очень корила себя за то, что накричала на нее и довела и до слез. «Дура, истеричка, вечно орешь как резаная, как тебе не стыдно», — привычно отругал Юлю ее внутренний голос.

2 — Суббота

Утро субботы, к большому сожалению Юли и, вероятно, остальных членов семьи, было не для отдыха и долгого и неспешного завтрака с 3–4 чашками кофе как Юля любит, а для быстрых сборов, поскольку у Алисы этот день был учебным. («Ты что, надо обязательно в гимназию водить, думать о будущем детей», несмотря на то, что до гимназии три остановки на троллейбусе, а прямо во дворе имеется обычная школа с пятидневкой, но «всем же известно, что там особо ничему не учат».)

Несмотря на то, что Антон вчера вернулся поздно, когда Юля уже уложила детей спать (почитав им вслух перед сном очередной рассказ из большого сборника Туве Янссон о муми-троллях: «Филифьонка в ожидании катастрофы»), с утра он встал пораньше, чтобы отвезти Алису, как он это делал обычно. И девушку наполнило чувство благодарности, она очень ценила такое отношение Антона к семейным обязанностям, умению говорить с детьми, уделять им время и вообще не делать их заложниками отношений между взрослыми.

Для Юли это все было особенно ценно и она старалась бережно относиться к взаимоотношениям Антона и дочерей, возможно, еще и потому, что ее собственный отец никогда в ее детстве никуда ее не провожал, да и вообще она не помнила, чтобы они о чем-то хоть раз обстоятельно разговаривали один на один когда-либо в жизни, или как-то совместно проводили досуг помимо поездки на дачу, да еще один раз на машине на море. Когда он приходил с работы, то сообщалось, что он устал и все вопросы к маме, хотя мама тоже работала. Кроме того, он, как много позже поняла Юля, был всецело поглощен своими личными переживаниями — ему всегда казалось, что мама его недостаточно любит, а, стало быть, может полюбить кого-то другого. Возможно, так все и обстояло, но Юля и Оля здесь выступали для отца скорее в роли манипуляционных аргументов, чем живых существ со своими потребностями. Считалось, что если удовлетворены потребности в жилье, пище, одежде (на приличном для конца 80-х, начала 90-х годов уровне, а то есть на уровне базы), то какие еще могут быть вопросы к родителям. Поэтому в ответ на робкие заявления о своих желаниях отцом сообщалось, что «Я — последняя буква алфавита», «Много хочешь — мало получишь», а в ответ на озвучивание своего мнения: «Ты еще молчи» или «Тебя забыли спросить».

В целом, Юля считала, что ей с отцом повезло, поскольку у ее подруг и одноклассниц нередко таковой отсутствовал вовсе, или часто (чаще Юлиного) пил, или вообще бил (уж такого с ней точно не случалось). Как позднее сформулировала (а может прочитала где-то) принцип отцовско-детских отношений того периода одна из подруг: «В России две беды: батек ушел из семьи, и батек остался в семье».

Сама Юля пошла в первый класс в 90-м году и успела почерпнуть сведения о том, что Ленин, когда был маленьким кудрявым школьником, всегда не просто выполнял домашнюю работу, а перевыполнял, а также успела стать «октябренком» и получить мотивационный значок в виде красной звезды с профилем маленького Ленина. Наверное Юля успела бы узнать еще много чего о марксистско-ленинском подходе, если бы в декабре 1991 года СССР не прекратил свое существование. И хотя остаток учебного года шел еще по старой программе, и все взрослые где-то витали мыслями, к сентябрю были готовы модернизированные программы, несмотря на недовольство и некоторое сопротивление со стороны престарелого партийного директора школы.

Вообще все 90-е — школьные — годы Юли прошли во всеобщем смятении, переменах, не до конца понятных и болезненных, у многих родители теряли работы в связи с закрытием крупных государственных предприятий, искали — зачастую долго и безуспешно — новые, кто-то переквалифицировался, кто-то пробовал заняться предпринимательством, например, шел в «челноки» — то есть возил одежду и другие товары из Турции и продавал на местном палаточном рынке. Так и школьные учителя, особенно лучшие из них, не долго думая, частично разъехались и разбрелись кто куда. Правда, очень толковая учительница математики, перед тем как уйти работать в коммерческий банк, успела влепить Юле 4-ку (единственную не отличную оценку в ее аттестате за 9-й класс), поскольку разозлилась из-за того, что та наотрез отказалась идти на математическую олимпиаду от школы. (Кстати, одно время в России такой аттестат о среднем образовании носил название аттестата зрелости — видимо, подразумевая, что связь между более или менее успешным освоением алгебраических приемов, правил русского языка и основ физики и химии и способностью человека принимать самостоятельные ответственные решения о своей жизни — прямая и сама собой возникающая.)

Могла ли Юля как-то внятно объяснить учительнице свой отказ? Вряд ли это было возможно. Ведь нельзя же признаться хоть кому-либо, как жизненно важно тебе сейчас ничем-ничем не выделяться, быть в кружке «нормальных теток» класса, которые в случае ее единоличного похода на олимпиаду обвинили бы ее в том, что она «заучка» и отвергли. Учитывая, что Юля и так довольно часто подвергалась буллингу со стороны одноклассниц — лидеров мнений («Конечно, у нее хорошие оценки — она же все свободное время дома сидит, учится. А что еще можно делать дома, гулять то она не ходит в нашу тусу, с пацанами», «Шмотки подбирать не умеет, краситься не умеет, выглядит как лошара» и т. п.), давать им дополнительный повод для этого не было никакого желания. Чтобы сойти за свою, Юля даже решилась вместе с одной из одноклассниц пойти тусоваться с местными пацанами в «теплаках» — подвалах многоквартирных домов у школы, где располагались трубы отопления, и где распивали все что удавалось