Наказать и дать умереть - Матс Ульссон

Неужели он убил ее? Или она умерла от чего-то другого?

Из-за одеяла я не видел, во что одет Томми Санделль, но на полу возле кровати кучей лежало мужское белье, рубашка и брюки. У шкафа валялись два гитарных футляра, один был открыт, и в нем я увидел красный «Гибсон» – слишком хороший инструмент для такого музыканта, как Томми.

Итак, женщина мертва, Томми Санделль спит. «С полицией можно подождать», – рассудил я. И только тут почувствовал, что в комнате стоит невыносимая вонь. Судя по тому, что она доносилась со стороны Томми Санделля, музыкант сходил под себя.

Я прошмыгнул в свой номер за мобильником.

Фотограф из меня не очень, но я как мог снял кровать, затем крупным планом – женщину и Томми Санделля, белье, бутылки и гитару на полу и только потом набрал номер Карла-Эрика Юханссона.

Он был одним из немногих редакторов, кого еще заботило качество текстов, а не только количество кликов под тем или иным материалом на сайте газеты. Карл-Эрик ответил, и я понял, что разбудил его.

Все правильно. Ночью спят все: женщины, мужчины и дети, если, конечно, они не настолько маленькие, чтобы будить по ночам родителей, вынуждая их спорить до хрипоты, кому идти успокаивать малыша. Я не знал, сколько детей и жен было у Томми Санделля. А он, посапывая передо мной на кровати, в свою очередь, понятия не имел о том, кто лежит рядом и кто стоит над ним с мобильником в руке.

– А… и что тебе понадобилось среди ночи? – Карл-Эрик подавил зевок.

– Понимаешь, случилось кое-что…

– Вот, значит, как, – перебил он. – И это не может подождать до завтра?

– Ни за что не угадаешь, откуда я тебе звоню.

– Не буду и пытаться.

– Я стою в гостиничном номере Томми Санделля в Мальмё. Ты, конечно, знаешь, кто это.

– Знаю. И меня должно удивить то, что ты там стоишь? И так уж необходимо сообщать мне об этом посреди ночи? – Судя по всему, Карл-Эрик разозлился не на шутку.

– Удивительное в том, что рядом с Томми лежит мертвая женщина, – пояснил я.

В трубке стало тихо. Я почувствовал, как Карл-Эрик стряхнул с себя остатки сна и сел на кровати.

– Повтори, – произнес он изменившимся голосом.

– Возле Томми Санделля лежит мертвая женщина.

– А он? Жив?

– Спит. Больше мне сказать нечего.

– Давай-ка еще раз, – вздохнул Карл-Эрик. – Но прежде я хотел бы знать, почему ты так странно говоришь? У тебя вата в носу или ты простужен?

– Нос немного опух, ударился о дверь, – объяснил я. – Это я их первый заметил.

На некоторое время повисла тишина, в которой слышалось лишь равномерное посапывание Томми. Потом снова заговорил Карл-Эрик:

– Ты звонил в полицию?

– Нет, решил начать с тебя.

– Это Санделль ее убил?

– Не знаю, он спит. – Теперь настала моя очередь злиться. – Хочешь, разбужу его и спрошу? Его слова можно будет вставить в репортаж.

– Что за чепуху ты несешь?

– Я все заснял на мобильный. Ты знаешь, я завязал со своей работой, но если тебя интересует, так сказать, the full story…[13]

– Я больше не занимаюсь новостями, как тебе известно. Но ради такого случая кое-кому позвоню… Черт возьми, кончай валять дурака, вызывай полицию!

Я завершил разговор и набрал номер участка, после чего разбудил Томми.

Он не имел ни малейшего представления, где находится, тем не менее я записал его лепет – как говорится, «необходимый минимум показаний», – снял сидящим на постели с закрытым ладонями лицом и только после этого снова позволил ему завалиться. Судя по следам белого порошка вокруг носа – такого же опухшего, как и у меня, – пивом Томми не ограничился.

Я спустился в холл и рассказал о случившемся ночному портье, после чего сел в кресло, взял яблоко из вазы на столике и стал ждать полицию.

Туман на улице рассеялся, сменился самым настоящим ливнем. Холодные струи хлестали по камням мостовой, потоками стекали с высоких гостиничных окон.

Нос болел так, что грызть яблоко было почти невозможно. Но оно оказалось на редкость вкусным. «Гренни смит», мой любимый сорт.

Глава 5

Мальмё, октябрь

Наконец появилась полиция – два человека в мокрых форменных пилотках.

Высокого мужчину звали Бёрье Классон, он говорил на смоландском диалекте. Женщина, Анна Перссон, судя по всему, местная уроженка. Она постоянно держала руку на кобуре.

Ночной портье, чей акцент выдавал выходца с Балканского полуострова, вызвал начальницу, заспанную женщину по имени Хелена, из-под пальто которой выглядывала пижама. После чего все впятером мы отправились на место предполагаемого преступления.

Томми Санделль все еще спал сном праведника. Мертвая женщина была в том же положении, в каком я ее оставил.

Пока Бёрье Классон общался с кем-то по рации, Анна Перссон расспрашивала меня, кто я такой, как оказался в Мальмё и что мне понадобилось в номере Томми. Потом она вышла на середину комнаты и кивнула на Санделля:

– Сейчас он не в форме, но узнаваем.

– Вполне, – согласился я.

– Вы тоже музыкант?

– Нет.

– Тогда зачем вам гитара?

– Для вида.

– Что с вашим носом, подрались?

– Ударился о дверь в туалете. Я был в травмпункте, а когда вернулся, увидел, что эта комната открыта.

Она кивнула, что-то отметила в блокноте и вышла в коридор.

Между тем полицейских прибывало.

Перекресток у отеля перекрыли, один из лифтов в отеле теперь обслуживал только полицию. Возле номера Томми Санделля несла вахту женщина в форме, но не Анна Перссон. Меня попросили вернуться к себе, вместо этого я спустился в холл и стал наблюдать за машинами с мигалками, из которых выходили новые и новые люди. Одни были в форме, другие – вероятно, юристы или криминалисты – в гражданском. Мужчин и женщин примерно поровну. Улочки в районе Гамла-Вэстер такие узкие, что пришлось отогнать на тротуар несколько полицейских автомобилей, чтобы дать дорогу «скорой помощи». К лифту побежали медики с парой носилок. На одних вынесли Томми Санделля. Вид у него был по-прежнему растерянный, хотя, заметив меня, он приветливо помахал рукой. Та, что лежала на других, никому не махала.

Ко мне приблизилась решительного вида женщина – высокая, в потертых джинсах, спортивных туфлях, светло-сером пальто до колен с наглухо застегнутым высоким воротом и в цилиндрической шляпке. Ей было между тридцатью и сорока, карие глаза смотрели на меня с любопытством.

– Это вы Хенри? – спросила она, близоруко вглядываясь в бумажку. – Или нет, Харри. Да, здесь написано «Харри…».

– Свенссон, – перебил я. – Харри Свенссон.

– А я Эва, – представилась она. – Поговорим здесь или поднимемся к вам в номер?

– Можно здесь.

Она опустилась в соседнее кресло, вытянула ноги, тяжело вздохнула и несколько раз постучала по передним зубам ногтем указательного пальца.

– Что ж, пусть будет так. Вероятно, это долгая история. Или вам уже все ясно? Вы его знаете?

– Мм… – замялся я, – мне известно его имя, время от времени мы сталкивались с ним на протяжении нескольких лет, но не могу сказать, что я его знаю. Вчера вечером мы совершенно случайно встретились в «Бастарде». Я понятия не имел, что он собирается играть в Мальмё.

– Вы часто там обедаете?

– Где?

– В «Бастарде».

– Нет. Я даже не знаю, как правильно произносится это название: по-шведски «баста́рд» или по-английски: «бэ-эстрд».

Если речь Анны Перссон выдавала в ней уроженку Мальмё, то Эва говорила на диалекте, который я определил как более южный, что-то вроде Сведалы или ближе к Треллеборгу, – в общем, «девушка из деревни».

– Простите, – сказала она. – Меня зовут не просто Эва, а Эва Монссон. Я инспектор криминальной полиции здесь, в Мальмё. Что с вашим лицом?

– Порезался бритвой.

– Да… неприятная история. – Она недоверчиво заглянула мне в глаза.

– Шутка, – улыбнулся я. – На самом деле стукнулся о дверь в туалете, после того как побрился.

– Забыли, что там имеется ручка? – Она смотрела на меня не отрываясь. – Здесь есть кофе? Что-нибудь горячее и жидкое?

– Есть автомат, – кивнул я. – Вам с сахаром, со сливками?

– Черный, – ответила Эва Монссон.

Кофейный автомат возле зала для завтраков украшали обведенные рамочкой автографы Мела Си и Уэйна Гретцки. А Магнус Хэренстам даже нарисовал автопортрет в благодарность персоналу отеля. Когда я вернулся с двумя чашками на удивление сносного напитка, Эва Монссон уже сняла секонд-хендовского вида пальто и перекинула его через подлокотник кресла. Теперь она осталась в простой рубашке с изображением розы. «Стиль кантри или рокабилли», – подумал я, разглядывая ее подвернутые джинсы.

Мы расположились в креслах и еще раз прошлись по всем пунктам. Что, собственно, произошло? Что я делал в Мальмё? (Я отвечал на местном диалекте.) Как обнаружил Санделля и мертвую женщину? Трогал ли я что-нибудь в комнате? Я подтвердил, что ничего не касался. Только фотографировал. Разве что поддержал Санделля за плечо, когда он пытался принять вертикальное положение, но я подумал, что это не в счет.