Не дожидаясь полуночи - Мария Лебедева

И вот уже этот подлый внук, похитив бабулины деньги, покупает Эмме обручальное кольцо. Но та не может быть его женой! Эмма решает открыться: ей уже 65, все дело в пластических операциях. И отец вовсе ей не отец, а младший братишка.

Ужас, что творится.

А время идет, и хочется спать, и Даня в итоге переводит все гуглом, и предложения выходят косые, все сплошь «твоя моя не понимать» да «я твой дом труба шатал».

Так вот, придумать сюжет несложно. Сложно сделать так, чтобы твои герои жили. Чтобы они готовы были спрыгнуть с листа бумаги, ходить и говорить. Даня же чувствовал, что его персонажи — пустой набор букв. И это печалило его. Нужны живые герои, живые.

Где их взять.

Мягким, бескостным телом юное дарование шмякнулось о плоскость парты. Он был ничтожен, и никогда уже не будет иначе.

Раб. Червь. Ничто.

Бездарность.

Даже так — «бездарь». Короче и обиднее.

Впрочем, даже в таком неприглядном состоянии надежда русской литературы отвечала на входящие сообщения со скоростью света.

То были важные послания. Какая-то девочка из Сызрани, настоящего имени которой Даня даже не знал, снова поссорилась со своим парнем и спрашивала совета. Даша из Московской области боялась, что провалится на школьной конференции (к которой была готова лучше, чем кто-либо еще в мире). Некто Вадик из Казани писал об онлайновой игрушке, в которой надо спасаться от чудищ и растапливать костер собственной бородой.

Даня в глаза не видел всех этих людей. Это были его друзья.

В класс вошла учительница географии. Собрав в кучу студенистую субстанцию, бывшую его собственным телом, Даня поднялся. Стройные ряды учеников напомнили ему роту солдат. Войну. Дым сражения, опасность, выстрел. Первая пуля пришлась в живот. На Данином лице отобразилась мука.

— Живот прихватило? — сочувственно поинтересовался сосед.

— Типа того, — кивнул Даня.

Признаваться в собственных фантазиях ему хотелось меньше всего. Поэтому он мысленно оставил себя в живых и прислушался к тому, что говорила географичка.

Еще в пятом классе, когда собравшиеся здесь только-только переступили порог кабинета географии, эта учительница огорошила всех признанием.

— Среди вас, — вот так вот сразу начала она, — есть моя дочь.

Некоторые девочки (и даже, почему-то, мальчики) испуганно вжали головы в плечи, боясь оказаться той самой дочерью. Дети учителей казались им тогда самыми несчастными созданиями на свете. Считалось, бедолагам и дома нет покоя, и что если они получают двойки по предмету их родителя… лучше и не знать, что тогда бывает.

— Так вот, — продолжала географичка. — Я имею в виду, что не собираюсь делать поблажек ни для нее, ни для кого-то из вас. У меня нет любимцев!

Дети сидели очень прямо и боялись даже глазами двигать.

После этой громоподобной речи педагог преспокойно уселась в кресло и начала перекличку. Запасы строгости, по всей вероятности, оказались исчерпаны на годы вперед, потому что больше ничего подобного не слышали. А ее дочь, кстати, с тех пор и по сей день не получала ниже пятерки. Даже когда вместе со всем классом не нашла Корею на карте России («Нужно было поставить стрелку в направлении Корею и подписать!» — выкрутилась тогда учительница).

Сейчас географичка вернулась с курсов повышения квалификации, и, наверняка, была бы переполнена планами. Только весь запас энтузиазма был истрачен в тот день четыре года назад, и не успел еще поднакопиться.

Она сонно обвела глазами класс.

Юля встала и назвала отсутствующих.

— Озеров Даниил…

— Не, я здесь, — уныло произнес со своего места Даня, которого, и в самом деле, и не видно было из-за сидящего перед ним верзилы.

Юля на секунду обернулась.

— Да, на месте, — кивнула она, подтверждая наличие еще одной человекоединицы.

Прищурившись, чтобы мир стал более четким (зрение оставляло желать лучшего), Даня уставился в Юлину спину.

И тут на него снизошло озарение.

…Вселенная стремительно уменьшилась до размеров класса.

В среднем ряду, за третьей партой, скромно сидел Даниил Озеров.

Если кто вдруг не понял — это в самом центре.

Всем хотелось просто поесть.

Но мама поправила цветы в вазе на столе и, как обычно, спросила:

— Как прошел ваш день?

Хоть выступающим не хлопаем. «Меня зовут Юля, мой день прошел обычно. Я не знаю, что говорить» — «Друзья, поаплодируем Юле!»

Первым вызвался Макс.

Брат рассказал о том, как им пришлось на занятиях резать жутко вонючий труп: формалин испарился, и начался естественный процесс разложения. Труп выбрасывать было жалко, а потому его отдали младшекурсникам: пусть юнцы, так сказать, нюхнут врачебной жизни. Готова поспорить, эту аппетитную историю он специально приберег для ужина. Когда дело дошло до подробного описания учебного экспоната (то есть, по моим подсчетам, где-то на середине потрясающего рассказа), Нюта заверещала якобы от ужаса и убежала, бросив ужин недоеденным. (Спонтанностью тут и не пахло. В Нютиной тарелке оставалась лишь ненавистная ей брюссельская капуста).

Все бросились успокаивать малютку, чтобы травма от рассказа Макса не осталась на всю жизнь.

Нюта заперлась в комнате. Папа предложил дать ей ремня или брюссельской капусты, но мама, глубоко оскорбленная, потребовала предоставить воспитание опытному психологу (то есть себе).

Нюта объявила, что отныне боится смерти, и что избавиться от последствий стресса, быть может, поспособствует набор с куклой-вампиром и игрушечным гробиком. Пока же его не приобрели, она будет пребывать в страхе.

Папа стоял на своем, мама цитировала ему что-то об исследованиях страха смерти у Ирвина Ялома, которого папа, конечно же, не читал — мама никогда не цитировала ничего из того, что папа мог когда-либо читать. Очевидно, потому, что много прибавляла от себя.

Нюта выла до тех пор, пока сидевший у двери Кутузов не стал ей подпевать, и Макс не сказал, что на выступление столь леденящего душу дуэта наверняка слетятся с полсотни призраков — включая того, чье тело они сегодня препарировали. Тогда Нюта стала выть тише, но так, чтобы все равно все слышали. Замолчала она лишь когда я сделала вид, что сплю.

Спали мы со включенным светом.

Наверное, из-за этого мне и приснился какой-то горячечный бред. Я не хочу истолковывать его ни по «Соннику для девочек», лежащему на Нютином столике, ни, уж тем более, согласно теории Фрейда.

У Фрейда все людское бессознательное какое-то мрачное, гнилое, как подвал в доме маньяка. Если уж выбирать любимого психоаналитика, я предпочитаю Юнга. Он считает, внутри каждого из нас — память многих поколений. Фрейда проще читать. Юнга удобнее любить. С ним ощущаешь себя хранителем тайны, а не извращенцем.

Кем бы я ни была — снился сон.

Там, во сне, было так. Брезгливо фыркая, Кутузов обходил лужи, уже затянутые тонкой плёнкой льда. Он шёл важно, степенно, и, случайно наступив на лёд, с отвращением отдергивал лапу: аристократ. И оттуда взялись эти изысканные манеры? Будто не его, а кого-то другого я пару минут назад оттаскивала от мусорных баков.

И тут спаниель рванул к гаражам.

Я покрутила головой; не обнаружив поблизости Розочки, решила, что моему старику что-то привиделось. Но размяться было бы совсем неплохо. Слишком уж холодно на улице, а небольшая пробежка поможет мне согреться. Честно говоря, я уже давно об этом подумывала, но не знала, как осуществить. Это ведь ненормально, когда взрослая девушка вроде меня начинает вдруг бегать просто так, без повода. А тут, если меня кто-то и увидит, то подумает, что всему виной собака.

Не выпуская из рук поводок, я неслась за Кутузовым.

— Ваф-ф-ф…Ваф! — вопил он на ходу.

Мы обогнули гаражи, обогнули стройку и, судя по его намерениям, собирались пробежаться по пустырю, как вдруг я увидела нечто…необычное.

Пространство вокруг колыхалось, как колышется в жару горячий воздух.

— Ваф! — не унимался Кутузов и тянул поводок.

— Да тише ты, — прошептала я, одной рукой прижимая пса к себе, а другой пытаясь зажать ему пасть. Жёсткие усы щекотали ладонь. Пёс сердито мотал головой.

— У-у-у…У-у-у!!! — возмущался он, что означало: «Я старик, что ты себе позволяешь?!»

Мы спрятались за одним из тех вагончиков, в которых живут рабочие — и в этот самый момент мир рухнул.

Нет, я не хочу сказать «мой мир рухнул», как говорят люди, когда все их надежды и стремления летят псу под хвост, я имею в виду — обрушился мир вокруг.

Приходилось видеть, как разбиваются зеркала? Так случилось и с пространством. В одну секунду оно разлетелось на тысячи осколков, а потом вдруг собралось обратно, но прежним не стало.

Там, где высился ряд кирпичных многоэтажек, появились низкие каменные дома, а вдалеке маячила башня. Не удивлюсь, если где-то и замок вырос.