Огненное колесо - Патриция Вентворт

Меня будет слишком много

В недалеком будущем.

Элу Миллеру около тридцати. Похож на рыбу, вытащенную из воды. Молодой Джереми Тавернер и он сам – кузены; довольно комично, если задуматься над этим. Симпатичный парень, этот молодой Джереми – делает честь семье. Ему должно быть двадцать семь… или двадцать восемь? Нет, двадцать семь. А девице Джейн Херон должно быть двадцать два. Грациозная девочка с очень хорошей фигуркой – без такой фигурки она не стала бы манекенщицей. В остальном ничего особенного: бледное личико, алая помада, довольно хорошая форма головы, темные волосы, скромная неяркая одежда.

Он прислушался и услышал, как леди Мэриан сказала:

– Моя бабушка Мэри Тавернер? О да, конечно, я помню ее. Считают, что я очень похожа на нее. Знаете, она ведь сбежала из семьи и поступила на сцену, а потом вышла замуж за моего деда.

У нас в Рэтли есть ее портрет, и все считают, что для этого портрета позировала я.

Она повернулась к окружающим с сияющей улыбкой, словно ждала аплодисментов. В это время дверь открылась, и вошедший в комнату Джон Хиггинс попал прямо в сияние этой улыбки. В его ярко-голубых глазах появилось слегка смущенное выражение. Леди Мэриан стояла прямо лицом к нему и улыбалась, но, увидев его, отвернулась. Она заговорила с джентльменом, сидевшим за письменным столом. Джон остался стоять у двери и ждал, когда она закончит. Ее смех разнесся по комнате.

– Бабушка была очень красива, и мой дед боготворил ее. Однако мне нужно учесть, что в том виде, в каком я помню ее, она уже весила около ста килограммов. Но ей было наплевать на это! – Последним словам она придала налет драматичности. – Ужасно, совершенно ужасно. Потому что нет ничего хуже беспокойства о том, чтобы сохранить стройную фигуру, а беспокойство утомляет, ведь правда?

В последнем слове проскользнул легкий ирландский акцент. Она обвела присутствующих своими красивыми глазами, на этот раз ища сочувствия.

– Она никогда не позволяла себе волноваться, и я не должна. Она дожила до девяноста лет, и я надеюсь дожить до такого же возраста. А какие чудесные истории она рассказывала мне о тех днях, когда играла на сцене!

Джон Хиггинс стоял не двигаясь, смотрел и слушал. Он, возможно, не смог бы выразить это словами, но она вызывала у него такое чувство, которое ощущаешь, когда солнце начинает набирать силу в начале весны. Он не знал, что можно сказать в этом случае, но существует много вещей, которые мы не способны выразить словами. Поэтому он ничего не произнес, просто не отводил от нее своих ярко-голубых глаз. Его густые светлые волосы стояли дыбом, как результат полученного потрясения, и он возвышался на несколько сантиметров над всеми, находившимися в комнате. Джекоб, следивший за ним из своего укрытия, определил, что он был ростом около метра девяноста сантиметров, а молодой Джереми – где-то между метром восьмьюдесятью и метром восьмьюдесятью пятью.

Мэриан Торп-Эннингтон все еще говорила, когда ручка двери повернулась и дверь резко распахнулась. Вошедшая женщина выглядела крупной и высокой даже рядом с Джоном Хиггинсом. У нее были красивые глаза, масса темных волос и красноватый цвет лица, который требовал, чтобы его постоянно осветляли с помощью разных средств. Несмотря на то что она все же была красива, в ее внешности ощущался налет вульгарности. Да и одежда способствовала этому впечатлению: ярко-синие жакет и юбка, белое пальто из овчины с клетчатой подкладкой, шарфик веселенькой расцветки с алыми клетками и такая шляпка, которую можно носить только тогда, когда вы молоды и стройны.

Она огляделась и сказала:

– Ну, наконец-то я добралась. Всем добрый день! – и подошла к столу.

– Миссис Дьюк, Флоренс Дьюк – это я. Для друзей – Флосс. Я внучка Марка Тавернера, третьего сына старого Джереми. Дед был клерком у стряпчего: Зарабатывал не так уж много, но всегда был добр к нам, детям. Мои два брата погибли во время войны. Мой отец умер, когда я была еще младенцем. Он тоже был клерком, а звали его Уильям Дьюк. Поэтому-то мы и жили с дедом.

Слова выходили из нее одно за другим, подобно пузырькам, поднимающимся в растительном масле, – медленно и уверенно.

Джекоб подумал: «Эту женщину трудно будет остановить, если она захочет что-то сказать».

Джон Тейлор задал ей тот же вопрос, что и остальным:

– Так, значит, вы помните своего деда?

– Помню ли я его? Конечно! Даже не знаю, что бы мы делали, если бы он не взял нас к себе, ведь моя мама была очень болезненной. В детстве я тоже была слабенькой, хотя, глядя на меня сейчас, этого не скажешь, не правда ли? – Она рассмеялась глубоким грудным смехом. – Я была маленькой для своего возраста и настолько худой, что создавалось впечатление, что меня может сдуть ветром. Это только лишний раз доказывает, что никогда не надо терять надежду, не правда ли?

Она снова засмеялась, продемонстрировав великолепные зубы. Затем она еще больше покраснела и, высоко подняв голову, сказала:

– Если вас смущает моя фамилия, то я была рождена под фамилией Дьюк, и вы можете найти ее в списке, который, как я полагаю, у вас есть.

– Да, – ответил Джон Тейлор и стал ждать, что будет дальше.

Она продолжала говорить своим глубоким, нарочито громким голосом:

– Эллен Тавернер была моей матерью, а Уильям Дьюк – моим отцом, поэтому моя фамилия Дьюк. И эту фамилию я вернула себе после замужества. Я вышла замуж, но неудачно, поэтому снова вернула себе старую фамилию, ведь у меня не было причин стыдиться ее. К этому времени мой лед уже умер, а мне пришлось встать за стойку бара, чтобы зарабатывать на жизнь. И никто не может сказать обо мне ничего плохого – мне нечего скрывать. У меня небольшое собственное дело: маленький бар-закусочная, и должна сказать, что мое заведение процветает. – Она переводила взгляд с одного на другого, не агрессивно, но со сдерживаемым вызовом. – Ну вот. Я так полагаю, что лучше сказать все, что нужно сказать, и покончить с этим, тогда никто потом не сможет упрекнуть меня в том, что я не все рассказала. Я закончила.

Она улыбнулась и кивнула Джону Тейлору, а потом пошла и села между Джереми и Элом Миллером. После этого к столу медленно подошел Джон Хиггинс и назвал свое имя.

– Я получил письмо с указанием зайти сюда. – Он говорил медленно, с приятным деревенским акцентом.

Джон Тейлор с интересом рассматривал его и заметил смущение в его голубых глазах.

– Все правильно, мистер Хиггинс. А какое отношение вы имеете к этому семейству?

– Ну, – он сцепил большие огрубевшие от работы руки, – ну, сэр, моя бабушка Джоанна была одной из близнецов. Это были Джоанна и Джон, мальчик и девочка. Что касается Джоанны Тавернер, то она вышла замуж за моего деда Томаса Хиггинса, старшего плотника в имении сэра Джона Лейберна. А у них родились сын и дочь, Джеймс и Энни. Джеймс был моим отцом, отсюда и родство. Что касается Энни, то она вышла замуж за иностранца по фамилии Кастелл. Вы это хотели узнать, сэр? Я не думаю, что могу рассказать вам что-то еще, кроме того, что я тоже плотник, как мой дед и отец.

Джон Тейлор внимательно рассматривал его.

– Полагаю, вы служили в армии во время войны?

Голубые глаза смотрели прямо на него.

– Я был сапером, сэр. Мне разрешили заниматься разминированием. Убийство людей было против моей совести.

Он отошел к последнему свободному стулу и сел рядом с мисс Херон. Мэриан Торп-Эннингтон повернулась к нему с улыбкой, а затем позволила себе оглядеть весь ряд сидящих на стульях людей.

– Мы никогда раньше не видели друг друга, но мы, оказывается, кузены. Все наши деды или бабки были братьями и сестрами, но мы ничего не знаем друг о друге. Ну, я хочу сказать, что это совершенно великолепно, ведь правда? Так нудно расти вместе со своими родственниками, но так прекрасно встретиться с ними, когда они уже взрослые.

– Я думаю, что некоторые из вас знакомы друг с другом, – сказал Джон Тейлор. – Капитан Тавернер, мисс Херон, я думаю, вы знакомы. А теперь давайте уточним ваши данные. Начнем с дам…

Джейн Херон широко раскрыла свои серые глаза. Ее щеки слегка порозовели.

– Мой дед был самым младшим в семье. Его звали Эктс.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Джекоб Тавернер начал скучать. Он услышал достаточно – большую часть этих сведений он уже знал.

– Вашим дедом был Джон… вашей бабушкой была Джоанна… вы делаете то, это или другое…– Все это было таким же нудным, как приходское собрание. В этом Джоне Тейлоре нет никакого темперамента – никаких неожиданностей, никаких летящих искр. Джекоб хотел сам и по-своему направлять ход дела. Он подумал, что пробыл за дверью слишком долго, резко открыл ее, вошел в комнату, подошел к первому ряду стульев и сказал:

– Я думаю, Джон, что будет лучше, если вы представите меня.

Джон Тейлор сказал:

– Это мистер Джекоб Тавернер.

После этого Джекоб прошел вдоль ряда, пожимая всем руки. Некоторые руки были горячими, другие – холодными. На Милдред Тавернер, леди Мэриан и Джейн Херон были перчатки. Флоренс Дьюк сняла перчатки и засунула их в оттопыривавшийся карман. Джеффри, Джереми и Джон Хиггинс поднялись со стульев. Эл Миллер, смущенно сидя на краю стула, сказал: