Беларусь – моя судьба - Роза Станкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время, жизнь наша на земле, свое дело «делает» «не зная жалю». И никому не избежать горечи и груз разочарования. Но и в периоды житейского бездорожья, когда выбор колеблется между «плачем и горьким смехом», поэт не отделяет себя от мира:
Свет белы – ён направа,Налева – ён таксама».
Даже тогда, когда, казалось бы, все беды дамокловым мечем, нависли над головой, он смотрит прямо. Вперед:
– Ну, што ж, я згодны, свеце,Падай надзею толъкі!
С годами, с опытом, все чаще, но не легче, человек приходит к согласию с самим собой, с миром. Все чаще человек спасется тем, что грузу разочарований противопоставляет, как каждому действию противодействие – светлая Надежда. В борьбе этих противодействующих сил, на смену разладу приходит согласие с самим собой и с миром. И тогда:
… нечы голас шэпча намна мове, сэрцу зразумелай;
Былых пазбаўшыся пакут,на сустрач новым не спешайся,Жывым аблічам там і тутЗямнога свету суцяшайся.
«Ну, их к Богу, наши проблемы и наши заботы, – пишет поэт в письме к Семёновой Алле Ивановны (редактор книг Стрельцова в издательстве «Мастацкая лiтаратура» и коллега по журналу «Неман») – наше сознательное или невольное лукавство с самими собой! Как подумаешь, что человеку в этой жизни, в сущности, так мало нужно и что это «малое» за такими крепкими печатями (Достоевский однажды проговорился, что это «малое», «простое», может, на самом деле, настолько мало и просто, что человеку в это невозможно поверить), подумаешь так, и впрямь становится не по себе и от всех наших слов, и от нашей зависимости от своих и чужих обстоятельств, и от оправдания этой зависимости – и тогда какой-нибудь цветок засохший, безуханный говорит нашему уму и чувствам больше, чем все наши обстоятельства». (27.09.82 г.).
Нельзя не заметить, что при наличии спокойною раздумья и самооценки, еще глубже становятся переживания, сознание обогащается новыми впечатлениями, чувства обостряется. Особенно чувство ответственности перед собой. Перед судьбой:
За ўсё, за ўсё адкажаш сам,Ўсё маей пазначыш рыскай,Адданы служка тым часам,што разгайдаліся калыскай.
Переосмысление пережитого, взгляд на него сквозь призму сегодняшнего – характерная черта стрельцовского героя. Две реальности – реальность настоящего и реальность прошлого, пережитого уже, ложатся пластам одна на другую, образуя при этом сложное единство, с чем-то предельно близким, знакомым до боли, обозначено «маей рыскай», или, отдаленным во времени – «тым часам, разгайдаліся калыскай».
Оставаясь верным деликатной проницательности, М. Стрельцов сумел превратить свою поэзию в активное общение с жизнью. Интересный момент его идейно-эстетических постижений представляет подчеркнутое стремление к философскому самоанализу. Я бы назвала это стремление, поиском внутреннего равновесия, той духовной силы, того самого «противодействия».
Поэтому и прозрения зрелости у поэта не поза, не декларация. Поэтический дар М. Стрельцова вообще чужд всякой плакатности, всякой назидательности. Человек с жизненным опытом не напрашивается в наставники, не лезет с поучениями. Он не стремится абсолютизировать свой личный опыт, а значит, широко, доверительно смотрит на окружающий мир.
Его мудрость «не богатство человека, обедневшего на целую молодость», а итог, к которому приходит поэт. Время учит и мудрости, и оптимизму. С высоты своего собственного опыта, жизненного и духовного, видны пройденные дороги. Поэт вдумчиво, сосредоточено всматривается в себя, в свою судьбу и в судьбу людей. Он ищет нравственную опору и находит ее координаты в красоте человеческих взаимоотношений, в доверии:
Тады анёл мой недзе плакаў,І плакала душа мая,Дык лёсу лепшага адзнакаБыла даверлівасць твая.…Сыдзі ў мае глухія лёхмі,Падай спатольнае вады, —І хопіць мне тае падмогі,Каб адкаснуцца ад бяды.
Все наблюдения, раздумья выкристаллизовались у поэта в ясную и законченную форму – без иллюзии, без самообмана. Он всматривается в себя, в окружающий мир, всматривается пристально, заглядывая в самые потайные уголки.
М. Стрельцов поэт медитирующий. Каждое новое стихотворение отличается новой глубиной мысли и силой чувств. Он не прибегает к внешним эффектам, не ищет легких ответов. Схожее движения души находят у него совершенно разное воплощение:
А будзе нас, калі і без нагоды,А проста так, ад шчодрасці быцця,Успомняцца ранейшыя нятодыРаней нязнанай мерай пачуцця.
Размышляя о времени, о смысле существования, о жизни и смерти, о страдания, одиночества отчуждения и обреченности, зрящий дух поэта вглядывается в окружающий мир и создает свой метафизический мир, неподвластный опыту человеческого бытия. В жизни его лирического героя много необъяснимого, до конца, не понятого – и в пережитом раньше, и в переживаемым теперь.
Из глубин полосатого чувства поэт смотрит на «шчодрасць быцця», на «Раней нязнанай мерай пачуцця», на то, «што гняло варожай варажбой» без скептицизма. И хотя ему тоже присуще ощущение умудренности, у которой много имен, и о которой человек думает с грустью, его грусть «подасцца смуткам – скрухай пераспелай, а ўвоголе – харошаю журбой».
Грусть поэта по-особому светла. Светла его печаль. Его печаль, как бы с других миров пришедшая. Неземная печаль – словно как бы плавающая по волнам космического океана, «па тым усім шхо гэтым Шляхам Млечным спыве ракой – шумліваю слязой». Эфирная – как шорох ветра, еле потрагивающего до спокойной глади воды. Загадочная и манящая – как звездное небо…
И все же, и все же, печаль поэта – Земная. И надземная. С космических пространств воображения, мысль лирического героя снова возвращается на земную орбиту и, преодолевая пространство, ищет ритуальные знаки Сущего:
Не ў залаты век, не ў сярэдневечча,Не ў мезазой або палеазой, —Туды, дзе, на праверанных прыкметах,Для ўсіх з другого свету прыбышоўЦвятуць сады і неба ў дыяментах,А дя вады – эфірны скавышок.
Течение жизни… Течение времени… постоянное движение с прошлого к будущему. В таком движении находится и внутренний мир лирического героя: где потаенная ностальгия о Прекрасном, грусть и светлые порывы взаимно переливаются, устремленные к будущему. К будущему, которое обязательно должно быть исполнено Красотой – «цветением садов».
Поэт постигает тончайшую эфирность движения. Последний образ «эфірны скавышок», не заканчивают его поэтическое пространство, а расширяют, оставляя читательское воображение далеко за его пределы. Начало движения, умозрительно – непостижимого. Объединяющее движение воздуха, легкий повей ветра, чуть прикасающегося к умиротворенную гладь воды и невидимые шорохи, «движения» человеческой души. А там – отражения «неба в дыяментах».
Астральная ностальгия – извечная духовная субстанция, заложенная в самой сути человеческой природы. Нет даже намека на альтернативу. Выбор, сделай из того калейдоскопа картин и видений, характерный для прошлого и настоящего каждого человека, определяющий его внутренней мир. Здесь – все тихо переливается: как тень и свет, как свет и тень. Здесь: минорная интонация – приглушена, боль – прощающая, печаль – светла.
И особая, мягкая, я бы сказала, по-доброму меланхоличная созерцательность переходит, к тебе, и становится твоей.
Производит впечатление стремление автора к простоте выражения человеческих чувств. Его стихи емки, весомы, они подобны краеугольному камню, на котором читатель силой своего воображения может возводить здание в меру своих эстетических и духовных потребностей.
Михася Стрельцова никогда не привлекала излишняя категоричность, неуместные акценты, преднамеренные выводы. Новые философские проблемы проходят через призму души человека, соединяются, порой утопая в его атмосфере лучезарных лирических состояний, порой – унося его в противоположную сторону.
Другая ночь в поэтическом мире поэта – беззвездная. Ночь, «як, сутарэне (как подвал, склеп). Экономность фразы, показатель ее эстетической ценности, в этом заключена степень содержательной информации, и музыкальная насыщенность, и эмоциональное воздействие,
І нейдзе за акном ліхтар,каб б міртнуў, дык не міргае,
Ты з адзінотай твар у тварХвіліна гэткая благая!
В этой ночной картине отсутствует движение. Все неподвижно. Но присутствует свет: «за акном ліхтар». И хоть он неподвижен «хотя б маргнуў, дык не міргае», свет – направлен. Его луч – сфокусирован. Он освещает «запас душэўнай гаспадаркі». Вот здесь и начинается движение. Появляются глаголы-действия: перацірай, перабірай», «судзі», «карай».
Напряженный диалог с самим собой, со своей душой. Диалог, в котором отсутствуют вопросы. Как бы поэт наводит на мысль, что: «то не самосуд, само допрос», а раздумье. Его лирический герой любит раздумья наедине, которые дают возможность заново переживать события, Раздумья – прозрения.