Крушение - Эмили Бликер

Она поворачивается на своих острых синих каблучках, уголки ее рта опущены вниз – гримаса, которую ей приходится сознательно надевать на улыбчивое от природы лицо.

– Прости меня, Дейв. Я думала… ты ведь еще две поездки назад говорил, что вы с женой пытаетесь, а в прошлом году ты говорил, что вы решили попробовать ЭКО, вот я и…

И зачем только я вообще говорил, что мы с женой хотим ребенка? Сначала друзья и коллеги просто подшучивали надо мной, толкали в бок локтем. А теперь во всех глазах я читаю только жалость.

– ЭКО тоже не сработало. Мы сейчас пробуем еще одну штуку, последнюю, а потом… – Я пожал плечами, не зная, что еще сказать. Если б мне действительно хотелось поделиться сейчас подробностями моей личной жизни, я бы мог сказать, что у Бет наступила преждевременная менопауза и мы используем донорские яйцеклетки. Я сказал бы, что мне импонирует идея усыновления ребенка, но Бет помешана на беременности. Однако я молчу – все равно Тереза не поймет. Разве тот, кто сам не был в подобной ситуации, может понять такое?

– Прости, Дейв, я не знала, – говорит Тереза с таким видом, точно мы с ней на похоронах, где я единолично представляю и семью, и родственников покойного, а она подошла выразить свои соболезнования.

– Ничего страшного. – Я стискиваю ручки моего портфеля с компьютером раз, потом еще раз. – Пойду-ка я лучше поздороваюсь Сама-Знаешь-С-Кем.

Длинными ногтями, покрытыми ярко-розовым лаком, Тереза выбивает дробь на двери с табличкой «Аварийная», и на каждый удар пластик отзывается глухим стуком.

– Конечно, милый, давай. Закончишь, скажи мне, я принесу тебе выпить.

К счастью, она поворачивается и уходит, не пытаясь больше извиняться. Вполне возможно, что незнакомые люди для меня сейчас – самая лучшая компания. Я тихо стучу в металлическую дверь с надписью «Кабина пилота». Когда никто не отвечает, я сам распахиваю дверь.

– Слышь, красотка, сделай-ка мне кофе, лады? – говорит, не оборачиваясь, Кент. – Да, и еще проверь, где там наш мистер ПиАр, на подходе или нет? В ближайшие десять минут нам надо отсюда отваливать, иначе потом час проторчим в очереди. – Лысина на его макушке выросла вдвое по сравнению с прошлым годом, остатки светлых волос коротко подстрижены. Тот еще видок. Злорадствовать, конечно, нехорошо, но я все равно злорадствую.

Я негромко кашляю, он оборачивается на звук, видит меня и нисколько не смущается. По-моему, Кент и смущение – вещи несовместимые.

– А, здорово, пацан, наконец-то. Иди, давай, садись, сейчас взлетаем; и дверь мою закрой, понял?

Разговор окончен. Почему я все время стараюсь быть вежливым с этим неандертальцем, ума не приложу. Хлопнув дверью, я пытаюсь задавить в себе раздражение, раз за разом стискивая ручку моего портфеля. Не помогает.

Шаркая по узкому коридору к салону, невольно улыбаюсь. За последние годы я налетал этим рейсом не один десяток часов. Вот почему самолетик кажется мне родным, почти как собственная квартира. Все его мелкие недостатки я знаю наизусть и даже люблю. Вот трещинка на двери туалета, тонкая, точно волос. Вот лампочка над сиденьем заднего ряда – как два года назад перегорела, так до сих пор и не починили.

За исключением этих крошечных изъянов, видимых глазу лишь опытного путешественника, в салоне нет ровным счетом ничего необычного. Пять кожаных кресел цвета глубокого загара, полноразмерные откидные столики для пассажиров переднего ряда, крохотные экраны, наводящие на мысль, что во время полета будут показывать кино. Никакого кино тут не показывали отродясь, но люди, выигравшие поездку, все равно этого не знают. Вообще, салон ужасно похож на коробочку из-под кукольных ботинок, но, как ни раздражает меня эта поездка в целом, сейчас мне все-таки лучше здесь, чем дома.

– Ты знаешь правила, милок: выбирай любое кресло, какое на тебя смотрит, садись, пристегивайся и отключай все гаджеты, пока не взлетим. Если что-нибудь нужно, дай знать. Есть прохладительные напитки и кое-какая закусь. Короче, расслабляйся.

– Спасибо, Тереза. – Я почти не слушаю, что она говорит, так меня интересуют победители.

Тереза уходит, а я, заталкивая свой компьютер под сиденье первого ряда, не спускаю глаз с двух женщин во втором ряду. Слева – пожилая леди в облачке светло-каштановых волос, уже похрапывает. Должно быть, Маргарет Линден.

Дженис снабдила меня кое-какой информацией по обеим женщинам, чтобы мне было легче наверстать упущенное по прилете, так что я кое-что знаю о Маргарет: это она выиграла поездку, она немолода (вот так сюрприз!), живет в Айове, с собой взяла невестку, Лиллиан.

Через проход, прислонившись к окну, затемнитель на котором полностью поднят, сидит молодая женщина. В руках у нее книга, но из-за спинки кресла я не вижу названия. Жаль – было бы интересно узнать, что она там читает. Она так увлечена, что, похоже, даже не замечает, как темно-каштановые волосы падают ей на лицо, свободное от косметики и уже слегка загоревшее за неделю. Солнце так удачно светит ей в бок, что она сидит, будто в луче прожектора. У меня даже во рту пересыхает – такая она красивая.

Вот оно, мое везение. Со старухами я общаюсь непринужденно – сказывается обширная практика, надо полагать, – но при виде хорошенькой молодой женщины всегда нервничаю, становлюсь какой-то дерганый и говорю глупости. Вот и жалуйся после этого на старперов.

Пульс стучит у меня в висках. Надеюсь, я не позабыл бросить в сумку «Тайленол», или, может, у Терезы что-нибудь найдется. Растирая виски, я старательно вспоминаю ее досье: «Женщина, тридцать лет, невестка Маргарет, домохозяйка». А ведь я даже на ее фото с паспорта и то не удосужился взглянуть. Рано или поздно придется с ней заговорить, но лучше попозже. А пока надо принять лекарство и поработать. Я хватаюсь за свой портфель и тяну его из-под сиденья; от резкого наклона в висках начинает стучать еще сильнее. Наконец портфель поддается, и я резко переставляю ноги, чтобы не упасть. Господи, да что сегодня за день такой? Плюхнув раздутый портфель рядом с собой, я расстегиваю передний карман. Если я не забыл лекарство, то оно может быть только здесь.

Я шарю в кармане: попадаются ручки, бумажки, всякая канцелярская дребедень и просто невероятное количество мелких монеток. Я тихонько ругаюсь. Будь я организованным человеком, как всегда говорит мне Бет, не был бы сейчас в таком положении. Черт. Я так резко застегиваю молнию на кармане, что она трещит, и тут же замечаю уставившийся на меня зеленый глаз. Компаньонка. У нее вздрагивают губы, точно она едва сдерживает смех, и женщина машет мне рукой так, словно мы старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки, отчего я почти впадаю в панику. Нет… эту улыбку я запомню навсегда – по крайней мере, не забуду, как от нее у меня сразу взмокли ладони, а по рукам пошли мурашки.

Приложив палец к губам, она показывает на Маргарет Линден и шепчет:

– Позже.

– О’кей, – говорю я и, как идиот, поднимаю вверх большой палец.

Когда она возвращается к своему роману, я опускаюсь на сиденье и пристраиваю на коленях компьютер. В голове у меня толчется столько разных мыслей, что я даже слегка вздрагиваю, когда машина подает звуковой сигнал.

Не знаю, как это возможно – хотеть домой и одновременно радоваться, что ты не дома, но сейчас я испытываю оба эти чувства. Одна часть меня рвется к Бет. Мне хочется обнаружить посреди дня ее во́лос, обмотавшийся вокруг пуговицы моей рубашки, или услышать звук открывающейся двери и по звуку шагов понять, что она дома. И все же, сидя здесь, перед компьютером, набитым имейлами, я чувствую себя свободнее, чем за все последние месяцы.

Никогда не думал, что зачать ребенка окажется таким хлопотным делом. Другим это дается так легко, что они и сами не замечают, как это у них выходит, но, похоже, это не наш случай. Я сильно тру себе переносицу – так сильно, как будто надеюсь стереть все неприятные воспоминания: месяцы споров, замеров температуры, больничных карт и отрицательных тестов на беременность. Но теперь можно забыть обо всем этом, ведь в матке у Бет уютно угнездились три крохотных зародыша. Если все три выживут, то у нас будет тройня. Тройня! Я знаю, что эта мысль должна меня пугать, но мне не страшно.

Так что даже хорошо, что я сейчас здесь: пусть воздух очистится, прежде чем я снова вернусь домой. А там сдадим очередной анализ крови и будем строить новые планы. Если с эмбрионами не получится, то есть шанс, что Бет бросит свою одержимость беременностью. И можно будет опять завести разговор об усыновлении. В конце концов, главное, чтобы ребенок был; просто умираю, до чего хочу быть папой. Кто знает, может, это будет лучшее, что с нами случится.

В кармане моих штанов начинает вибрировать телефон, и я опять подпрыгиваю. Слава богу, что я переключил его на вибрацию еще во время прошлого перелета, а не то миссис Линден сейчас проснулась бы от моего рингтона из «Эй-си/Ди-си». Это, наверное, мистер Янус, хочет убедиться, что я не опоздал на рейс. Но я не успеваю приложить телефон к уху, как Тереза просовывает голову в салон и хмурится.