Деревенский роман (СИ) - Чадова Анелия

— Да-да, знаю, знаю уже. Мне сказали, что вы мастерица на все руки. Не поможешь ли старику? — ещё больше расплываясь в дружелюбной улыбке, начал он свою подготовленную речь.

Идея с кладом была, конечно, хорошей. Да только не утерпел он — пришёл лично знакомиться с этой прекрасной женщиной. Она ему сразу понравилась. С первого взгляда, когда он случайно увидел её возле магазина. Шла она и улыбалась так тепло, будто весеннее солнышко одаривало всех вокруг своими первыми ласковыми лучами. Он не растерялся, начал расспрашивать у местных старушек о ней. Те всё и поведали…

— Чем могу, обязательно помогу, — кивнув, согласилась Людмила.

— Ой, как прелестно! Видите ли, красавица, мне бы к осени связать свитер. Тёплый, да чтобы стильный был. А ещё, если, конечно, можно, и кардиган на пуговицах и с карманами, — воодушевлённо защебетал он.

Людмила в первые мгновения даже не поверила своим ушам. Вот так удача! Буквально совсем недавно она думала об этом, мечтала, и всё так быстро сбылось. Со всеми бы мечтами так.

— Конечно, можно, — обрадовано отозвалась она, открывая калитку. — Проходите. Сейчас мерки снимем и модели обговорим.

— Нет, — в отрицательном жесте замахал одной рукой старик. — Это не мне. Племяннику хочу на день рождения подарок сделать, — мягко пояснил он.

— Мерки его знаете? Предпочтения? Ой, что же я вас держу на улице?! Проходите. Киселём угощу, да поговорим, — встрепенулась Людмила.

— Спасибо, красавица, за приглашение, да только отказаться должен. Ушёл из дома, не предупредив. Волноваться обо мне, старике, начнёт мой племянник. Вы лучше сами приходите сегодня к нам после обеда. Мы точно будем дома. Там и мерки нужные снимите, и посмотрите на него, авось, придумаете, что ему подойдёт, — внёс встречное предложение Леонид Захарович.

Людмила в изумлении пару раз хлопнула ресницами. Оглянулась на дом.

— Мы отнимем у вас всего несколько минут, — пылко заверил старик. — И мальчиков своих можете взять. Увидят, что все слухи о нашем доме — нелепица. А то слыхали мы, что о нём говорят, — изобразив горестный вздох, добавил он, не забыв состроить и скорбное выражение лица.

— Ладно, — сдалась Людмила, отвечая улыбкой на его актёрскую игру.

— Вот и замечательно, — просиял старик.

Он ушёл, тяжко опираясь на трость. Людмила с сочувствием проводила его фигуру взглядом. Ей всегда было жаль стариков. Особенно тех, о ком никто не заботился. Была б у неё возможность, забрала бы всех к себе…

Дальше день пошёл своим чередом. Правда, поведение сыновей всё же настораживало. Однако пока лезть к ним с расспросами она не спешила.

В обед решила поговорить с ними о визите к новым жителям села. Рассказала всё как есть. Сыновья странно переглянулись и синхронно отказались, сославшись на дела по дому, да и вообще. Людмила настаивать не стала. Сказав сыновьям помыть посуду, пошла переодеваться. Хватит и так уже показала себя замухрышкой.

Надела лёгкий сарафан длиною по щиколотки, переплела косу. Взяла с собой всё необходимое и, уже привычно повязав платок на голову, попрощалась с мальчишками.

Шла по улице, здороваясь со встречными соседями и всеми прочими. В уме уже перебирала варианты свитеров и кардиганов. Ей хотелось бы связать что-то красивое и стильное. Не детское, не женское, не для стариков, а именно хорошую вещь для взрослого мужчины. И желательно для стройного, а не для владельца пивного живота или беременного бегемота.

В общем, в мечтах она улетела как всегда далеко, поэтому в нужный двор она заходила с мечтательной улыбкой на лице и с ярким блеском в светлых глазах. Строители, что сегодня с утра приехали делать капитальный ремонт, провожали её кто удивлённым, кто восторженным взорами, улыбками и задорными приветствиями. Она же в ответ сдержанно кивала.

Прошла к крыльцу, осторожно поднялась по ступенькам. Остановилась. Перевела дыхание и постучала. По ту сторону двери тут же послышался стук трости об деревянный пол. Через пару мгновений ей открыл улыбчивый старик.

— Людочка, — промурлыкал он по-отечески ласково, раскрывая двери шире. — Проходите, я вас уже заждался.

Людмила смутилась, хотя и постаралась скрыть это. Кивнула. Неуверенно перешагнула порог. С интересом осмотрелась.

В этом доме она была только однажды — в далёком детстве. И была вместе со своей бабушкой, которая дружила с бабой Мотей, что жила здесь. Потом, после смерти бабушки, она редко встречалась с нелюдимой старушкой. К тому же, поверила россказням других людей, что здесь живёт ведьма. Уж очень отталкивающей была внешность у бабы Моти. Вернее, у Матильды Львовны. Только когда Людмила выросла, то вспомнила рассказы своей бабушки о то, что её подруга в молодости была знаменитой балериной. Что стало с ней дальше — увы, воспоминаний не осталось.

Людмила несколько раз ходила к старушке, чтобы предложить свою помощь, но та отмахивалась от неё. Затаила обиду — это понять было легко. Стало совестно. Она даже извинилась перед бабой Мотей, но тщетно. Гордая старушка предпочла доживать свой век в полном одиночестве, если не считать её старую дворовую собаку по кличке Гера…

Дом изнутри оказался ещё в худшем состоянии, чем снаружи. Неприятно пахло сыростью и ветошью. Все ставни были раскрытыми, с пола убрали ковровые дорожки. Оставили только дубовый стол посреди зала.

— Хотите холодного чаю? — учтиво предложил Леонид Захарович, движением руки указывая на графин со стаканами, что стояли посреди стола.

— Нет, спасибо. Мне бы побыстрей закончить, чтобы вернуться домой, — пояснила она свой отказ.

— Понимаю, красавица, — улыбнулся старик. — Племянник в саду работает, идемте туда.

Людмила кивнула и последовала за ним, стараясь идти в шаге от него. При этом не забывала рассматривать двор, что уже успели очистить от сорняка, да и сад уже избавили от прошлогодней травы. Теперь то тут, то там лежали небольшие кучи бурьянов. Искомый объект нашёлся на хорошо вычищенном месте за домом. Мужчина, одетый в майку-алкоголичку и спортивные штаны на резинке, что грозились сползти с его тощей задницы на бёдра, стоял к ним спиной. Бедром он опирался на металлический стол, гремел чем-то, но молчал, что удивительно. По своему опыту Людмила знала, что мужчины не умеют работать молча. Они ворчат, бурчат или громко матерятся, жалеют себя или проклинают всё на свете.

— Игнат, отвлекись на минутку, — обратился к нему Леонид Захарович.

Мужчина замер. Осторожно что-то положил на стол и медленно развернулся. На вид он оказался чуть старше самой Людмилы. Высокий, худощавый и хмурый, как суровый зимний вечер. Сведённые на переносице брови не встали на своё место, даже когда он остановил свой сумрачный взгляд на Людмиле.

У неё не появилось желания приветливо улыбнуться ему, но пришлось. Клиент всё-таки.

— Здравствуйте, — поздоровалась она первой.

Игнат промолчал. Лишь на старика совсем не по-доброму посмотрел.

— Я говорил тебе о Людмиле, — напомнил Леонид Захарович своему неприветливому родственнику.

— А я сказал, что мне ничего не надо, — удивительно мягким и глубоким голосом отозвался тот.

— Не упрямься. Порадуй старика, — по-отечески ласково попросил первый.

Игнат вздохнул, принимая своё поражение. Переступил с ноги на ногу, вставая спиной к столу и опираясь на него. Расставил руки в сторону.

— Меряйте, или что вам там надо делать, — апатично скомандовал он, смотря куда-то мимо Людмилы.

Она досадно поджала губы. Если бы не возможность заработать, она бы ушла. Не любила грубиянов и эгоистов. А этот Игнат производил именно такое впечатление.

Достав из вязанной сумки мерник, ручку и небольшой блокнот, уверенно подошла к мужчине, что решил претвориться статуей. Остановившись в шаге от него, задрала голову вверх. Шпала, а не мужчина.

Вздохнув, принялась за дело.

Старик ушёл, сказав, что подождёт её в доме. Рабочих здесь, за домом, не было — словно избегали племянника старика. Так что они остались одни. И вроде бы можно испытать неловкость, но Людмила оставалась спокойной. Как мужчина он её не привлёк. Хотя после неудачного замужества ей вообще никто ни разу не приглянулся. Людмиле хватало сыновей — самых лучших и любимых. Но, что она успела заметить неожиданно для себя, ей понравилось, как пахнет от этого сумрачного мужчины: деревом и мужской туалетной водой. И, конечно же, потом, но как-то не резко, а едва уловимо.