Тени надежд - Евгений Токтаев

Циклоп

– Ну, как он?

– Гораздо лучше, похоже, для жизни уже нет опасности. Жар спал.

– А глаз?

– Правый?

– Да.

– Что ему сделается? Удар же пришелся слева. Но повязку пришлось наложить так, что и правый сейчас закрыт.

Птолемей вздохнул.

– Значит, он думает, что полностью ослеп?

– Боюсь, что так. Я говорил ему, что это не так, но он меня не слушает.

– Не удивительно. Он очень боится слепоты. Потеря второго глаза просто убила бы его. Та стрела, под Перинфом, которая сделала его похожим на царя Филиппа, изрядно испортила Антигону характер. Я помню, как кто-то из молодых обозвал его Циклопом, так еле отбили дурня, а то бы ему хана. Рука у Антигона, что молот.

Тезка покойного царя, врач Филипп-акарнанец лишь покачал головой.

– Царю Филиппу увечье не мешало быть первым среди мужей. Он и одним глазом видел больше, чем иные двумя.

– Кроме глаза он тебя о чем-нибудь спрашивал? – поинтересовался Птолемей.

– Он только и делает, что спрашивает. Сначала в бреду кричал, сражался с персами, потом пришел в себя и стал спрашивать. Правда, вопросы не отличаются разнообразием. Его интересовало собственное местонахождение. Хотел узнать, куда направился царь. Он уверен, что войско ушло вперед, а его оставили гнить среди раненых. Рвется к Александру, порывается снять бинты, хоть вяжи его. Грозится мне руки вырвать. Сейчас уже поутих немного, ослаб.

– Ты ему...

– Не сказал. Он даже не спросил, кто победил.

Птолемей горько усмехнулся.

– На этот вопрос легко ответить правду. Можно мне к нему?

– Сейчас, да, – врач улыбнулся, – ты чрезвычайно деликатен, Птолемей. Селевк и Леоннат состязались в измышлении страшных кар на мою голову, если я не впущу их.

– Не сердись на них, Филипп, – сказал Птолемей, – все мы сейчас не в себе.

Внутри прохладно, просторно и уютно – акарнанец умело подбирал покои для пациентов. В Лампсаке Птолемей занял пустующий дом Мемнона-родосца, что бился на стороне персов при Гранике во главе греческих наемников. "Вольный" Лампсак уже больше ста лет управлялся эллинами, которым время от времени его дарили персидские цари. Последний раз город был подарен ныне покойным Артаксерксом Охом именно Мемнону, но родосец бежал из своих владений еще два года назад, когда передовые части македонян под командованием Пармениона, заняли всю Троаду в ожидании высадки основных сил сначала царя Филиппа, а затем Александра.

Птолемей впервые переступил порог эллинского дома в Азии и с любопытством его осматривал, пытаясь найти присутствие чего-нибудь варварского. Нашел довольно быстро: в одной из комнат пол застлан коврами, ими же завешены стены, а из мебели лишь низкий столик посередине. На столике стояла серебряная посуда непривычного вида. Судя по всему, комната предназначалась для приема гостей-персов. Ей уже давно не пользовались, но рабы, оставшиеся в доме, исправно протирали здесь пыль, выколачивали ковры. А в остальном – дом, как дом. Не отличить от жилища какого-нибудь богатея в тех же Афинах. Вот и верь тому, что эллины-ионийцы живут под пятой персидского царя в страшном угнетении, лишенные возможности вести привычный образ жизни.

Комната, которую врач подобрал для раненого, выходила, как и прочие, в перистиль, внутренний дворик, но в отличие от большинства других помещений она закрывалась не занавеской, а деревянной дверью. Хорошо смазанные бронзовые петли позволили Птолемею войти совершенно бесшумно, однако он не остался незамеченным: возникший сквозняк заставил человека, лежавшего на постели, установленной изголовьем под маленьким окном с полуоткрытыми ставнями, повернуть к вошедшему лицо. Он не мог видеть Птолемея: глаза скрыты под белой повязкой, закрывавшей всю верхнюю часть лица.

– Это ты, Филипп? – спросил раненый, повернув голову.

Правая сторона его лица, украшенная темной десятидневной щетиной, почти уже бородой, резко контрастировала с левой. Борода росла неровно: у подбородка гуще, реже на щеках.

Тонкое пестрое покрывало не скрывало лишь мощных рук и плеч, ширина которых оставляла позади совсем не хилого Лагида. Ширококостный мощный муж, ростом превосходил Птолемея на целую голову. Впрочем, сейчас, когда он лежал, это сложно оценить.

– Радуйся, Антигон, – негромко поприветствовал его Лагид, – хвала богам, я вижу тебя живым и почти здоровым.

– Птолемей, – узнал голос Антигон, – а ты что здесь делаешь? Тоже был ранен?

– Нет, боги хранили.

– Зачем же царь оставил тебя в Лампсаке?

Лагид ответил не сразу. Отыскал глазами стул в углу комнаты и подставил его к постели.

– Не будешь против, если я сяду?

– Ты уже сел. Птолемей, помоги мне снять повязку. Этот акарнанец как-то хитро завязал ее, не могу нащупать узел, а просто стянуть не получается.

– Филипп запретил. Еще рано, Антигон, успокойся. На все воля Зевса. Твой правый глаз цел. Ты не слепой. Удар вышел скользящий. Слева по черепу топором. Филипп говорит, было много крови. Ремешок шлема тебя подвел, лопнул. Рана такая, что Филиппу пришлось наложить повязку, закрыв правый глаз. Но с ним все в порядке, не веришь акарнанцу – мне-то хоть поверь.

Антигон, сжав зубы, глухо застонал.

– Какое-то проклятье на мне... Что ни рана – в голову. В первом же бою похода... Что же теперь? Царь отошлет меня обратно?

– Не отошлет, – негромко проговорил Птолемей, – царь мертв.

– Что?! Ты лжешь! – раненный попытался сесть, но, не справившись, без сил рухнул на подушки.

– Нет. Произошла катастрофа, Антигон. Царь мертв, пал от руки Спифридата, лидийского сатрапа.

– Как?!

– Убит ударом в спину. Клит не успел. Никто не успел. Царь слишком сильно вырвался вперед и варвары его окружили. Нас оттеснили было, и мы не смогли защитить царя.

– О, боги... – потрясенно прошептал Антигон, – а тело Александра?

– Тело отбили. Клит и Гефестион. Варвары не успели надругаться над ним.

– Боги... Мы разбиты?

– Нет. Хотя варвары изрядно воодушевились. Наше крыло дрогнуло, но смерть Александра видели немногие. Я надел его шлем и натиск удалось восстановить. Конница погнала персов, а фаланга закончила дело, там никто до самого конца сражения и не узнал о том, что царя уже нет. Твои эллины тоже стойко сражались, жаль ты не видел всего. Персы бежали, а против нас остался только Мемнон со своими наемниками. Мы перебили их всех. Почти всех – сам Мемнон тоже смог скрыться.

– И что же теперь? – Антигон стиснул край покрывала с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Теперь... Не знаю, никто не знает. Над полем вой стоял – по Филиппу не так убивались. Что там потом началось... Хаос, Антигон. Всех трясло, как в ознобе. Клит сошел с ума, волосы рвал, метался с пеной у рта, все вокруг шарахались. А потом бросился на меч. Никто и не пытался ему помешать. Стояли поодаль и смотрели. Как во сне, я даже ущипнул себя пару раз. Не проснулся.

– Что было дальше? – голос Антигона предательски дрогнул.

Пятидесятилетний стратег и прежде не отличался суровой невозмутимостью, свойственной воинам его возраста и положения. Он всегда находился во власти чувств, радовался и горевал на разрыв сердца. Два года назад, когда родился его поздний, обожаемый сын Деметрий, немолодой уже полководец закатил невиданный пир, едва не спустив на него все свое состояние. Молодежь посмеивалась, а вот теперь, когда мир перевернулся, испуганно жалась к старшему, хоть он сейчас и беспомощен, как слепой котенок.

– Дальше успокоились, как смогли, и стали думать. Ох, не зря Антипатр с Парменионом уговаривали царя жениться, чуть не на коленях перед ним стояли. Ни в какую. Как знали... Что дальше, Антигон? Наследника нет, вот что дальше.

– А что Арридей?

– Ты бы хотел такого царя, как Арридей? Послушный, добрый, мухи не обидит... Сидел бы на троне с отсутствующим взглядом и интересовался бы только сластями и игрушками. В двадцать с лишним лет...

– Нет.

– Вот и другие... не захотели, чтобы кто-то правил втихую от его имени. Мы нашли беднягу в шатре. Он, очевидно, все понял в последний момент, словно боги ему перед смертью вернули разум. Пытался бежать, но куда такой убежит... Кинжал, в его спине торчавший, никто не опознал. Не нашли убийцу, да, по правде, и не искали. Кое-кто вспомнил по Линкестийца, но того и след уже простыл. Небось, к тестю своему сбежал, когда увидел, как с претендентами на трон иной раз поступают. Да никто бы его не поддержал, не верю я в то, что за линкестийцев многие стояли. Сыновья Аэропа сами о себе эти слухи распространяли, за что и поплатились, дураки.

– И больше царской крови никого нет, – сказал Антигон, – если бы тогда оставили в живых Аминту... Единственный реальный и законный претендент. Уж Олимпиада расстаралась, упыриха. Кончились Аргеады...

Он постепенно приходил в себя, свыкнувшись со случившимся, и вновь приобретал способность мыслить здраво и взвешенно. Боль, не отпускавшая с тех пор, как вернулось сознание, отступила на второй план. Он вновь был стратегом, одним из самых старших по возрасту военачальников. Александр поставил его командиром эллинских союзников и во время битвы при Гранике Антигон находился на левом фланге в подчинении Пармениона. Бой там вышел не слишком жаркий, однако ему вот хватило...