Плагиат (Исповедь ненормального) - Борис Карлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зюскевич взял свою рюмку, и она застучала по зубам.
— Нет, всё равно. Это не важно. Какая разница. Как ты говорил… Любить, унижаться и плакать? Я, я сам могу вернуть ей молодость. Но теперь не так. Всё будет не так. Пусть просит, пусть любит, пусть унижается. Пусть лижет мне задницу. Я так хочу. Понял? Вы оба поняли? А?!
— Хорошо, хорошо. Как скажешь.
5
В гардеробе Лев Гургенович помог Кире набросить на плечи шубу, они вышли из «Сталина» и залезли в чёрный BMW, заднюю дверцу которого придерживал шофёр ы запорошённой снегом форменной фуражке. Утонули в бархатных сидениях, Борг налил шампанского, звякнули бокалами. Машина оставила позади Литейный мост, выехала на Выборгское шоссе и помчалась вперёд, просвечивая и рассекая пелену снега.
— Всё в порядке?
— Да… Почти. Немного здесь… прикус.
Борг взял голову спутницы и развернул к свету.
— Открой. Шире.
Кира раскрыла рот.
— Сомкни. Челюсть вперёд. Назад.
Борг откинулся и закурил.
— Что? — сказала Кира смиренно.
— Это нормально. Будем работать с ушами и подбородком.
— Но мне казалось…
— Не надо ничего казаться. Надо было проходить на осмотр, соблюдая наши договорённости.
— Но, Лев Гургенович… вы не позвонили… я не знала…
— Хорошо, хорошо, не плачь. Не надо «Лев Гургенович». Скажи как тогда, как раньше…
Кира взяла ручищу Борга в свои руки, поднесла к мокрому лицу и поцеловала.
— Лёвушка, Лапа…
— Всё хорошо, не плачь, — он обнял Киру за плечи. — Одна небольшая корректировка, и опять будешь как новенькая.
— Мы едем на осмотр?
— Нет, я уже смотрел. Мы едем на операцию.
— Что… Сейчас?
— Нет, не сейчас, не сразу. Это займёт некоторое время, месяц. Поживёшь там, у меня.
— Но я и так должна…
— Конечно, детка, ты меня огорчила. Но я не просил денег. Я всего только хотел видеть результаты своего труда. Я только просил, чтобы ты приходила осмотреться. Зачем так сделала? Просто пообещай, что будешь слушаться.
— Да, я обещаю… — всхлипывая, Кира покрыла мокрыми поцелуями ладонь Борга.
Почти десять лет назад, летом 1994-го, Кира познакомилась с этим человеком. Сначала в её уборную внесли корзину с цветами и записку, затем появился и он сам. Он был невысок ростом и широк в кости. У него были огромные волосатые руки. От него исходила первобытная энергия грубой мужской силы. Он пригласил поужинать, и она пошла как кролик на удава.
Тогда Берёзкиной уже было тридцать четыре. Этот год был её лебединой песней на подиуме. Другого дела в этой жизни он не знала и вообще для себя не представляла. Она не умела работать, а деньги могла только тратить. Каждый этап её жизни становился более или менее удачным замужеством. К этому времени она развелась с тремя мужьями. До последнего, Зюскевича, оставалось ещё два года.
Борг привёз её в своё сказочное, по любым временам, поместье под Выборгом и повёл себя как джентльмен. Ей были предоставлены отдельные покои, почти полная свобода, катание на яхте по заливу, теннис и послеобеденная дрёма на берегу сверкающего бассейна.
Хозяин был безупречно вежлив и немногословен. Судя по обстановке, качеству вышколенной прислуги, количеству камер слежения и ухоженности сторожевых собак, Кира сделала вывод, что этот дядя очень даже не прост. И она решила не пытаться кружить ему голову своими обычными штучками. «Этот кусок мне не проглотить, — сформулировала она необычайно здравую мысль. Пусть сам даст понять, чего он хочет, а там будет видно».
Таинственный незнакомец вёл себя как лесное чудище; он во всём угождал гостье, не навязывая ей не только близости, но и своего общества. В том смысле, что он вообще не показывался на глаза без её приглашения.
Тактика сработала как в сказке; на четвёртый день они сделались любовниками. Ошарашенная не свойственными её северному темпераменту многократными оргазмами, Берёзкина признала в любовнике хозяина, она стала робеть перед ним, ей захотелось угождать ему.
Через неделю его пригласили выступить с докладом в Филадельфии, и Лев Гургенович попросил гостью его дождаться. Перед отлётом он зашёл к ней в комнату и жестом, ставшим впоследствии для Киры привычным, повернул её голову к свету. Затем, поводив пальцами по её лицу, шее, груди, животу и бёдрам, внезапно скомандовал:
— Приготовьте всё.
Кира не упала в обморок и даже не испугалась. Она покорно легла на операционный стол и вдохнула снотворный газ. Лёвушка, бог и царь, обещал ей ещё десять лет молодости. Она не знала, что он будет резать, где шить, не знала, как будет расплачиваться, если они расстанутся, и если он вдруг потребует денег.
Когда она очнулась, он был за океаном, а когда приехал и снял с неё бинты, она почувствовала себя девочкой-подростком, настолько ладно и аккуратно всё было на ней пригнано.
Потом умерла мама в деревне под Новгородом, она туда поехала и прожила там, на родном пепелище, четыре месяца, не снимая с головы чёрного платка даже у себя в «детской» комнате, истово молясь, соблюдая посты и простаивая службы в местной церквушке. Любовь к доктору Боргу она теперь воспринимала как помутнение рассудка, вызванное, скорее всего, психологическими, анатомическими или медикаментозными манипуляциями.
В канун нового 1995 года она вернулась в Питер. Уплатив неустойку, выгнала постояльцев из квартиры и устроила вечеринку. До прихода гостей она только приняла душ и причесалась. «Деревенский воздух делает чудеса», пропел изумлённый хор.
Засигналил телефон, и Борг поднёс маленькую игрушечную трубку к большому волосатому уху.
— Что? В Пулково? Вы с ума сошли. Я еду в противоположном направлении. Неужели в Корее нет других квалифицированных врачей? Мне наплевать, я не занимаюсь политикой.
Позади послышался тяжёлый гул: догонявший машину вертолёт ослепил мощным прожектором.
— Что за голливудские трюки, убирайтесь!..
Но связь уже прервали, вертолёт встал посреди дороги, машина остановилась. На минуту сделалось тихо. Борг повернулся к спутнице.
— Можете ничего не объяснять, — сказала Кира. — Попросите, чтобы меня отвезли обратно в город. Я ещё успею вернуться на свой день рождения.
— Нет, нет, это уже слишком. Я вас похитил, а теперь ещё и вынужден бросить на половине дороги. Я чувствую вину и перед вами и перед вашими друзьями. Пригласите их в мой дом. Клянусь, вас будут обслуживать по-царски. Завтра за обедом я уже буду сидеть вместе с вами, трижды клянусь.
— Поторопитесь, вас ждут.
— Вы согласны?
— А вы понимаете, что они заблюют вам все ковры?
— У меня больше нет ковров. Совершенно новое решение интерьеров.
— Они прожгут папиросами всё ваше новое решение.
— Плевать. Зато моя совесть будет спокойна.
Борг опустил стекло и отдал распоряжения. Две машины сопровождения тут же развернулись и умчались обратно в город.
— Звоните, звоните, уговаривайте, — Борг открыл дверцу и, пятясь задом, поцеловал Кире руку. — Миссия будет выполнима! — подмигнул он, захлопнул дверцу и, прикрываясь воротником от поднятого бурана, пошёл к вертолёту.
Машина прибавила обороты, оторвалась от дороги и, накренившись вперёд, стремительно умчалась в темноту. Кира достала из сумочки трубку, вздохнула и набрала номер.
6
Оркестр делал очередной перерыв, поэтому я услышал сигналы своего телефончика. Пытаясь перекричать общий гул, он надрывно, старательно и без ошибок, выпискивал марш гномов из диснеевской «Белоснежки».
— Хей-хо, — сказал Гусев, усаживаясь на своё место.
— Слышу… — я достал телефончик. — Да.
Берёзкина сидела рядом с «орангутангом», тоже держала трубку, махала рукой и улыбалась.
Зюскевича с нами уже не было. Однажды он, схватившись за рот, выбежал в туалет и больше не вернулся. После Гусев утверждал, что видел из оркестра, как за Зюскевичем из разных частей зала, словно тени, проследовали люди. На фоне слухов о предстоящей Нобелевской премии и учитывая секретность его работы, в это можно было поверить. Даже если это показалось, это нормально.
— Что такое? — поинтересовался Гусев.
— Предлагает переместиться в гости к этому…
Подсела Берёзкина, и мы втроём выпили.
— Ты так и будешь… курсировать? — сказал Гусев.
— Правда, поехали, у него здорово.
— Куда, к Боргу? — я тревожно встрепенулся.
— К какому ещё… моргу? В гости к Георгию Семёновичу.
— Разве его фамилия не Борг?
— Его фамилия Кварцхава.
— Но он пластический хирург?
— Он владелец медиа-союза. Один из богатейших людей Европы. Телевидение, радио, модные журналы… Знаешь, что он сказал? «Ларысочка, кирасавица, ти будешь лицом жюрнала. Сипециально для тебя: жюрнал „Женьщин бальзаковского возраст“».