В шкуре льва - Майкл Ондатже

Однажды они приехали на мост в одиннадцать часов вечера, прошли за ограждение и в очередной раз пристегнулись к страховочным канатам. Так они могли, стоя на самом краю моста, оценить работу по возведению опор и стальных пролетов. На мосту горел костер, у которого собрались рабочие ночной смены. Они подбрасывали в него обломки досок и другой строительный мусор, чтобы согреться перед тем, как в темноте вернуться на самый край моста.

Они работали на деревянной облицовке следующей опоры, куда потом должны были залить бетон. Пока они пилили и стучали молотками, свет факелов, прикрепленных к концевой опоре моста, колебался от ветра. У них над головой, на деревянном настиле, строители тащили огромный воздушный компрессор «Ингерсолл-Ранд» и кабель.

Апрельская ночь 1917 года. Харрис и Помфри на мосту, под темным ветром. Помфри, повернувшись на запад, внезапно замер. Он протянул руку и дотронулся до плеча Харриса — жест, которого он раньше себе не позволял.

— Смотрите!

По мосту шли пять монахинь.

За сталелитейными мастерскими на прохожего сразу же набрасывался порывистый ветер. Монахини миновали первую группу рабочих, сидевших у костра. Автобус, подумал Харрис, вероятно, высадил их у Касл-Франк, и монахини, растерявшись в столь поздний час, побрели в темноте не тем путем.

Они прошли мимо черной машины под деревьями и, весело переговариваясь, пробрались за ограждение и оказались на территории, о существовании которой не подозревали, — на временной платформе, возведенной над опорами моста, среди рабочих ночной смены. Они видели костер и людей. Кто-то из рабочих замахал руками, чтобы они вернулись. К вагонетке был привязан мул. Из-за шума и вибрации машин настил у них под ногами раскачивался. Пахло креозотом. Какой-то человек умывался над ведром с водой.

Когда монахини подошли к тридцатиярдовой отметке на мосту, их разметал ветер. Он бросал их на бетономешалки и паровые экскаваторы, швырял из стороны в сторону, грозя перекинуть через ограждение.

Несколько мужчин, подхватив монахинь, натянули им на плечи кожаные ремни, но две из них остались непривязанными. На другом конце моста Харрис с Помфри беспомощно наблюдали, как порыв ветра поднял одну монахиню в воздух и отбросил к компрессору. Она, пошатываясь, встала, но другой порыв, налетевший сбоку, протащил ее по бетону и перебросил через ограду моста. Она исчезла в темноте у третьей опоры, в воздушной бездне, в которой не могло удержаться ничего, только иногда пролетали оброненные кем-нибудь заклепка или молоток.

И на мосту исчез страх. Самое плохое, невероятное, случилось. Монахиня упала с виадука принца Эдуарда еще до того, как он был достроен. Мужчины в стружках или в гранитной пыли прижимали к себе женщин. На дальнем конце моста начальник строительства Харрис смотрел на обезумевший путепровод. Его первенец оказался убийцей.

Мужчина, висевший под центральной аркой, увидев приближавшийся силуэт, мгновенно понял, что его канат не выдержит двоих. Он вытянул руку, пытаясь поймать падающую фигуру, другой же, чтобы ослабить резкий толчок, ухватился за металлическую трубу над головой. Под тяжестью дополнительного веса плечевая кость выскочила из сустава, и мужчина вскрикнул. Те, кто был наверху, могли принять этот крик за крик сорвавшейся с лесов женщины. Страховочный пояс сдавил грудь с такой силой, что сердце подпрыгнуло к горлу. Правую руку пронзила невыносимая боль, но вошедшая в привычку координация движений осталась безупречной, и в следующий миг он уже бережно прижимал к себе темную фигуру.

Молодая женщина в черном, с побелевшим лицом. Он разглядел это в неровном свете факела, горевшего пятнадцатью ярдами выше. Они висели на страховке, вращаясь над долиной, его вывихнутая рука бессильно повисла вдоль тела, другой он крепко прижимал к себе женщину. Она была в шоке, ее широко открытые глаза смотрели на Николаса Темелкова.

«Кричите, леди, пожалуйста», — шепнул он, превозмогая боль. Он попросил обнять его за плечи, чтобы снять вес со здоровой руки. Они раскачивались на ветру. Женщина не издала ни звука, хотя ее блестящие глаза смотрели прямо на него. «Кричите, пожалуйста». Но она не могла.

Этой ночью длинные желоба, по которым спускали жидкий бетон, еще не использовались, и их пустые горловины болтались в нескольких футах от нижнего перекрытия. Их верхняя часть находилась футах в десяти от Николаса. Он знал это не глядя, знал, хотя туда не доходил свет факела. Если попытаться соскользнуть по этим желобам вниз, то под их весом они примут вертикальное положение, а это опасно. Значит, они должны добраться до нижнего настила моста, где уже возведены леса для будущего водопровода.

«Нам нужно раскачаться». Теперь она держала его за плечи, а ветер швырял их из стороны в сторону. Два чужих человека, крепко обнявшись, принялись раскачиваться все сильнее, еще и еще, мимо соблазнявшего их желоба, пока не приблизились к нижнему уровню стропил. Его единственная здоровая рука была свободна. Теперь женщине придется спасать себя самой.

Когда они оказались у нижнего настила, женщина по-прежнему была в шоке, ее глаза лихорадочно блестели. Одежда в беспорядке, покрывало монахини сбилось набок, стриженые волосы взъерошил пронизывающий ветер долины. Николас чуть не сорвался с лесов, но она его спасла. У него иссякли силы. Она обняла его и пошла вместе с ним, как возлюбленная, вдоль неосвещенного нижнего парапета к западному концу моста.

Вверху над ними стояли люди у костра и возбужденно переговаривались. Женщины, все еще привязанные к мужчинам, не смотрели на каменную кромку моста, откуда она упала в темноту. Эта, с маленьким шрамом у носа… она вечно падает — то из окон, то споткнувшись о стулья. Ей всегда не везет.

Шофер начальника строительства спал в машине, когда мимо него прошли Темелков с монахиней, вернувшиеся с моста на твердую землю. Прежде чем выйти на Парламент-стрит, они свернули на юг, пройдя напрямик через кладбище. Он чуть не потерял сознание, и она поддерживала его, пока он стоял, прислонившись к могильной плите. Она заставила его выпрямить руку и сжать ее в кулак. Потом подложила под нее ладони, устроив нечто вроде стремени, и дернула вверх с такой силой, что он снова вскрикнул. Она толкала его руку вверх всем телом, со стоном, словно пытаясь приподнять Николаса, а затем, обхватив его руками, крепко сжала. Его лицо покрылось испариной. «Дайте мне… дайте мне что-нибудь выпить». Сняв покрывало, она примотала его руку к туловищу. «Угол Парламент и Дандас… через несколько кварталов». Она пошла к Парламент-стрит вместе с ним. Она не знала, куда они идут. На Истерн-авеню она постучала в дверь, на которую он указал. Все его требования были краткими: кричите, раскачивайте, стучите, дайте выпить. Через некоторое время дверь открыл мужчина и впустил их в ресторан «Охридское озеро». «Спасибо, Коста. Иди спать. Я запру». И незнакомый мужчина, его друг, пошел назад по лестнице.

Она стояла в темноте посреди ресторана. Столы и стулья были сдвинуты к одной стене. Темелков вынул из-под стойки бутылку бренди и взял одной рукой две маленькие рюмки. Подвел ее к столику, потом вернулся назад и, зайдя за цинковую стойку, включил свет около ее столика. На стене были нарисованы гребни волн.

Она и сейчас не сказала ни слова. Он вспомнил, что она не кричала даже тогда, когда сорвалась с моста. Кричал он.

Все, кто работает на мосту, знают Николаса Темелкова. Он безрассудно смел. Ему поручают самую сложную работу, и он за нее берется. Он не боится высоты. Он одиночка. Он закрепляет веревки, стряхивает пыль со снаряжения и прыгает с моста, как ныряльщик с корабля. Веревка с шумом разматывается, он гасит скорость руками в защитных перчатках. Вот он твердо стоит на ногах и вдруг падает вниз с бешеной скоростью и грацией, используя ветер, чтобы приземлиться на любом участке моста и проверить на прочность заклепки и клапаны, степень высыхания бетона под несущими плитами и опорными камнями. Он повисает в воздухе, защелкнув карабин на верхней веревке, а затем перестегивает его на нижнюю. Его трудно найти даже на фотографиях из архива. Вновь и вновь на передержанной фотографии вы видите только перспективу, и взгляду приходится искать на фоне неба крошечную точку, это он и есть, восклицательный знак где-то между мостом и рекой. Он пролетает рядом со стальными арками в форме полумесяца. Они связывают мост воедино. Момент кубизма.

В сложных делах ему нет равных: переправить с опор моста на эстакаду инструменты или доски, которые он толкает в воздухе перед собой, будто плывет по реке. Он, как паук, соединяет всех. Он видит людей прилипшими к разным предметам — ветер прижимает их к металлу, который они клепают, или к деревянной опалубке, в которую они вколачивают гвозди, — но он лишен их страха. Он всегда носит с собой собственное снаряжение и волочит за собой свои канаты и блестящие крюки. В обеденный перерыв он ест на мосту, сидя на бухте троса. Если он кончает рано, то едет на велосипеде на Парламент-стрит к ресторану «Охридское озеро» и сидит там в темноте, словно устал от света. Устал от пространства.