Король-Демон - Кристофер Банч

В голосе принца прозвучало не столько добродушное веселье, сколько едкая желчь.

Я промолчал, оставаясь в почтительном ожидании. Регент долго смотрел в окно на просторный внутренний дворик, где выстроились 17-й Уланский полк и мои Красные Уланы, готовые к смотру. Наконец он снова повернулся ко мне.

— Дамастес — именно так я хочу звать тебя, поскольку надеюсь, что нас свяжет самая теплая дружба, — возможно, ты прав. Но все же позволь считать сегодняшнее недоразумение чем-то из ряда вон выходящим. Надеюсь, впредь ты не собираешься оспаривать все мои распоряжения.

— Ваше высочество, я вообще не собираюсь оспаривать никакие ваши распоряжения, — твердо заявил я. — Вы правите согласно воле императора Тенедоса, а я принес ему клятву верности на своей крови. Честь и гордость моего рода состоит в том, что мы никогда не нарушали своего слова.

— Очень хорошо. — Принц опять вздохнул. Как я уже успел понять, это свидетельствовало о том, что ситуация стала слишком запутанной — а такое бывало нередко. — Давай обо всем забудем. Поговорим о хорошем. Я с нетерпением жду возможности возобновить знакомство с твоей очаровательной женой, графиней. Не пройти ли нам в тронный зал, а оттуда спуститься во двор, чтобы я смог приветствовать твое весьма впечатляющее воинство?

Я поклонился, и мы вышли.

— Каким был мой брат, когда ты с ним виделся в последний раз? — поинтересовался регент.

— Пребывал в полном здравии. Чувствовал себя отлично. Работал без устали. — Я не стал добавлять, что больше всего Тенедоса тревожила неспособность его брата успокоить Каллио.

— Лейш такой же, как всегда. Ну, а сестры?

Я постарался подобрать правильные слова. У принцесс тоже не было ни одной свободной минуты. Дални и Лея, соответственно на десять и двенадцать лет моложе своего брата-императора, похоже, преисполнились решимости добиться того, чтобы весь город Никея говорил о них больше, чем о любом другом члене императорской семьи, в том числе и о самом императоре. Для того чтобы добиться этого, они вступали в любовные связи без разбора, не делая различия между молодыми красавцами-военными, отпрысками знатных родов, и дипломатами, посланниками отдаленных провинций. Большая часть их возлюбленных были мужчины женатые. Как говорила мне Маран, по крайней мере половина благородных дам Никеи молила богов о том, чтобы резвые сестры поскорее вышли замуж и перестали рыскать по чужим владениям, хотя даже самому заклятому врагу нельзя было пожелать такой жены, какими, судя по всему, должны были стать Дални и Лея.

— Я с ними практически не виделся, — чистосердечно признался я. — Но, по словам моей жены, их высочества весьма преуспели в искусстве помогать другим достигать желаемых результатов.

Рейферн гневно взглянул на меня, и я понял, что моя шутка оказалась чересчур смелой. В конце концов, принц ведь принадлежит к семье Тенедосов и не может быть абсолютно глуп.

Замок, возвышающийся над Полиситтарией, оказался огромным. Даже бесчисленной свите, которую привез с собой из Никеи принц Рейферн, не удалось целиком его заполнить. Чиновники из числа местных жителей бесследно исчезли, а те, кого все-таки удалось разыскать, отказались вернуться к своим обязанностям.

Я считал, что, принимая в расчет ту ненависть, с которой относятся в Каллио к нам, чужакам, принц должен был столкнуться с большими трудностями, набирая слуг. Однако замок кишел подобострастно улыбающимися каллианцами, готовыми услужить самому последнему никейцу. Решив, что, по-видимому, в Полиситтарии невозможно найти другую работу, я пожал плечами и выбросил эту мысль из головы.

Принц предложил мне подыскать апартаменты по своему усмотрению. Мне, домициусу Биканеру и Маран пришлось потратить целый день, чтобы найти подходящее место. Мы остановили свой выбор на обособленной части замка, отходящей вбок от цитадели на каменистый гребень. Эта шестиэтажная многоугольная башня соединялась с центральной цитаделью переходом с толстыми каменными стенами. Там размещались казармы, идеально подходившие для моих Красных Уланов и 17-го полка. Путь в «мою» часть крепости даже преграждали отдельные ворота, у которых я поставил часовых. Я обособился от Рейферна потому, что хотел показать всему Каллио: провинцией управляют принц-регент и император Тенедос, а я со своими солдатами нахожусь здесь лишь временно, для того чтобы обеспечить соблюдение законов Нумантии.

Мы с Маран разместились в просторных покоях с огромными переплетчатыми окнами, откуда открывался величественный вид на город и реку, извивающуюся к самому горизонту, теряющуюся на плато, по которому проходила восточная граница Каллио. Холодные каменные стены были завешаны толстыми гобеленами; каждая комната была оборудована отдельным камином, и в сырые промозглые дни специальный служитель заботился о том, чтобы поддерживать в них огонь.

И, ко всему прочему, в моей башне при необходимости было очень легко держать оборону. У меня не было ни малейшего желания проверять на собственной шкуре справедливость старинного пророчества насчет того, что третье покушение бывает удачным.

Помимо слуг и вельмож, приехавших с принцем из Никеи, в замке было довольно много представителей каллианского дворянства, в том числе тех, кто носил самые древние и уважаемые фамилии провинции.

Самым благородным среди них был ландграф Молис Амбойна, в жилах которого текла настоящая голубая кровь. Высокий и стройный, он выделялся своей густой седой шевелюрой и окладистой бородой. Умный и проницательный, ландграф обладал редким даром всецело уделять свое внимание собеседнику. Маран как-то предположила, что он не столько слушает, что ему говорят, сколько обдумывает свою очередную блистательную реплику. Недавно Амбойна овдовел во второй раз; его сын и маленькая дочь жили практически безвыездно в сельском поместье неподалеку от Ланвирна.

Не веря в чудеса, я решил пристально наблюдать за ландграфом, особенно после того как узнал, что принц Рейферн ему полностью доверяет и бывает с ним, на мой взгляд, излишне откровенен, — хотя Молис Амбойна и производил впечатление абсолютно лояльного подданного императора.

Самая большая проблема состояла в том, что в Каллио не действовали никакие законы. Я вовсе не имею в виду, что в провинции царила полная анархия, — все было гораздо хуже. Принц Рейферн правил, повинуясь минутному капризу. Сегодня виновный в каком-нибудь преступлении приговаривался к смертной казни; завтра человек, совершивший то же самое, отпускался на свободу, выслушав лишь замечание; послезавтра у преступника конфисковывали все имущество, а его самого продавали в рабство.