Русский угол Оклахомы - Джефф Питерс

— Да, — только и мог сказать Винн. — Весело вы тут живете.

— Чем занимаешься? Ковбой? Стрелок? Проводник?

— Я был солдатом. Могу заниматься чем угодно.

— За рекой поселок, — сказал Питер. — Там угольный карьер. Хорошая работа, хорошие деньги. Если любишь копать землю, иди туда. Им нужно много людей.

— Нет, — сказал Винн. — Спасибо. Я не люблю копать землю.

— Я тоже. Я люблю лошадей, — сказал Питер. — Я люблю быстро ездить. На лошади твоего друга можно очень-очень быстро ездить. Такие лошади не любят седло. Ей нужна легкая коляска. Ей нужен овес, а не колючки. Ее нужно каждый день чистить. Я знаю, это дорогая лошадь. Это лошадь для богатого человека.

— Ты богатый?

— Не знаю. Наверно, нет. Но твой друг тоже не похож на богатого человека.

— Ну, после выстрела в упор и богатые, и бедные выглядят примерно одинаково, — заметил Винн.

— Ты опять прав, Винсент Крокет, — Питер снова рассмеялся.

Пока мужчины дошли до фермы, Питер еще несколько раз заводил разговор о кобыле Криса. Винн старался отвечать уклончиво и дипломатично. По правде говоря, Крис и сам был бы не прочь передать ее в хорошие руки. Арабка досталась ему по наследству от погибшего друга. Она была быстра и неутомима, привыкла есть жесткую траву, умела ощипывать ветки кустарника, хотя не отказывалась и от овса в хорошей конюшне. Это была отличная лошадь, но ее светло-серая, почти белая масть не годилась для жизни в прерии, где любое светлое пятно видно издалека. «Как только Крис поправится, — решил Винн, — надо будет напомнить этому болтуну о его страсти к быстрой езде, да и поменять кобылу на пару добрых меринов».

Давно уже Винсент Крокет не встречал такого словоохотливого собеседника. В том кругу, где ему приходилось вращаться последнее время, не принято было много говорить, особенно с незнакомцами. Командуя своими кавалеристами, он легко обходился уставными выражениями, а живя среди индейцев, чаще использовал жесты, чем слова. Только с Крисом им иногда удавалось поговорить о чем-то, кроме еды, оружия, женщин и лошадей.

«Этот Питер мог бы составить отличную пару любому светскому словоблуду из той породы, которая бережно культивировалась в аристократических салонах моей Луизианы, — размышлял Винн. — Если же его помыть, причесать да переодеть, он станет желаннейшим гостем на любом воскресном балу. Интересно, откуда в нем это? Передалось по наследству от папочки, выходца из южных плантаторов? Или ему тут не с кем было поговорить, пока не появились мы с Крисом?»

Навстречу бежали трое мальчишек. На них были такие же белые домотканые штаны и рубахи, как на Питере и его молчаливой сестре.

— А вот и племянники, — сказал Питер, — Ленни, Бенни и Дэнни. Сейчас начнут драться из-за этой белой лошади, кому за ней ухаживать. Дикари. Что с них взять, если отец — индеец…

Мальчишки были похожи как три капли воды, но это были разноцветные капли. Один — белобрысый, другой с черными прямыми волосами, а третий — рыжий и кудрявый. Все трое были смуглые, скуластые и светлоглазые. После короткой перебранки ребятишки перехватили лошадей и повели их в конюшню. Питер едва успел скинуть с буланой лошадки два навьюченных мешка.

— Осторожнее! — раздался женский возглас, и Энни, подбежав к ним, присела и бережно взялась за обвязанные горловины мешков.

— Разрешите вам помочь, — Винн наклонился к ней, но тут же выпрямился, обожженный гневным взглядом.

Питер коротко рассмеялся, глядя вслед сестре, которая волокла мешки по траве.

— Можно подумать, у нее там банкноты Федерального казначейства, — озадаченно сказал Винн.

— У нее там пейот.

— Что? Кактус?

— Да. Только она может собирать пейот, — важно заявил Питер.

— Зачем вам столько? Два мешка…

— Она собирает два мешка каждый месяц, — сказал Питер. — Нам нужно много пейота. Всем нужен пейот.

— Но для чего?

— Для жизни. Посмотрим, как дела у твоего друга. — сказал Питер, поднимаясь на крыльцо дома.

Винн перешагнул высокий порог и остановился. Тесная комнатка, похоже, считалась прихожей. Вдоль одной из стен стояла широкая лавка с ведрами и корзинами, на стене напротив висели плащи и куртки, под ними стояло несколько пар стоптанных сапог. Впереди висела цветастая занавеска. Питер прошел вперед, отогнул занавеску и, перекрестясь, вошел в следующую комнату. Винн шагнул за ним и тоже перекрестился, раз уж у них тут так принято.

Крис, совершенно голый, лежал на высокой кровати лицом вниз. Коренастый лысый старик с огромной седой бородой колдовал над его раной. На полу стояла большая глиняная миска, наполненная окровавленными белыми лоскутами. Старик промокнул рану и бросил в миску очередной лоскуток, а стоявшая рядом старуха в черном платье тут же протянула ему новый.

Питер сказал что-то на своем языке, и старик кивнул.

— Много крови потерял твой друг, — услышал Винн его глухой бас. — Будет долго лежать. Ребро сломано пулей. Хорошо, что пуля вылетела наружу, а не ударила в сердце. Счастливый твой друг.

— Что я могу сделать? — спросил Винн.

— Ты? Ничего тебе не надо делать. Только ждать. Мы все сделаем сами, — сказал старик. — Он будет лежать здесь. Ты тоже будешь в этом доме. Три дня. А сейчас иди во двор.

— Я могу помочь, — настаивал Винн, потому что ему не хотелось оставлять Криса одного. — Мне уже доводилось помогать докторам. Военным докторам.

— Как?

— Ну, например, помогал отрезать ногу, когда началась гангрена у раненого солдата.

— Я не буду ничего отрезать твоему другу. Иди во двор, — сказал старик.

Глава 2. ВИНСЕНТ КРОКЕТ. КАК ЛЕЧАТ В ОКЛАХОМЕ

Иногда случается такое, что начинаешь завидовать чужим страданиям. Над Крисом уже хлопотали, он был при деле, исполняя главную роль в спектакле «Исцеление немощного». А я вдруг оказался лишним. Кругом слышалась приглушенная, непонятная речь, какая-то женщина юркнула мимо меня с ведром воды, доносились голоса мальчишек из конюшни, а я стоял один в этой тесной прихожей и мучительно пытался понять — что я тут делаю, как я тут оказался, и вообще, к чему это все?

Наверно, я всего лишь переутомился, когда удирал от шайки скотокрадов. Проще было бы остановиться, принять бой, да и отправиться на тот свет, прихватив с собой нескольких малоприятных попутчиков… Да если б Крис не был ранен, мы бы так и сделали! Мы бы им задали!

Я невольно усмехнулся, поймав себя на детской запальчивости. Как говаривал мой дядюшка Байярд, после обеда звук посуды кажется совсем не таким мелодичным, как до обеда. Зато картина боя становится тем красочнее, чем дальше ты находишься от этого боя, в пространстве и во времени.

Покончив с философскими упражнениями, я вышел на крыльцо.