Белый щенок ищет хозяина - Владислав Крапивин

Но если топоры охотников не грозили гнусной козе Курилыча, то ее поджидала другая неприятность: Витька-Мушкетер со зловещей медлительностью вытягивал из-за ремня шпагу. У него с козой были особые счеты.

Мягким шагом Витька двинулся туда, где раздавалось блеяние…

И вдруг послышался Витькин призывный свист.

— Тихо, — зашептал Мушкетер, когда все залегли рядом. — Смотрите, что делает, гад.

Среди тонких березок гулял Курилыч. Он гулял в синей рубахе навыпуск, брюках галифе и тапочках. Из-под брюк торчали белые завязки кальсон.

Круглое брюхо медленно колыхалось под рубахой. Остатки шевелюры и розовую лысину Курилыч защитил газетным колпаком.

— Что он делает здесь? — удивился Славка.

— Что? — дернул Толик Мушкетера за штанину.

— Не видите?

Курилыч подошел к березке и зажал в большом волосатому кулаке вздрогнувшую ветку. Он стал откручивать ее. Старательно, не торопясь.

Лежа в кустах, ребята видели, как трепетали мелкие листья, лопалась тонкая кожица коры и перекручивались белые волокна. Потом Курилыч рванул ветку, и она оторвалась, потянув за собой кору узким ремешком…

Толик даже вздрогнул. А может быть, это лишь показалось. Но он тихо и медленно сказал:

— У нас бы за это просто убили.

— Где? — прошептал Уголек.

— В степи… У нас там три тополька прижились, так за ними знаешь как ухаживали… Один пьяный дурак машиной тополек зацепил и сломал.

Знаешь что с ним за это сделали? Со строительства прогнали.

— Уволили? — шепотом спросил Уголек.

— Наверно, уволили потом. А сперва просто его чемодан папка наш в самосвал кинул — и катись на все четыре…

— А если бы не покатился?

— Он покатился. Если папа скажет, значит, точка.

— Он у вас сильный, наверно, — сказал Уголек. С уважением сказал, но без зависти. А чего ему завидовать? У него самого отец такой, что лучше не найти.

— Сильный? — переспросил Толик. — Ну… да. Ну и что? Ты думаешь, он драться стал бы? Он не руками сильный. Просто справедливый.

— Тише вы, — прошипел Славка. — Смотрите, он всю верхушку открутил.

Во время короткого разговора Уголек перестал следить за Курилычем. А за эти полминуты Курилыч согнул и обезглавил тонкую аккуратную березку. Теперь она стояла жалкая, некрасивая. Протянула куда-то наугад оставшиеся длинные ветки, как человек протягивает руки, если внезапно ослепнет.

Тетка сжала зубы, и ноздри у нее вздрагивали.

— Целую кучу веток наломал, — удивился Славка. — Жрать, что ли, будет?

— Видишь, веники вяжет, — объяснил Уголек. — У него в огороде баня своя. Париться будет.

— Давайте все выскочим и заорем, — предложила Тетка. — Он убежит.

Вредители всегда трусливые.

— А потом опять придет, — сказал Толик.

Уголек решил:

— Надо Сереже рассказать. Есть такой милиционер. Лейтенант.

Мушкетер задумчиво покусывал травинку, вспоминая одну умную фразу из рыцарского романа.

— Черная злоба опутала ваши сердца, — наконец сокрушенно сказал он. — И нет в них милосердия… Пусть парится человек, жалко вам, да? Пусть парится. Только надо в каждый веник добавить несколько веток боярки.

Боярка — это кусты боярышника, растущие на склоне у камней. Шагах в сорока. Шипы у боярки длиной в палец Уголька, острые и крепкие, как сталь. Говорят, их можно использовать вместо граммофонных иголок. Если такие шипы да в веник…

— А как? — прошептал Толик и показал на Курилыча, который трудился над четвертым веником.

— Он уйдет, — с демонической улыбкой произнес Мушкетер. Передав Тетке свою шпагу, он скользнул туда, где рогатая Берта объедала с березок листья.

Через минуту в отдалении раздался вопль козы. Это было даже не блеяние, а какой-то козлиный вой, полный невыразимой тоски и безнадежного ужаса.

Курилыч заволновался. Он бросил веник и, раздвигая животом ветки, тяжело двинулся в направлении ужасных звуков. Звуки удалялись. Курилыч наддал ходу. Затрещали сучья.

— Бежим за бояркой, — крикнул Уголек.

Через несколько минут Тетка цепкими пальцами развязывала веники, а остальные маскировали в березовых листьях ветки с шипами.

— А вот если он нас поймает… — сквозь зубы сказал Славка. Он перетягивал веник шпагатом и даже вспотел от усердия. — Если он нас поймает…

— Пусть, — сказала отважная Тетка и придвинула топор. — Пусть он поймает. Браконьерская рожа…

Они торопились. И Уголек очень испугался, когда в кустах послышались шаги. Но это был не Курилыч, а Витька. Он сел на траву и усталым взглядом скользнул по веникам.

— Готово?

— Уходим, — скомандовал Толик.

— Не торопитесь, он вернется не скоро, — сказал Мушкетер. — Ему еще надо лезть на дерево. Оно высокое.

Славка удивленно захлопал глазами.

— Зачем Курилыч полезет на дерево?

— Зачем на дерево? — спросил Толик.

— За козой, — скромно сказал Мушкетер.

Уголек от восторга лег на спину и взбрыкнул ногами. Славка согнулся от беззвучного хохота и сел. Он сел на веники и тут же с воем вскочил.

Тетка поправила в волосах желтый лист папоротника и подарила Мушкетеру восхищенный взгляд.

— Руку! — сказал Толик, и они с Витькой обменялись железным рукопожатием.

— А Курилыч все равно будет ломать, — заявил упрямый Уголек. — Я Курилыча знаю. Надо сказать Сереже. А то Курилыч все березы изведет. Для него они, что ли, растут?

— Мы сами можем караулить, — решил Толик. — Мы патруль организуем! Идея?

Это была вторая идея Толика. В отличие от первой, она потом помогла Угольку избавиться от многих несчастий.

В этот день больше не играли в охотников. Да и не было уже дня. Солнце скатилось за сосны, и в воздухе стала растекаться фиолетовая краска. И снизу, со двора, все чаще слышались примерно такие возгласы:

— Бори-иска! Марш домой!

— Толя-а! Надя-а!

— Витька! Долго я орать буду! Ну, приди только!

Тетка, Славка и Мушкетер спустились домой.

— Подождем чуть-чуть, — попросил Толик Уголька.

Стало темнее, и розовый месяц над черными соснами посветлел, сделался желтым. А внизу до самого горизонта рассыпались огни: квадратики окон, звезды фонарей…

— Мы жили в степи, — тихо сказал Толик, — папка работал там. Канал рыли. В палатках жили да в вагончиках. И школа была в вагончике. А кругом ровная степь. Ни города, ни леса…

— Только те три тополька, да?

— Два. Третий погиб.

— А мама у тебя кто?

— Врач. У нас в палатке медпункт был.

— А у меня отец капитан, — сказал Уголек. — Самоходку водит.

Он хотел сказать ему многое. О папиной смелости, о его долгих рейсах.

О том шторме в устье Иртыша, когда папа хотел уже выбрасывать груженную кирпичом баржу на берег, чтобы не перевернуло. О шраме на подбородке — это память о том случае, когда папина самоходка, уходя от столкновения с дряхлым пассажирским пароходиком, врезалась в песчаную косу. О просторах нижней Оби, где летом не бывает ночей и, как в море, не видно берегов. О долгих переходах по обмелевшим фарватерам извилистых маленьких рек, когда капитан никому не может доверить штурвал… Но об этом Уголек не стал рассказывать. Может быть, потому, что сам он ни разу не плавал на отцовском транспорте и на других судах тоже не плавал. И подвигов никаких не совершал — не то, что Толик, который вместе с отцом жил в голой степи и учился в школе-вагончике…

А может быть, Уголек просто не нашел подходящих слов. И сказал другое:

— Только летом он дома не бывает. Здесь реки нет подходящей. Мы с мамой ждем его все лето. Я поэтому люблю осень… Ты любишь осень?

— Хороший ты, Уголек, — задумчиво сказал Толик.

Уголек растерялся в первую секунду. Он почувствовал на плече тонкую ладонь Толика, и ему стало радостно. Будто с головой накрыла его теплая веселая волна.

— Почему? — прошептал он.

— Так…

Уголек взглянул на Толика, но было уже темно.

— Не такой уж я хороший, — сказал Уголек серьезно и доверчиво. Ему вдруг захотелось быть очень откровенным. Он почувствовал, что с Толикам начинается дружба. — Вот ты не знаешь. А я боюсь… когда темно.

— Почему? — спросил Толик. Он не удивился. Спросил даже немного рассеянно.

— Сам не понимаю. Хорошо, когда светло. А вот сейчас я бы здесь ни за что не остался. Без тебя…

Он вдруг испугался: Толик мог засмеяться. И как тогда Уголек объяснит?

Ведь он не трус. Он не бегал от Митьки Шумихина и глупых братьев Козловых, он не боялся драк. Это он догадался заложить во французский замок Курилыча бумажные пистоны. И он мог подойти к любому свирепому псу…

Толик молчал.

— Я не знаю, — прошептал Уголек. — Может, это пройдет? Вот доучусь, как ты, до пятого класса, и пройдет. А?

— Пройдет, — сказал Толик.

— Мне бы собаку достать хорошую, — вздохнул Уголек. — С ней нигде не страшно.

Словно услыхав его, где-то внизу загремел цепью и загавкал чей-то пес.