Белый щенок ищет хозяина - Владислав Крапивин

Уголек снова глянул на забор.

— Слушай, Вов, не знаешь, кто его нарисовал?

— Щенка? Я, — сказал Вовка так спокойно, словно речь шла о какой-нибудь обыкновенной обезьяне или, скажем, крокодиле.

— Ух, Вовка, — выдохнул Уголек, — замирая от проснувшейся надежды. — Ты просто так рисовал, из головы, или срисовывал?

— Я всегда рисую с натуры, — солидно сказал Вовка. — Утром я вышел подышать свежим воздухом. Ты, конечно, еще дрыхнул… Я вышел, а он сидит. Потом стал какой-то щепкой играть, развеселился. У калитки, где лужа. Я посмотрел и набросал для разминки… Ничего?

— А где он сейчас? Вовка! Где? — отчаянным голосом спросил Уголек.

— Ушел, — развел руками Вовка и снова между прочим кивнул на рисунок:

— Ну как?

— Ушел. Эх ты…

Вовка, видя, что Уголек воздерживается от оценки его произведения, надул губы.

— Славная псина, — грустно сказал Уголек. — Чья же она?

— Может быть, ничья. Ведь без ошейника.

— Правда! Вдруг ничья? Может, потерялась…

Полыхнув нарядным цветастым платьем, к машине проплыла Вовкина мать.

— Вовочка, мы едем.

— Ну, пока, — сказал Вовка-художник.

— Ты не знаешь, как его звать? — глупо спросил Уголек у захлопнувшейся дверцы.

Машина выпустила синий дымок и укатила со двора.

СОБАК ВОСПИТЫВАЮТ С ДЕТСТВА. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ВЬЮНА

Уголек шел домой с опаской. Но мама уже отыскала и ручку от мясорубки, и веревку. А порванный провод от утюга она еще не видела. Поэтому она не вспомнила о пистонах, и Уголек не получил ни шлепков, ни подзатыльника. Мама весело велела ему смыть с себя мазут и садиться обедать. А сама стала собираться в клуб. Она спешила на занятие оперной труппы. Мама всегда куда-нибудь спешила: то на работу, то в вечерний институт, то на репетицию.

— Не хочется есть, — сказал Уголек. Он и думать не хотел о еде. Он думал о щенке.

Уголек вздохнул и позвал:

— Кис! Вьюн! Иди сюда, морда.

— Бедное животное, — жалобно сказала мама. — Ты, Уголек, ненормальный…

Но это была неправда. Голова Уголька работала отлично. Он дажезакончил второй класс без «троек». «Тройку» вывели только по рисованию. Уголек не меньше других любил гонять футбол, прыгать с сарая лазить за малиной в огород Курилыча. То есть он был вполне нормальным человеком.

Но у него была страсть: он бредил собаками.

Конечно, есть люди, которые равнодушны к собакам. Есть даже такие глупцы, которые боятся собак. Эта повесть не для них. Им не понять человека, в груди которого бьется сердце, полное любви ко всем собакам на свете: к лохматым городским дворнягам, к мужественным пограничным псам, к смелым караульщикам овечьих стад, к благородным представителям охотничьих пород и даже к бесприютным динго — жителям австралийских степей.

Конечно, если бы имел Уголек свою собаку, он излил бы любовь на нее одну.

Но не было собаки.

В прошлом году, летом, Уголек чуть не стал самым счастливым.

Он шел с мамой в соседний гастроном и у крыльца магазина увидел пса.

Пес был большой и пегий. Он линял, и шерсть висела клочьями на худых боках. У него была добрая розовая пасть и чудесные коричневые глаза.

— Ох, какой ты… — выдохнул Уголек. Он медленно поставил на асфальт сумку с банкой для сметаны. Он сел перед псом на корточки.

— Боря! — воскликнула мама и певуче застонала.

Сидя на корточках, Уголек был ниже собаки. Пес перестал зевать.

Веселыми глазами он посмотрел на Уголька и, поднимая пыль, заколотил по асфальту тяжелым хвостом.

— Псина. Милая, — сказал Уголек. Он притянул к себе мохнатую голову с полувисячими ушами и прижал ее к плечу. Милая псина облизала Угольку ухо. Сердце Уголька от радости запрыгало, словно крышка на кипящем чайнике.

— О-о, — проговорила мама издалека, потому что боялась собак больше, чем мышей и скарлатины. — О-о… Не прижимай это чудовище.

Чудовище облизало Угольку второе ухо.

Пока сын обдумывал, какой угол в квартире лучше подойдет для собаки, а мама выбирала место, чтобы упасть в обморок, на крыльце раздалось постукивание. Из магазина вышел человек с седой щетиной на подбородке и деревяшкой вместо левой ноги.

— Балалай, — сипло позвал он.

Балалай бросил Уголька, медленно поднялся и описал вокруг хозяина ленивую орбиту. Как большая планета вокруг светила. Светило, что-то бормоча, прятало в кармане зеленое горлышко поллитровки.

Уголек молчал. Но в его черных глазах, наверно, была такая тоска, что человек решил снизойти до разговора.

— С тобой Балалай не пойдет. Н-не пойдет, — сообщил он, уперев в Уголька мутноватый взор. — Ты собаку с детства… воспитывай с дет-ства. Тогда пойдет. Потому что преданность в ней. Вот я последние штаны… отдам. А собаку н-ни за что…

Видимо, он собрался произнести длинную речь о собачьей преданности, но мама, оправившись от потрясения, схватила Уголька за локоть и увлекла от опасного места…

Итак, собаки не было. Был только пожилой кот Вьюн, прозванный так за то, что в молодости отличался изяществом и грациозностью.

Собачья жизнь не для котов. Коты созданы для того, чтобы по ночам дурными голосами орать на крышах, днем спать на солнце, утром и вечером воровать на кухне молоко и рыбу, а в свободное от этих занятий время изредка ловить мышей. Вьюн считал такой образ жизни совершенно правильным. Уголек считал иначе.

У него не было верного пса, который бы вытаскивал хозяина из кипящей морской пучины, шагал с ним по ледяным арктическим пустыням, помогал в охоте на носорогов и ловил шпионов. Зато у нашего Уголька было богатое воображение. А с помощью воображения нетрудно сделать из кота собаку.

Начались для Вьюна тяжелые дни. Через неделю он похудел и стал тонким, как в юности. Он сопротивлялся. Он показывал когти. Но через месяц Вьюн понял, что для собственного благополучия следует ходить на цепочке, не упираясь, и становиться на задние лапы, как только этого захочет упрямый хозяин. В общем, он многое понял.

Но ничего не понял Митька Шумихин. И его друзья не поняли.

Когда Уголек первый раз вывел кота на цепочке от старых ходиков, во дворе раздался восторженный вой пяти глоток. Даже Витька-Мушкетер, которого Уголек считал человеком благородным и умным, поддался общему настроению. Он подскочил к Угольку, вежливо помахал перед ним бумажной шляпой и задал вопрос:

— Позвольте узнать, что за порода у вашей великолепной собаки?

— Верблюд, — сказал Уголек.

— Очевидно, иностранная порода? Удивительное название…

— Ты верблюд, — уточнил Уголек, отойдя поближе к дому…

Ты думаешь, с тех пор он бросил дрессировать Вьюна? Уголек упрямый.

Если смеются над ним или не получается что-нибудь, он только прикусывает нижнюю губу. Даже глаз не прищуривает, как это делают другие упрямые люди. Он лишь прикусит губу, а глаза открывает еще шире, будто удивляется чему-то.

УГОЛЕК НЕ ХОЧЕТ БЕЖАТЬ. ДВОЕ И ОТЧАЯННАЯ ТЕТКА

В доме, где живет Уголек, в каждом подъезде — сквозной коридор. Одна дверь ведет на улицу, другая во двор.

Во двор Уголек не пошел: там он мог встретить Митьку и других своих недоброжелателей. А друзей Уголька в городе не было. Разъехались на лето кто куда. Вовка-художник оставался, но и тот сегодня уехал на дачу.

Уголек перехватил покороче цепочку и вывел кота на улицу.

Эх и не повезло же ему! Вся Митькина компания двигалась навстречу.

Впереди приплясывал маленький веснушчатый Сережка. Он с Угольком учился в одном классе. Только там его звали не Сережкой, а Шурупом.

Шуруп — вот и все. Это за вертлявость.

За Шурупом шли шеренгой сам Митька Шумихин и толстощекие неповоротливые братья Козловы — Глебка и Валентин. Они очень похожи, но Валентин отличается более высоким ростом и глупостью.

Сережка-Шуруп крутился перед ним и что-то рассказывал писклярым своим голосом. Шурупа слушали, и сначала никто не увидел Уголька.

Немного в стороне от компании шагал Витька-Мушкетер. Он не обращал внимания на Шурупа, потому что презирал его. Уголька он тоже не заметил. Тонкой сосновой шпагой, изящно выгибая талию, Витька рубил головы ромашкам. Эти ромашки цвели у тротуара. Ветер принес семена из леса, и они проросли у асфальта. Не думали, что погибнут от клинка легкомысленного Мушкетера.

Лишь одну ромашку пощадил — самую большую, приютившую на себе черно-золотистую пчелу. Узкий клинок вздрогнул и замер у самого стебля. И уткнулся в траву. Витька-Мушкетер вздохнул и поднял задумчивые глаза.

И он заметил Уголька.

— О-о, — сказал Витька. — Взгляните, почтенные дамы и господа.

«Дамы и господа» тоже увидели Уголька. Братья Козловы радостно завопили. Шуруп завертелся вокруг оси. Митька замотал своим казацким черным чубом и сделал вид, что боится Вьюна.

— Тише, — сказал Митька. — Оно кусается…

После этого они двинулись навстречу Угольку. И ничего хорошего такая встреча не обещала. Мушкетер еще помнил «верблюда», Митька вообще любил дразниться, братья Козловы были с ним за компанию. А Шуруп всегда был за тех, кого больше — на всякий случай.