Царь Иисус - Роберт Грейвз

— Сосед Иоаким, почему ты стал первым? Почему ты решил, будто ты лучше всех? Все мы, старейшины Израиля, благословенны в детях — в сыновьях, похожих на крепкие саженцы, и в дочерях, похожих на обточенные камни, что кладут в основу колодца, и только у тебя нет детей. Божий гнев пал на твою голову, ведь всем известно, что за последние три года у тебя были три наложницы, и все равно ты остался сухим сучком без зеленых побегов. Усмири свое сердце, фарисей, и займи подобающее тебе место.

— Прости меня, сосед Рувим, — ответил ему Иоаким, — если я обидел тебя в нашем споре из-за колодца, потому что, сдается мне, из-за этого, а не из-за какой-то другой моей провинности ты поносишь меня. Но не будешь же ты оспаривать решение суда?

Тут вступил в спор брат Рувима, который был его свидетелем и теперь стоял еще дальше него:

— Сосед Иоаким, невеликодушно с твоей стороны торжествовать над моим братом из-за колодца и не отвечать ему, когда он обвиняет тебя в бездетности.

Смиренно ответил Иоаким:

— Господь запрещает мне вступать в спор и лелеять злые мысли на этой священной горе. — Он повернулся к Рувиму: — Скажи, сын Авдиила, разве не живут в Израиле достойные люди, у которых нет детей?

— Найди мне то место в Писании, которое отменяет Божий завет плодиться и размножаться, и тогда оставайся там, где стоишь. Но, думаю, даже многоумный Гиллель не поможет тебе одолеть это препятствие.

Теперь все, кто был рядом, прислушивались к спору. Одни незаметно посмеивались, другие тихо увещевали обидчиков. Иоаким же — о позор! — поднял с земли две сумки с золотом и пошел в самый хвост очереди.

Весть об этом быстро облетела Иерусалим. Но ученые книжники, к которым обратились за советом, сказали все как один:

— Он правильно сделал, потому что нет такого места в Писании, да будет благословен Господь!

Когда Иоаким, произнеся положенные слова, отдал деньги и казначей благословил его, ему не перестало казаться, что старейшины сторонятся его, словно зачумленного. С печалью в сердце он собрался идти домой, как невесть откуда взялся Храмовый служитель и ласково сказал:

— Жертвователь, послала меня к тебе пророчица. Не ходи сегодня домой, оставайся здесь и молись всю ночь. Утром же отправляйся в Едом. Возьми с собой одного слугу и по дороге не пропускай святых мест, молись Господу, ешь рожки, пей чистую воду, воздерживайся от притираний и умащений и от близости с женщинами. Иди и иди на юг, пока Господь не подаст тебе знак. В последний день праздника кущей, который придется на сороковой день твоего пути, будь обратно в Иерусалиме. Господь услышит твои молитвы, и ты узнаешь Его милость.

— Кто эта пророчица? Я думал, их уже не осталось в Иерусалиме.

— Это дочь Асира, пожилая и благочестивая вдова, которая в посте и молитве ждет утешения Израиля.

Иоаким отослал домой всех слуг, кроме одного, и целую ночь простоял на коленях в Храме. На рассвете он отправился в путь, посадив слугу позади себя на коня и не взяв с собой никакой еды, кроме рожков, и никакого питья, кроме чистой воды в бурдюке из козлиной шкуры. На пятый день утром, перейдя границу Едома, он повстречал кочевников-раавитов, или кенитов, племя ханаанеян, с которым евреи жили в дружбе еще с Моисеевых времен. Он учтиво поздоровался с ними и хотел было ехать дальше, но вождь племени задержал его.

— До самого вечера тебе не найти воды, мой господин, — сказал он, — если, конечно, ты не презришь полдневную жару, что будет губительно для твоего коня. К тому лее сегодня вечером начинается суббота, и ты нарушишь закон, если не прервешь свой путь. Будь же до конца субботы гостем детей Раав.

Иоаким повернул коня, а раавиты-кузнецы уже натягивали в долине шатры под журчание маленькой речки. Вождь увидел лицо своего гостя, которое он закрывал от солнца и пыли, и воскликнул:

— Вот встреча! Ты ведь Иоаким из Кохбы? Это в твои владения мы каждую зиму приходим играть на лирах и петь хвалы Господу. Наши юноши и девушки возлежат вместе на твоих богатых полях и молятся, чтобы густо росла кукуруза и тяжелели початки.

— Ты Кенах, вождь детей Раав? — вопросом ответил ему Иоаким. — Добрая встреча. Твои мастера чинят и точат у меня мотыги, серпы, косы, люди нахвалиться не могут их работой. Но это не я, а мой управляющий каждый год приглашает вас, чтобы вы совершили свои странные обряды. Это он ханаанеянин, а я нет.

Кенах рассмеялся.

— Ханаанеяне гораздо раньше пришли на землю, так что вполне разумно предположить, что мы лучше знаем, какие обряды угодны властителю земли. Ты ведь не жалуешься на урожаи?

— Господь щедр ко мне, — сказал Иоаким, — и если это хотя бы отчасти благодаря твоему заступничеству, спасибо. Но как мне узнать, должен я тебе что-нибудь или нет?

— Твой управляющий щедро вознаграждает нас кукурузой из твоих закромов, и хотя ты не ведаешь о наших молениях, это не имеет значения. Мне был знак, великодушный Иоаким. Три дня назад я видел сон и из него узнал о нашей с тобой встрече. Во сне ты по доброй воле подарил моим соплеменникам колодец в горах за Хевроном, тот самый колодец, из-за которого Рувим завидует тебе. И он стал нашим навечно. В моем сне ты говорил, что от души даришь его нам, потому что твое сердце переполнено счастьем. Ты говорил, что отдал бы нам семь таких колодцев, будь они у тебя, и в придачу всех овец, которые пьют из них.

Иоакиму не понравились слова Кенаха, и он сказал:

— Одни сны, добрый Кенах, дарует нам Господь, а другие — Его враг. Откуда мне знать, верить твоему сну или нет?

— Надо терпеливо ждать.

— Сколько дней я должен быть терпелив?

— Тридцать пять из назначенных тебе сорока. По крайней мере, так я узнал из моего сна.

«Вот, — подумал Иоаким, — обещанный мне знак.

Только из своего сна Кенах мог узнать о сорока днях пути, назначенных мне пророчицей».

В тот вечер, когда Иоаким сидел в шатре из черной козлиной шерсти, ему не было нужды отказываться от вина, потому что раавитам самим нельзя ни владеть виноградниками, ни даже прикасаться к винограду, будь то сок, семя или кожица, за исключением одного раза в году в пятидневный праздник, когда они стригут себе волосы. Однако стоило Иоакиму отказаться от приготовленной специально для него нежной баранины, от маленьких медовых лепешек с фисташками и от сладких творожников, как Кенах спросил его:

— Увы, великодушный Иоаким, уж не заболел ли ты? Или тебе нужна более изысканная пища? Или мы чем-то, не желая того, обидели тебя, что ты отказываешься есть с нами?

— Нет, нет, просто я дал зарок. Вот рожков я бы поел с удовольствием.

Слуга принес ему рожки. После еды все остались сидеть в шатре, а племянник Кенаха, сын его сестры, взял в руки лиру и запел громким голосом. Он пел о том, что Анна, жена потомка Давидова, скоро утешится, потому что понесет ребенка, который прославится в веках. С Анной случится то же, что с среброликой Саррой, которая долго была бесплодной и рассмеялась, услыхав слова ангела, обращенные к ее мужу Аврааму, будто родит она ему в том же году сына. С Анной случится то же, что с кудрявой Рахилью, которая была бесплодной, а потом стала матерью Иосифа и Вениамина, а через них прародительницей многих тысяч детей Израиля.

Звуки лиры вдохновляли певца, и он даже как будто рос на глазах, пока совсем другим голосом не запел о могучем охотнике, рыжеволосом царе, за которым шли в битву триста шестьдесят пять храбрых воинов; как он на запряженной ослами колеснице изгнал в давно минувшие дни исполинов из прекрасной долины Хеврон и из любимой Раав дубравы Мамре. На его одеждах краснели пятна от пролитого вина, у его ног вились пантеры, и дыхание у него было чистое, как у ребенка. Он был обут в сандалии из дельфиньей кожи, а в руке держал пихтовый жезл, и плечи его покрывал плащ из оленьей шкуры. Нимрод звали его. И еще звали его Иерахмиил, возлюбленный Луны.

Кенит все повторял и повторял:

— Слава, слава, слава стране Едом! Волосатый бог придет вновь, он разобьет ярмо, надетое на него братом с гладкой кожей, занявшим его место!

Потом он умолк, продолжая, однако, перебирать струны.

— Нимрод, которого вы почитаете, — спросил Иоаким, — наверное, не тот Нимрод, о котором сказано в Писании?

— Я пою только то, что подсказывает мне лира, — ответил кенит и запел опять: — Нимрод еще придет. Он будет парить высоко в небе на восьми Трифоновых крыльях, и горы задымятся от его ярости — о, Нимрод, любимый тремя царицами. Слава Нимроду, которого зовут Иерахмиил! Слава трем царицам и три раза трижды сорока девственницам! Первая царица носила и растила его, вторая любила его и убила, третья умастила его тело и уложила отдыхать в доме из спиральных туманностей {2}. Его душа в ковчеге пересекла море и вернулась к первой царице. Пять дней она плыла в ковчеге из дерева акации. Пять дней плыла из Страны Нерожденных. Пять дней до города Новорождения. Пять морских тварей несли ковчег туда, где звучала музыка. Там родила его царица и назвала его Иерах-миилом, возлюбленным Луны.