Соня рапортует - Вернер Рут

«…Я писала вам о том, как Рольф выступал в роли режиссера спектакля Цукмайера «Капитан из Кёпеника». Все участники спектакля работали с воодушевлением. Последовало, однако, письмо от генерального консула Рюдта фон Калленберг-Бёдинхайма с просьбой не ставить спектакль. «Отвратительный спектакль, – говорилось в письме, – театральный союз должен стремиться к более высокому уровню. К тем беднякам, которые в этом спектакле показываются, можно испытывать не сострадание, а только отвращение».

«…Невероятное письмо. Рольф и Вальтер выступили с протестом. Театральный союз не осмелился поставить спектакль, а переубедить старого болвана было также невозможно».

«Вчера вечером были у Честерфрицев. Он владеет здесь крупнейшей фирмой биржевых маклеров. Американец и сказочно богат».

«…В субботу мы пригласили на чай симпатичного японца Мацумото, который живет у Бернштейна и работает представителем фирмы «Уфафильм» (по нашему мнению, он работал по заданию своего правительства). Были также Велинг и Зеебом от «ИГ Фарбен», Корф – глава фирмы «Мельхерс» и доктор Фогель – президент немецкой торговой палаты в Шанхае. По своему интеллекту Фогель и Корф выше здешнего среднего уровня. Мы намереваемся совершить с ними семейное путешествие на лодках. Джимсон – руководитель группы инженеров фирмы «Симменс-Гальске», холостяк с причудами, посылает нам удобрения для цветов в нашем садике. Цветы – это его хобби. Мирамс – англичанин, коллега Рольфа, к нашим сэндвичам не притрагивался, поскольку они приготовлены не по английскому образцу.

Тонн и Плаут – из «Трансокеанской нью-йоркской службы сервиса» и один американец по имени Зауэр – из фирмы «Симменс-Гальске». Его жена, родившаяся здесь португалка, рассказала следующую историю: на прогулке за городом она заговорила с одним крестьянином. Он сказал: «Вы говорите по-китайски, а ваш муж знает всего три слова. Давно ли он в Китае?». «Тридцать лет», – ответила она. С удивлением крестьянин сказал: «Значит, требуется десять лет, чтобы выучить одно китайское слово».

«…Ты радуешься, что я себя хорошо веду здесь в обществе. К сожалению, об этом нельзя даже сказать: с волками жить – по-волчьи выть, скорее: жить с баранами и блеять вместе с ними».

Когда часть этих писем была написана, подлинное содержание моей жизни коренным образом изменилось. Однако об этом ниже, а сейчас я вновь возвращаюсь к первым неделям и месяцам пребывания в Шанхае. В первые недели наряду с жарой, скукой и моими затруднениями с шанхайским «обществом» меня мучило отсутствие каких-либо контактов с китайским народом. Мне претили грязь, бедность и жестокость. Мое стремление к братской солидарности, мои усилия хорошо относиться к людям терпели крах. Я спрашивала себя: может быть, я только теоретически коммунистка, которая на практике оказывается несостоятельной, если эта практика отличается от того, к чему она привыкла дома. Положение мое усложнялось еще и тем, что я себя постоянно плохо чувствовала. Меня каждый день рвало, и я все больше и больше худела. Врачи опасались, что я не переношу местного климата, и все мои недомогания объясняли именно этим. Лишь в октябре здоровье мое улучшилось. Правда, я начала чувствовать какое-то «движение в кишечнике». Доктор установил, что «двигается» не кишечник, а ребенок. Я была на пятом месяце беременности, никто из врачей не удосужился обследовать меня именно по этому поводу. Теперь я радовалась тому, что «судьба» распорядилась иначе, чем мы это планировали, и что через четыре месяца у меня будет ребенок. Как только стало немного прохладней, я начала ходить по улицам, а в свободные дни мы с Рольфом совершали вылазки за город. Я много читала, изучала китайский язык и радовалась достигнутым успехам. Постепенно я привыкла к стране, узнала характер ее людей, познакомилась с красотами природы, наслаждалась культурой Китая. Однако прежде всего я пыталась глубже понять политические события в стране.

28–30 октября 1930 года

«…Вчера, в воскресенье, мы на автобусе выехали недалеко за город. Среди китайцев мы были единственными европейцами. У реки мы вышли из автобуса и обнаружили прекрасные места. Здесь и там были видны небольшие деревни и дома крестьян, бамбуковые леса и хлопковые поля.

В Шанхае более трех миллионов жителей. В иностранных кварталах города живут 48 тысяч иностранцев и 140 тысяч китайцев. Кроме того, в китайской части города, Чапэй, живет еще миллион шестьсот тысяч китайцев. Среди иностранцев примерно 180 тысяч японцев[15], 6 тысяч русских эмигрантов-белогвардейцев, 7900 англичан, 1400 французов, 1800 американцев, 2 тысячи индусов, 1300 португальцев, 1400 немцев. Между делом я изучаю различные стороны жизни Китая. Коммунисты имеют здесь наиболее сильные позиции в трех так называемых красных провинциях, территория которых равна территории Германии и численность населения которых точно соответствует населению Германии. Они управляются народным правительством. Земля в деревнях общая, амбары риса также, помещичья собственность ликвидирована и т. д. Красная армия в этих провинциях насчитывает в целом 190 тысяч бойцов, за ними стоят миллионы организованных жителей города и деревни.

…Два месяца тому назад Чан Кайши начал крупную «кампанию подавления красных», которая в апреле должна была завершиться уничтожением всех красных. В этих целях в поход на красные провинции были направлены правительственные войска численностью 390 тысяч солдат.

…Иностранные державы поддерживают, естественно, Чан Кайши. Из 121 находящегося здесь иностранного военного корабля значительная часть дислоцируется на реке Янцзы и совместно с китайским флотом обстреливает подразделения Красной армии на реке и берегах.

…Для понимания здешней обстановки необходимо также учитывать, что центральное правительство в Нанкине (Чан Кайши) не имеет никакой власти во многих провинциях – значительная часть страны управляется и облагается налогами лично генералами. Каждый такой генерал имеет своих собственных солдат, и войны этих генералов между собой опустошают страну. Есть районы, где нанкинские и «независимые» генералы ничем не отличаются друг от друга – одинаково, например, эксплуатируют население подчиненных им провинций. Их солдаты в равной мере влачат нищенское существование».

У меня по-прежнему не было связи с партией. Я намекнула брату, что, видимо, товарищи в Германии ничего в этом направлении не предпринимают. Теперь я надеялась на какой-либо ответ. Хотя замужней европейке жилось в Китае неплохо, я жаждала деятельности и оставила свои попытки лишь после того, когда узнала, что у меня будет ребенок. Именно в этот момент появилась возможность работать.

21 октября 1930 года

«Радостная новость. Я получила интересную работу, которой занимаюсь половину дня. Я как-то упоминала о Плауте – руководителе телеграфной Трансокеанской службы Киомин. Вначале я привела ему в порядок политический архив – вырезки из немецкой и английской прессы…»

30 октября 1930 года

«Моя работа по-прежнему меня интересует. Плаут большой делец, но он действительно один из крупнейших знатоков Азии и Китая. Из этого я извлекаю пользу для себя, задавая ему целенаправленные вопросы, на которые он подробно отвечает – в политическом плане, разумеется, односторонне».

Через Плаута я познакомилась также с рядом журналистов, в том числе с представителем ТАСС. Мне было до слез обидно общаться с этим товарищем в качестве представительницы буржуазного общества. Был момент, когда я подумала, почему бы тебе не пойти к нему и не рассказать ему, что ты коммунистка и чувствуешь себя всеми покинутой. Однако у меня хватило ума не сделать этого. Плаут знал в Шанхае американскую писательницу Агнес Смедли. Будучи в Германии, я с большим интересом и волнением прочитала ее книгу «Одинокая женщина», в которой она описывает свою жизнь, полную горькой нужды. Агнес была дочерью неквалифицированного рабочего, который не умел ни читать, ни писать. Деньги на учебу она зарабатывала как посудомойка и сборщица табака. Впоследствии Агнес многие годы проработала в Берлине в Университете Гумбольдта. Она жила в Индии и принимала там участие в революционном движении. Еще в Берлине в году 1929 или 1930 со мной произошел следующий случай, имеющий отношение к биографии Агнес: партия организовала тогда большую выставку на Потсдамской площади. Мне было поручено продавать книги. Джон Хартфильд взял на себя художественное оформление павильона. Каждый вечер там выступали наши пропагандисты. Выставка экспонировалась в течение четырех недель с 14 до 22 часов.

Когда к моему прилавку подошли два индуса, мне захотелось продать им книгу Агнес Смедли «Одинокая женщина», и я рассказала им содержание книги.