Отмщение - Андрей Жиров

- Абсурд? Ничуть! - Толстиков упрямо поджал губу. - Мы не инквизиция - мы на острие прогресса. Какого чёрта?! Да ведь в любом проявлении мы заведомо слабее!...

- Только ведь технику-то используем с ограничителями! - справедливо поддел Белозёрский.

- Согласен! - кивнул Толстиков. - Но в обычном стрелковом оружии никаких страховочных систем нет, а мы ведь используем не меньше!

- Ну-у-у! - Белозёрский всплеснул руками, подняв открытые ладони над головой. - Так мы точно никуда не продвинемся! Если предположить, что противник способен управлять течением процессов - например, горением, - то можно прямо сразу бежать сдаваться!

- Именно! - Толстиков, облокотившись о стол, перегнулся на сторону Рафаэля и назидательно ткнул в сторону коллеги пальцем. - Так чем подобное нежелание делать подобное предположение отличается от предложения о нашей разработке?...

- Так, хватит! - Ветлуга вновь грозно громыхнула кулачком по столешнице. - Вам хочется языком чесать? Милости прошу - в свободное время! Этический вопрос уже давно решили - всё! Илья Сергеевич, давайте дальше - и по-существу!

- Слушаюсь, товарищ генерал! - Толстиков, мгновенно переключившись, шутливо взял под козырек. - Тогда, я думаю, сразу перейду к главной разработке...

- Не интригуйте, - Белозёрский скривился, словно от зубной боли. - Что у вас там может быть нового?

- Как ни странно, Рафаэль Леопольдович, есть, - с самым заговорщицким видом усмехнулся Толстиков. Выдержав театральную паузу, генерал победоносно окинул взором присутствующих. - Нам удалось создать устойчивый штамм "Трояна".

- Сколько? - Белозерский от этих слов весь подался вперед, навис над столом. Дыхание сбилось, пересохли от волнения губы. - Сколько?!

- Пол кубика достаточно для стопроцентного заражения в зоне более ста квадратных метров. Естественно, на закрытой местности.

- Какова скорость реакции? Последствия?

- В течение получаса того же объема достаточно на объекты массой до двух центнеров.

- А... живучесть? -прищурившись спросила Ветлуга.

- Сорок две минуты при соприкосновении с воздухом... - Толстиков огорченно цыкнул.

- Отлично! - с неподдельным восторгом Галина порывисто вскочила с кресла. Острые каблуки звонко застучали по плитке. - Это ведь уже аргумент! Очень, очень весомый!

- Все хорошо... - подал голос и Белозёрский. Генерал успел справится с эмоциями - привычная скептическая холодность вернулась. - Но только ведь нет силы, чтобы направить удар...

Да, это были жестокие, но справедливые слова. Галина невольно замерла, облокотившись о стол. Только что владевшее сердцем настроение мгновенно испарилось, оставив горький привкус тоски. Усталым шагом Ветлуга вернулась на рабочее место. Жесткое, вытертое за годы кожаное кресло молча приняло хозяйку в объятия.

- Всего пять дней прошло... - пробормотала Галина. Тонкие пальцы нервно теребили подлокотники. - Да, ещё могут успеть. Есть надежда - всегда есть.

- Глина Викторовна... - Белозёрский тяжело вздохнул. Вы прекрасно понимаете, что мне, как и каждому, хочется надеяться на лучшее - я же не изувер. Но... Но так же хорошо вам известны и выкладки. Ни одного сигнала от приписанных групп не пришло.

- Это ничего не меняет, - твердо возразил Толстиков, тяжело падая обратно в кресло. - Статистика статистикой, а жизнь аршином не измерить.

- Илья Сергеевич! - воскликнул Белозёрский. - Да разве я не хочу, чтобы случилось исключение?! Только ведь мы не имеем права только надеяться на чудеса... Если ещё в течение трех дней никто не подойдет - по инструкции следует задействовать резервный протокол...

- Не бойтесь, - усмехнулся Толстиков. - Вероятно, общий сбор так и так придется трубить...

Внезапно различив на грани слышимости шаги, генерал замолк на полуслове, резко обернулся к дверям. Коллеги недоумевающие переглянулись, но всё же последовали примеру Толстикова. И действительно - спустя несколько секунд раздались совершенно явные характерные звуки - сухая трель каблуков по плитке.

Вестник, следовало признать, бежал вполне быстро. У Галины внезапно зашлось сердце. "Что же случилось?! - единственный вопрос обнаженной жилой дрожал в сознании. - Что же?!"

Лица мужчин невольно обрели подобающую моменту суровость. Переглянувшись, генералы синхронно проверили оружие: Белозёрский в подмышечной кобуре, а Толстиков - небрежно заложенный за спину на ремень.

Наконец тягостное молчание - вместе со звоном шагов - прервалось. Отдышавшись пару секунд, вестовой решительно двинул костяшками о дверной костяк:

- Галина Викторовна! Срочное донесение!

- Входите! - крикнула Ветлуга. Женщина изо все сил старалась скрыть волнение в голосе. Вроде бы получилось, хотя и Толстиков, и, кажется, Белозёрский заметили проскользнувшую дрожь.

Дверь рывком распахнулась. Через порог переступил взволнованный молодой парень - из новичков, их всегда держат первое время на дежурствах.

- Галина Викторовна! - слова жгли язык. И, судя по восторженному недоумению, застывшему на лице, Ветлуга с облегчением поняла: принес хорошую весть. - Галина Викторовна!! Пришли...!

Глава N2 - Гуревич. 04.17, 9 ноября 2046 г.

"Живой... Неужели? Живой... Живой?" - нехитрая мысль ожесточенно дрожала в сознании, подминая под себя весь мир. На некоторое время Рустам даже потерял связь с прошлым, настоящим - всё, даже имя перестало иметь значение. Только одно безграничное удивление, щедро замешанное на боли существовало в тот миг: "Живой... Живой?"

Память, впрочем, как и чувство реальности постепенно возвращались. Мелкими, будто нарочно садистскими шагами, заставляя сполна заплатить за каждый миг воспоминаний. События последних дней с холодной неторопливостью палача строго одно за одним всплывали в сознании: флотские учения, завершившиеся невиданной бойней, безумная атака "Неподдающегося"... После бегство: неизбежное, но от того не менее мучительное. И ушедшие навсегда товарищи лишь обостряют боль утраты... Бесконечный ледовый поход, где за ошибки, за промедление пришлось заплатить немалую цену. За ошибки в том числе и самого Рустама. Если бы успеть раньше - на десять, даже на пять минут! - всё было бы по-другому... Но ничего не изменить. И эта кровь навсегда останется на его совести...

Гуревич вдруг с явной отчетливостью осознал: последние несколько дней чувство вины накапливалось, подспудно давило на сердце. Пускай даже и не признавая в открытую, подсознательно Рустам искал выхода. И в конце концов отыскал - в разведке на Сургут. Предлагая вариант Геверциони Гуревич искренне планировал уцелеть, перегруппироваться и продолжать борьбу, хотя бы и в отрыве от остальных сил. Но правда в том, что уже тогда майор готовился заплатить единственную цену, которую мог. И последний приказ Добровольскому стал лишь закономерным итогом, где сознание наконец примирилось с эмоциями.

Тогда, покинув наконец пределы города, словно куцая стая волков, затравленная невероятной оравой раззадоренных, остервеневших гончих, разведчики не искали спасения, - лишь продолжали оттягивать противника подальше, чтобы отвести даже минимальную угрозу от мирного населения. Но это бегство уже изначально было обречено... Если в пределах городской черты группа с легкостью петляла в лабиринте улиц, играючи отрывалась от преследователей. То на открытом пространстве, изредка перемежающемся кустарником и отдельными деревцами, противник сумел должным образом использовать преимущество в технике и оснащении. И ощущение скорой крови опьянило достаточно, чтобы с восторгом вцепиться в самый хвост - ведь немцы твердо знали: впереди нет ни засады, ни вообще крупных сил противника. Значит, гону не оставалось преград... Чего и добивался Гуревич.

И вот, когда наконец противник подошёл достаточно близко, обогнув с флангов обессилевших диверсантов, Рустам понял, что конец наступил. И успокоился. Когда на постепенно светлеющем неба вдруг расцвели яркие огненные бутоны, слишком горячие и живые для звезд, Гуревич уже не таясь остановился. Тяжело дыша, майор опустился на землю, рядом с обреченной невозмутимостью пристроились товарищи. Такое невероятное поведение совершенно сбило с толку преследователей - погоня захлебнулась, ведь и сами гончие в недоумении, нерешимости замерли на месте. А одуматься уже не успели. Времени хватило лишь чтобы проследить за печальным взглядом русских, пристально разглядывающими небо...

Короткая жизнь рукотворных звезд меж тем неумолимо подошла к концу. С отстраненной холодностью, легкостью Гуревич наблюдал, как рушатся с неба огненные стерли. Разрывая воздух, с плачем вонзались ракеты в землю, переламываясь и исторгая из недр белоснежное пламя, расцветающее на свободе за считанные мгновения бесчисленными оттенками: от багрового до янтарно-алого. Оставляя глубокие борозды, шрамы на теле планеты, звезды продолжали рушиться, затопляя беспощадным огнем мир вокруг - огнем, что не признавал и не знал жалости ни к своим, ни к чужим. Жадные ладони пламени подступали ближе, пока наконец жар не ударил Гуревича в лицо, не отшвырнул прочь словно жалкого котенка. Сознание милосердно померкло и майор искренне принял сердцем конец. С облегчением...