Алхимик (сборник) - Паоло Бачигалупи

Мы подобрались поближе.

– Вы это видели? – спросили они.

– Что видели? – переспросила Пайла.

– Дыра в терновнике, – показала одна женщина. – Смотрите, какая глубокая!

Несколько детишек копались в земле. Один из них поднял голову:

– Мама, тут чисто. Ни одного семечка. Будто и не было тут терновника.

Я едва сдерживал ликование. Пайле пришлось меня оттаскивать, чтобы я не выдал себя. Мы поспешили обратно в Каим чуть ли не вприпрыжку и смеялись всю дорогу.

Дома Пайла и Джайала принесли мою лучшую одежду. Пайла помогла мне застегнуть двойные пуговицы парадной куртки, надувая губы и укоризненно мотая головой при виде того, как я похудел с тех пор, как надевал ее в годы моего здоровья и богатства.

Я рассмеялся в это озабоченное лицо:

– Скоро я опять стану толстым, а у тебя появятся свои служанки, и мы будем богаты, а город – избавлен от напасти.

Пайла улыбнулась. С ее лица впервые за много лет сошло выражение тревоги, она снова выглядела молодой, и меня потрясло воспоминание, как красива была она в молодости. И вот сейчас, вопреки заботам и тяжким годам, она все еще стоит, не согнутая и не сломленная всеми взятыми на себя обязанностями. Пайла вела наше хозяйство, хотя средств никаких не оставалось, при том, что другие, более богатые семьи предлагали ей лучшую и комфортабельную жизнь.

– Хорошо все-таки, что вы не безумец, – сказала она.

– Ты вполне уверена в этом? – засмеялся я.

Она пожала плечами:

– Ну, хотя бы не на терновнике помешались.

Путь в мэрию вел вокруг холма Мальвия, через глиняный рынок и потом вдоль реки Сулонг, отделяющей Каим от Малого Каима.

Когда идешь вдоль реки, рынок пряностей переходит в картофельный рынок, а тот – в медный. Аромат молотых пряностей заполняет воздух, покупателей зазывают торговцы с длинными черными усами, которые смазывают и отпускают длиннее при рождении каждого нового ребенка. Руки у них красные от чили и желтые от куркумы, дыхание их поражает ароматами гвоздики и орегано. Они сидят под арками вдоль реки, выставив вперед большие джутовые мешки пряностей, а за их спинами – двери в лавки, где до высоты двух этажей сложены те же пряности. А дальше – женщины картофельного рынка, где раньше торговали только картофелем, а теперь – всевозможными клубнями, а потом семьи медников, где выкуют трубу или котел, где чеканят изящные подсвечники для богатых и кухонные горшки для бедных.

Когда я был молод, существовал только Каим. В то время еще что-то оставалось от Империи прежних времен. Великие чудеса Востока и грандиозная столица Джандпара ушли в прошлое, но все еще здравствовали Алакан, Турис и Мимастива. В то время Каим был небольшим городком, повсеместно ценимым за близость к реке, но куда как далеким от Джандпары, где когда-то правили могучие великие магистры с тремя алмазами на рукавах. Но медленно наползал терновник, рос Каим, а на том берегу реки Малый Каим воздвигался еще быстрее.

Когда я был маленьким, на противоположном берегу видны были лишь лимонные рощи и касровые кусты, отягощенные налитыми плодами. Сегодня там селятся беженцы, строя землянки. Алаканцы, разрушившие собственные дома и теперь рвущиеся разрушать Каим. Турис превратился в пепел, но это не вина жителей – город взяли разбойники, а вот алаканцам некого винить, кроме себя.

Джайала быстро шагала со мной вдоль реки, держа мою руку своей ручонкой. Сейчас у нее было будущее. Не шанс на жизнь и богатство, а шанс, что не придется бежать из родного дома, подобно алаканцам, оставив свое детство и свою историю на поживу терновнику.

Поперек Сулонга сновали туда-сюда небольшие лодочки, перевозя рабочих Малого Каима. Но сейчас виднелось еще кое-что, изменяющее привычный пейзаж.

В воздухе висел огромный недостроенный мост. Он парил в вышине, удерживаемый веревками, чтобы не улетел совсем. Магия. Поразительная и мощная магия. Работа магистра Скацза – единственного человека в городе, практиковавшего магию с разрешения мэра и потому не опасающегося секиры палача.

Я остановился, глядя на парящий над рекой мост. Такой магии не бывало со времен падения Джандпары. И зрелище этого моста, вздымающегося над водой, наполняло меня суеверным ужасом. Столько магии в одном месте! От такого ее количества даже балантхаст не защитит.

– Что-то покупаете? – окликнул меня продавец пряностей. – Или так и будете стоять и мешать другим покупателям?

Я приподнял бархатную шляпу:

– Прошу прощения, почтенный купец. Загляделся на мост.

Торговец сплюнул:

– Магии тут навалом. – Он снова сплюнул. Табак и кемовый корень, наркотическая смесь. – Слыхал, что уже на дальнем берегу терновник рубят. На западной стороне едва ли был, а сейчас даже в колеях растет. Потом будет как в Алакане – сожрет нас колючка, потому что наш веселый мэр хочет там соединить с тут. Мало забот, что эти пришлые алаканцы мелкой магией промышляют, так теперь еще и крупная. Скацз и мэр делают вид, что Каим становится второй Джандпарой с магистрами, алмазами и летающими дворцами.

Он снова сплюнул табак с кемом и смерил глазами мост:

– У палача теперь работы хватит. Будут новые головы на городских воротах, это верно, как терновник ползет. Слишком много большой магии, чтобы дать малой свободно дышать.

– Может, и нет, – начал я, но Джайала ущипнула меня за руку, и я замолчал.

Продавец пряностей посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– Мне сегодня целый мешок гвоздики пришлось сжечь. Нельзя было продавать: полно там было семян и побегов терновника. Кто-то пускает в ход мелкую магию, а у меня торговля накрывается.

Я хотел ему сказать, что узел у меня на спине изменит это положение, но Джайала была как минимум права, и я оставил эту мысль при себе. Магия призывает терновник, и такой серьезный проект, как мост, неизбежно требует свою плату.

Я поднял узел со снаряжением, и мы пошли дальше, вокруг подножия холма и потом вверх по его склону, туда, где стоял Дом мэров, озирая с вершины весь Каим.

Нас без проволочек провели в галерею мэра с ее длинными мраморными коридорами и анфиладой арок. Одежда моя здесь казалась бедной, и одежда Джайалы – тоже. Даже лучшее, что у нас было.

Во внезапной прохладе галереи у Джайалы начался кашель. Сухой, режущий, он грозил приступом. Я наклонился к девочке, дав ей глотнуть воды.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, папа. – Она смотрела на меня серьезным и полным доверия взгядом. – Я не буду кашлять.

И тут же ее сухой кашель начался снова. Он отдавался эхом, сообщая о нашем присутствии всем прочим просителям.

Мы сидели в галерее. Здесь ждали приема женщины, ходатайствующие о снижении налогов на домовладение, мужчины, которые просили освободить их от трудового призыва. Через час к нам вышел секретарь мэра. На груди у него сверкала эмблема его должности: топор палача, перекрещенный с посохом магистра – двойная власть, которой облечен мэр ради блага города. Секретарь провел нас еще одной мраморной галереей, затем в приемную мэра – и дверь за нами закрылась.

Мэр был одет в красный бархат, на груди у него висел такой же медальон, но гораздо больших размеров, на золотой цепи. Он то и дело касался этого медальона пальцами – навязчивый жест. И с мэром был магистр Скацз. У меня по коже мурашки побежали при виде человека, использующего магию ежедневно, а последствия своей деятельности перекладывающего на терновые бригады и городских детей, выковыривающих мелкие кусочки терна из щелей мостовых и каменной кладки для последующего их сожжения.

– Ну? – спросил мэр. – Так кто это?

– Джеоз, алхимик, – объявил секретарь.

– Магией от него разит, – буркнул магистр Скацз.

Я заставил себя улыбнуться:

– Это от моего прибора.

У мэра приподнялись брови – пушистые серые гусеницы на румяном лице. Усы короткие – детей у него не было. На щеке выступал старый шрам, стягивая рот в едва заметную улыбку.

– Магией занимаешься? – спросил он прямо. – Ты с ума сошел?

Я сделал умоляющий жест.

– Не занимаюсь, ваше превосходительство. Никак. Совсем. – У меня с губ сорвался нервный смех. – Я занимаюсь алхимией, она терн не призывает. Никаких дел у меня нет с проклятием Джандпары. – Нервничал я ужасно. – Палач вам не понадобится. – Я развязал мешок и стал вынимать части балантхаста. – Вот смотрите. – Я вкрутил один из медных концов в главную камеру. Развернул камеру сгорания, вздохнул с облегчением, увидев, что она перенесла путешествие. – Смотрите, – повторил я. – Я тут сделал кое-что, что понравится вашему превосходительству. Мне кажется.

Джайала рядом со мной закашлялась. То ли болезнь, то ли нервы, не знаю. Взгляд Скацза обратился к ней, задержавшись на детском личике. Мне не понравился этот взгляд, задумчивое выражение лица. Но я продолжал:

– Это балантхаст.

Мэр посмотрел на устройство.