Большая девочка - Даниэла Стил

Годовалая Грейс оставалась картинно‑красивым ребенком. Всякий раз, как Кристина отправлялась с дочерьми в супермаркет, на нее непременно обращали внимание. В Лос‑Анджелесе, где жила семья, повсюду рыскали охотники за хорошенькими мордашками. Кристине без конца предлагали снять девочку в кино, в телепрограмме, в рекламном ролике или для печатной рекламы. Джиму тоже доставалась своя доля лестных предложений, стоило ему лишь показать кому‑то фотографию младшей дочери. Виктория как завороженная смотрела, как к маме подходят незнакомые люди и предлагают снять Грейс в рекламе, в телешоу или в кино, а Кристина всякий раз вежливо, но твердо отказывается. Они с Джимом не собирались зарабатывать деньги на ребенке, но чувствовали себя польщенными и частенько хвалились перед друзьями. Виктория слышала эти разговоры и чувствовала себя невидимкой. Когда к ее маме подходили с подобными предложениями, саму Викторию будто никто не замечал. Все видели только одного ребенка — Грейс. Виктория принимала это как должное, но порой ее одолевало любопытство: интересно, как это — сниматься в кино или на телевидении. Как чудесно, что Грейси такая хорошенькая! Виктория обожала наряжать сестренку, как куклу, и перевязывать ее темные кудряшки яркой лентой. Грейс уже начала ходить, а когда она впервые произнесла ее имя, Виктория растаяла. При каждом появлении старшей сестры малышка заливалась радостным смехом.

Когда Грейс исполнилось два года, а Виктории — девять, после скоротечной болезни умерла бабушка Доусон, и у Кристины в уходе за малышкой осталась единственная помощница — Виктория. Раньше, пока была жива мать Джима, они никогда не приглашали нянек со стороны, сидеть с детьми помогала бабушка. Теперь, после кончины свекрови, Кристине пришлось искать надежную няню, на кого можно было бы оставить детей, если они с Джимом куда‑то выходили вечером. В этом качестве она перепробовала нескончаемую череду молоденьких девчонок, которые, казалось, приходили для того только, чтобы болтать по телефону и смотреть телевизор, в то время как за ребенком присматривала Виктория. Впрочем, обеих сестер такой вариант устраивал. Виктория взрослела и делалась все более ответственной, а Грейс с каждым годом хорошела. Она была веселого нрава, постоянно улыбалась и смеялась. Старшая сестра, единственный человек в семье, умела заставить ее рассмеяться сквозь слезы и забыть о своих бедах. Кристина справлялась с маленькой дочкой не так успешно и охотно перепоручала ее Виктории. А Джим по‑прежнему продолжал прохаживаться насчет ее миссии «первого блина». Теперь Виктория уже прекрасно понимала, что это означает, — всего лишь что Грейс красавица, а она — нет и что вторая попытка у родителей вышла более удачной. Однажды она рассказала об этом своей подружке, и та пришла в ужас — в отличие от самой Виктории, которая давно уже свыклась с таким прозвищем: отец называл ее так при каждом удобном случае. Пару раз Кристина пробовала его остановить, но Джим возразил, что дочь понимает: это всего лишь шутка. На самом же деле Виктория была с ним согласна. Она давно пришла к выводу, что действительно вышла «комом», зато Грейси — настоящая удача. И бесконечные комплименты в адрес Грейси лишь утверждали ее в этом мнении. Виктория давно укрепилась в мысли о себе как о невидимке. Высказавшись о том, как прелестна и очаровательна Грейс, люди обычно не знали, что сказать о Виктории, и чаще всего вообще ничего не говорили.

Виктория не была дурнушкой, она просто была обыкновенная. У нее были симпатичные, но заурядные черты, безыскусное лицо и прямые светлые волосы — кудряшки с годами совершенно распрямились, — ничего общего с ореолом черных завитушек на голове сестренки. У нее были большие, наивные голубые глаза — цвета летнего неба, но темные глаза родителей и сестры Виктория находила куда более выразительными и эффектными. И потом, у них же у всех цвет глаз одинаковый! И волосы. Она же будто из другой семьи! И кость у родителей и у Грейс была узкая, правда, отец высокий и статный, а мама с сестренкой — миниатюрные и изящные, с тонкими чертами лица. Грейс была дочерью своих родителей. Виктория же совсем другой породы. В ней было что‑то основательное — крепкая кость, широкие плечи. Она была здоровым ребенком с румяными щечками и выступающими скулами. Единственной примечательной чертой ее совершенно обыденного облика можно было считать длинные ноги, придававшие ей сходство с молодой лошадкой. Но и эти длинные и худые ноги казались не вполне подходящими к ее коренастому телу, как когда‑то заметила бабушка Доусон. У Виктории был коротковатый торс, отчего ноги казались непропорционально длинными. Но несмотря на широкую кость, двигалась Виктория легко и изящно. Для своего возраста она была крупновата — не настолько, чтобы считаться толстой, но и стройной ее нельзя было назвать. Папа всегда говорил, что ее и на руки‑то не возьмешь, такая она тяжелая, тогда как Грейс он подкидывал в воздух, как пушинку. Кристина даже после родов оставалась худенькой, да к тому же неустанно занималась в тренажерном зале, что позволяло ей поддерживать великолепную форму. Джим, при своем высоком росте, тоже всегда был поджарым, неудивительно, что Грейс, которая во всем пошла в родителей, не была пухлым ребенком.

Главным качеством Виктории можно было назвать ее непохожесть на остальных членов семьи. Эта непохожесть была такой сильной, что становилась заметной всем окружающим. Недаром Доусонов не раз спрашивали (и Виктория это слышала), не приемная ли у них дочь. Это было похоже на то, как учитель показывает в классе картинки с изображением яблока, апельсина, банана и пары калош и спрашивает, какая картинка не из этого ряда. Такой же лишней парой калош ощущала себя Виктория в родной семье. Это странное чувство преследовало ее всю жизнь, она ощущала себя не такой, как ее близкие. Другой. Если бы она была хоть чем‑то похожа на одного из родителей, Виктория бы чувствовала, что она здесь своя. А так она ощущала себя пришельцем в родной семье, единственной, кто выпадает из общего ряда, и никто никогда не называл ее красивой, как Грейси. Та была просто картинкой, а Виктория — некрасивой старшей сестрой. Белой вороной.

И еще одно обстоятельство усугубляло ситуацию. У Виктории с рождения был отменный аппетит, что было опасно при ее склонности к полноте. Она любила большие порции и всегда вылизывала тарелку дочиста. Обожала пироги и конфеты, мороженое и хлеб, особенно свежий, еще теплый. В школе до последней крошки съедала обильный ланч. Не могла отказать себе в тарелке картошки фри, хот‑доге или в порции карамельного мороженого. Джим тоже любил хорошо поесть, но он был взрослый подвижный мужчина и не толстел. Кристина же питалась одной вареной рыбой, овощами на пару, салатами — всем тем, что терпеть не могла Виктория. Девочка предпочитала чизбургеры, спагетти и фрикадельки и даже в раннем детстве частенько просила добавки, несмотря на неудовольствие отца, а порой и его насмешки. Никто в семье не отличался склонностью к полноте, только Виктория. И не было случая, чтобы она забыла поесть. Сытость придавала ей уверенности.