Эпоха «классической» ракетно-космической обороны - Евгений Гаврилин

Сталин постоянно внушал, что воевать будем и обязательно на чужой территории. Марши, песни, кинофильмы, надо сказать, здорово настраивали на патриотический лад. После тяжелого периода жизнь начала налаживаться. Питание стало доступным, кое-какая одежонка появилась. Настроение было уверенное, поскольку что обещалось, то и выполнялось. Правительство во главе со Сталиным занимало правильную позицию. Сталин говорил о положительных моментах и недостатках. Не было отступлений от того, что говорилось, оно обязательно выполнялось. И, конечно, с детских лет пионерия, комсомольские организации воспитывали у людей патриотизм, культуру, отношение к женщинам, к родителям. Культура быстро распространялась в народе.

Строительство военных заводов, институтов, школ способствовало расширению круга интеллигенции. Она стала выполнять роль элиты. К предыдущему поколению люди относились с почитанием.

Произвело сильное впечатление высказывание Сталина на 15 съезде партии, что мы отстаем на 120 лет, и если мы ничего не сделаем, то нас сомнут. Нам отведено только 10 лет, чтобы поправить положение. И мы должны это сделать.

И вот тогда начался тяжелый период в жизни страны. Но меня эти события не затронули никак, у меня никто не пострадал.

Ну, что дальше? Дальше война. Этот период жизни забыть невозможно.

Вот что мы сделали тогда. Мы сразу оттуда (С Волги. – Прим. автора) сорвались, приехали в Москву, провели комсомольское собрание и все записались в ополчение. Один не записался – его тут же исключили из комсомола.

Нас забрали и начали готовить к войне. Приблизительно в августе состоялся последний сбор, после чего нас должны были отправить на фронт. Надо признать, что организация была плохая, оружия не было. Как я узнал впоследствии, какие-то французские винтовки давали ополченцам, а многие были вообще без оружия. Мне повезло в том плане, что перед самой отправкой на фронт вышел приказ Сталина всех студентов, обучающихся на вооруженческих факультетах, отозвать и отправить на оборонные заводы, поскольку был дефицит инженерно-технического состава. Вот так я попал, пережив первые бомбежки в Москве, на оборонный завод в Горький.

Я недавно был на 85-летии 20-го института, мне подарили книгу по его истории, и я понял, какую роль сыграл институт в первые дни войны.

Вокруг Москвы были размещены зенитные орудия, авиация, но не было никаких информационных средств. Были только известные всем «слухачи». Так вот 20-й институт в неимоверно короткий срок сделал радиолокатор по-моему «Рус-2». Не могу понять, как это им удалось, поскольку они занимались дистанционным управлением. «Водили» танки, самолеты, т.е. занимались командной линией, а здесь, по сути, локация. Наверное, используя какие-то разведданные собрали радиолокатор. Из сотрудников института создали расчет и направили радиолокатор на позицию, и там, в боевых условиях, его уже доводили до ума без всякой военной приемки.

Так вот с помощью этого радиолокатора они впервые увидели налет вражеских самолетов на дальности сто семьдесят километров. По этим данным успевали поднять наши истребители, которые разбивали фашистскую армаду. А это многие сотни бомбардировщиков, из которых к Москве удавалось прорваться буквально единицам. Поэтому наша столица не очень ощущала воздействие вражеской авиации, хотя в налетах со стороны немцев участвовало по несколько сотен самолетов, а в первом, как мне говорили, было чуть ли не полторы тысячи.

Вот это поразительный факт. Я раньше этого не знал. Если бы не такое эффективное предупреждение, Москву бы раздолбили основательно. Я как-то испытал, что такое бомбардировка. Одна бомба попала в район Лефортова, где был наш студенческий городок. До сих пор помню этот противный, нарастающий свист и страшный удар, как будто земля разверзается. Страшное ощущение. Тебя просто прижимает, вдавливает в землю. Я все время думаю: как же там, на фронте, люди выдерживали этот ужас?

Моя же история развивалась дальше так. Я приехал на завод в город Горький. Завод молодой, рядом с Сормовым (Калинский поселок). Несмотря на то, что завод молодой, там уже был полный производственный цикл. Главным конструктором был Грабин. Перед моим приездом директором завода был назначен Елян.

Грабин разработал пушку ОСВ. Он решил, что пушка должна быть универсальной и стрелять по танкам, самолетам, пехоте. Уже шло ее серийное производство. Но эта пушка оказалась громоздкой и тяжелой. С фронтов начали поступать сообщения о низких ее боевых и эксплуатационных характеристиках. При этом необходимо учитывать, что наши войска отступали, и тащить такое тяжелое орудие было не всегда возможно. Их попросту бросали.

А завод выпускал всего пять орудий в сутки. Для такой войны этого было явно мало. Встал вопрос о расширении производства. При мне стали строить огромный цех – пять пролетов. Строили без кранов, кранов-балок, другого оборудования и техники. Я приехал в августе – только начинали строить, а уже в ноябре цех заработал. Он действительно был нужен, фронт нуждался в резком увеличении количества пушек: противотанковых, танковых, полевой артиллерии. На заводе был замкнутый цикл производства, начиная от выплавки металла и заканчивая готовыми орудиями. Надо отдать должное – строители понимали, как надо организовывать производство орудий. Все было сделано по уму.

Дальше события развивались так. Нас приехало на завод человек сорок. Раскидали по разным цехам, поселили в гостинице. Многие приехали с женами. Комната у нас была неплохая, но добираться до завода было довольно сложно. Меня назначили мастером в цех противооткатных орудий. Основной контингент рабочих был из бывших крестьян, такие, с позволения сказать, кулаки. Они отнеслись поначалу к нам с недоверием и на первых порах старались избегать общения. Но технику я знал хорошо и стал замечать, что ко мне началось паломничество. Все валят и валят дефектные детали и узлы. Они решили, что я ничего не понимаю и что меня легко обмануть. Это из-за того, что я пропускал ряд вещей, которые у них другие мастера раньше не пропускали. Эти ребята решили, что я дурачок и мне можно все «впихнуть». Но мы были почти инженеры, весьма грамотные, и такое отношение нам не нравилось. Мы же прошли серьезную практику на заводе «Баррикады», сами писали технологию ответственных операций, так что провести нас «на мякине» было невозможно.

Дела же на фронте были неважные. Это чувствовалось по тому, как нарастал поток беженцев. Мимо гостиницы двигался поток людей, как на демонстрации. В гостинице не топили, было холодно, а у меня дочка маленькая. Жена тоже работает.

Понимая всю сложность складывающейся обстановки, мы решили, что нас плохо используют и решили все скопом идти на фронт. Вот мы и попросились все на прием к директору завода Еляну. Надо признаться, что это было непросто. Елян Амо Сергеевич, такой здоровенный детина со свирепым видом, внушал неподдельный страх, и его все боялись. Был он строгий и в то же время справедливый. Помнится, идет по цеху, все разбегаются, стараются не попадаться ему на глаза.

Вот мы со страхом зашли к нему в кабинет. Каждый из нас испытывал противное чувство страха, с трудом преодолев которое начали спокойно рассказывать о тех трудностях, делая упор на то, что нас неэффективно используют как подготовленных специалистов.

Выслушав все внимательно, Елян встал и говорит вполне нормальным голосом: «Производство у нас большое, специалистов и так не хватает, а вы проситесь на фронт!» Все ребята присмирели и молчат. Тогда я встал и говорю: «Что Вы нам говорите? На деле все не так. Вот разработано устройство для пушки танка Т-34 и никому до этого дела нет!» А устройство действительно получилось неплохое (ничего себе «неплохое», за него автор несколько позже получил Сталинскую премию – прим. автора). При его изготовлении можно было получить приличную экономию металла и рабочего времени. Я ходил с предложениями к Грабину, но он меня не принял. Вот в порыве благородного гнева я и напустился на Еляна. Ребята втянули головы в плечи, предчувствуя грозу. А Елян спокойно так говорит: «Знаешь что, я сегодня уезжаю в Москву. По возвращению приходи прямо ко мне». На том мы и разошлись очень довольные, радуясь тому, что закончилось все мирно и нам не досталось на орехи от грозного директора.

По прошествии некоторого времени звоню директору. Попадаю, естественно, на секретаршу. Накануне местную секретаршу заменили на эвакуированную из Москвы, где она работала в министерстве у Д.Ф. Устинова. Прошу соединить с директором. Не соединяет. Второй раз звоню, опять не соединяет.

В конце концов мне это надоело, и я «спустил на нее собак». Говорю: «У меня есть важное предложение, и директор сам сказал, чтобы я к нему пришел и доложил». Она перепугалась и соединила меня с директором. Я ему напомнил о нашем разговоре. Он сказал: «Заходи» – и назначил время.