Маскарад миров - Дмитрий Раскин

Он хотел бы вспомнить всех, с кем начинал пятьдесят лет назад. Многие не дожили. Они не были хуже его. И имели ничуть не меньше прав провожать сейчас команду этого корабля. В зале присутствуют те, кто должен был составить первый экипаж. Они не хуже тех, кто полетит завтра. Но слишком долго шла подготовка. Не в физической форме, не в возрасте дело (если говорить о предпоследнем составе). Изменились приоритеты полета и потребовались новые люди. Он готов ответить на вопросы.

Из зала (здесь опускаются названия газет и имена журналистов):

– Мистер Коульз, но вы же не будете отрицать, что сама подготовка к полету уже спровоцировала колоссальный научный и технологический подъем?

– Не буду.

– Мистер Коульз, как по вашему, хватит ли оставшихся пятисот лет, чтобы человечество сменило планету?

– Этого никто не знает. Могу сказать только, на самом деле осталось уже четыреста пятьдесят.

Коульз предоставил слово Хьюману.

– Я не претендую на Смысл и Истину, – начал Стив, – Как командир корабля я выполню поставленную задачу. Как ученый хочу вновь пережить радость познания космоса, насколько отпущено моему уму и моей аппаратуре. Наша исследовательская программа не имеет аналогов (он перечислил основные направления). Все предыдущие три столетия космос работал на Землю. Теперь Земля станет работать на космос. За десять лет полета человечество узнает столько о своем будущем доме в антимире, что сегодняшние открытия, от которых захватывает дух, окажутся наивными и провинциальными. Что еще? Мой опыт астронавта позволит избежать жертв.

– Мистер Хьюман, что в этом полете может оказаться самым непредсказуемым?

– Скачок в антимир сквозь «ушко».

– Но разве уже не накоплен позитивный опыт беспилотников, мистер Хьюман. И с лабораторными животными все прошло удачно.

– Предлагаю вернуться к теме через десять лет.

– Если можно, несколько слов о перевалочной базе.

– За «игольным ушком», на пути к Земле (Стив явно преодолевал какое-то внутреннее сопротивление, выговаривая это название планеты), обнаружены планетоиды. На один из них целой серией беспилотных рейсов доставлена техника, исследовательская аппаратура с которой нам не пройти сквозь «ушко». Там же нас ждет термоядерный реактор. По достижении нашей конечной цели он будет для нас источником энергии на ближайшие три тысячелетия. Вот.

– Таким образом, мистер Хьюман, этот билет «в один конец» не следствие неизбежности, а результат свободного выбора?

– «Ушко» пропускает только в одну сторону. Почему? На сегодняшний день мы не знаем. Надеюсь, что сумеем разобраться уже на месте. А пока что? Ни один из беспилотников оттуда не вернулся.

Микрофон взял Том Сайдерс.

– О нашей программе написано столько, что нам с Эльзой Винер просто нечего уже добавить. Главная трудность даже не в восстановлении земной фауны и флоры в мельчайших деталях, а в создании того плодоносного почвенного слоя, который вообще-то есть результат жизни-смерти миллиардов растений и организмов за миллионы лет. В принципе можно было б создать и залежи нефти, но это уже не актуально.

Теперь что касается рая: на этой новой Земле не будет крыс, клещей, тараканов, ну и кое-кого еще.

– Таким образом, вы берете на себя функции Бога, мистер Сайдерс?

– В отличие от Господа Бога я не могу позволить себе роскошь эволюционного развития.

– А какова цена вашей возможной ошибки?

– Мы занимаемся моделированием биосистем. Это примерно как в медицине – не навреди. И безусловный приоритет традиции над новаторством в спорных случаях. Например, рай будет с комарами, – Том выдержал паузу, – в интересах сохранения популяций певчих птиц. Ну и так далее, по каждой цепочке. Но есть два пути: коррекция уже существующей биосистемы (в данном случае, прежней земной) или же моделирование новой (со всем смирением, разумеется). Впервые человек будет не приспосабливаться к… а создавать мир под себя. К концу моей жизни это перестанет быть художественным преувеличением.

– Надо полагать, Господь Сайдерс избрал второй путь именно? – не унимался все тот же журналист.

– Я считаю журналистов тупиковой ветвью, – непонятно было, шутит Том или же говорит всерьез, – но тупиковая не означает все-таки, что ненужная, – смягчил Том.

– Значит, нас все же возьмут в рай. – Возликовал журналист.

– Я подумаю. – Сейчас Том уже определенно шутил. – На новой планете, – продолжил Том, – мы вполне можем восстановить кое-что из исчезнувших видов. Опять-таки (упреждая словоток на тему), при сохранении баланса. Человек сумеет искупить грехи своего прошлого. Звери и птицы, уничтоженные им, начнут жить снова.

К тому же, как все вы знаете, там гораздо больше места. Поэтому пару континентов мы сделаем как бы резервными и создадим там природу разных геологических эпох, и там уже насладимся процессом эволюции.

– Мистер Бог намеревается воскресить динозавров?

– Это частность, – ответил Том, – здесь нами движет любопытство, не более. А вот если дать шанс неандертальцам, без конкуренции с homo sapience? Не пугайтесь, это будет сделано на отдельном планетоиде. Там, на Земле есть островок, с два наших Мадагаскара, я попытаюсь сделать так, чтобы симбиоз на нем стал главным принципом организации жизни.

– И ляжет лань рядом со львом? – переспросил кто-то из зала.

– Если очень упрощенно, – Том проигнорировал иронию, – то да.

– Вам все мерещится, что Том вмешивается в Замысел, или пытается ускорить его осуществление, – возмутилась Эльза. – Что-то никто не вспоминал о Замысле, когда Том побеждал рак! (Джек Тейлор поморщился).

– Мистер Коульз, – эта журналистка была внучкой Билла, – неужели с этим со всем справится экипаж одного корабля, будь он трижды кораблем гениев?

– Не они, так их потомки. С ними будет двое детишек, как вы знаете. Мы не случайно зовем их Адам и Ева.

– То есть вы не исключаете?!

– Не исключаю.

Тягостная тишина.

– Исключать, значит, обманывать самих себя, льстить себе самим, – Билл Коульз физически чувствовал, как упирается теменем в эту нависшую тишину, – притворяться, что не видим разницы между шансом данным, предоставленным и шансом реализованным. А теперь, – он сменил интонацию, будто вспомнил, что олицетворяет собой деятельную, оптимистичную американскую старость, – с вашего позволения, миссис Лина Коэн.

– У меня появилась надежда, которую не мог себе позволить ни один врач Земли – жизнь без болезней. Уже первые пробы показали – наш новый Мир (слово было произнесено впервые публично) освободит нас от многого, что считалось неизбежным злом на земле, было своего рода налогом на жизнь. В спектре от аллергии до папилломы.

В новую жизнь мы не взяли грипп. Только те вирусы, какие необходимы для поддержания человеческого иммунитета в тонусе. Но самое главное, тот материал, которым мы уже располагаем, позволяет надеяться, что в условиях новой нашей Земли нам удастся скорректировать человеческий иммунитет, так сказать, до стопроцентной непробиваемости. И здесь первую скрипку, конечно же, будет играть Том. (Сайдерсу потребовалось усилие, чтобы не скривиться). Кроме того, открываются совершенно фантастические перспективы для создания качественно новой фармакологии. Плюс работы по замедлению старения клеток. В конце концов, мы отключим заложенную в них программу старения. Вот тогда, быть может, рай перестанет быть только метафорой.

– Два вопроса, если позволите, миссис Коэн. Зачем фармакология, если «непробиваемый иммунитет»? И где предел для рукотворных генных мутаций, независимо от того, во имя жизни они, во имя рая? Мистер Сайдерс намеревается подгонять эту новую Землю под нас, вы же хотите нас подогнать под мерку рая.

– Фармакология? (Лёне Гурвичу нравилась ее улыбка). Если очень кратко, она для тех, кто прилетит к нам через пятьсот лет. Они-то будут с прежним иммунитетом (они-то из праха). Что касается мутаций, мне не больше вашего хочется проснуться однажды какой-нибудь мыслящей саламандрой, защищенной от респираторных заболеваний кентавром (Лёня представил во что бы могла мутировать ее улыбка), но сами наши гены положат предел. Это же не пластилин, не пластик (не верьте всей этой фантастической, фэнтезийной литературе). Гены подскажут нам. (Том сидел непроницаемый). Наша ответственность в том, чтобы заметить намек. Не дай нам Бог проигнорировать. И здесь я согласна с вами, чтобы «заметить» – мало быть профессионалами, гениями и прочее – нам нужно быть людьми, то есть существами этическими, религиозными. («Кажется, мы с ней еще намучаемся», – шепнул Том Эльзе.)

– А вот за все за это у нас отвечает, – Коульз прервал Лину, – мистер Гурвич.

Лёня подумал, что ему уже дают слово, с важным видом взял микрофон, но выступить предложили Коэну. (Журналисты заметили, хихикнули, Лёня улыбнулся).

– Я наверно единственный, кто летит не ради Земли и не ради рая. – Начал Коэн. – Только «игольное ушко» меня интересует. Так уж получилось, что я его открыл. И полвека главным образом им и занимался. И вот мне начинает казаться, что я ошибся изначально, и всю жизнь, переживая восторги озарения, шел по ложному пути.