Королев - Александр Романов

– Вы, оказывается, милостивый государь, Павел Яковлевич, – выговаривал Королеву директор гимназии Антонюк, – других убеждений, чем мы. Слыханное ли дело, один против всех. Очень сожалею, очень... Да и за кого вступились?! За инородца!

Принципиальность молодого преподавателя вызвала раздражение всего гимназического начальства и шовинистически настроенных педагогов.

Домой Павел Яковлевич пришел в середине дня в мрачном настроении. Сняв в прихожей шинель и фуражку, не заходя к жене, прошел в кабинет и сел за письменный стол. Достал из папки тетради, начал читать, чтобы отвлечься от тревожных дум. Но пересилить себя не мог. В кабинет заглянула жена.

– Ты не зашел к нам, Павел?

– Извини, Маруся.

– Да на тебе лица нет, – взглянув в тревожные глаза мужа, заволновалась Мария Николаевна. – Что-нибудь случилось?

– На душе тяжело. В гимназии неприятности. Королев рассказал жене о том, что произошло, и тут же дал волю своим мыслям.

– Все идет по-старому. Отслужили молебен в церкви в честь высочайшего манифеста, и снова нагайка, – нервничал Павел Яковлевич, шагая по кабинету из угла в угол. – Как будто не было русско-японской войны, Кровавого воскресенья, восстания моряков на «Потемкине». Забылись выступления рабочих в Харькове и Киеве. Да одних ли рабочих...

Выслушав рассказ мужа о том, что произошло в гимназии, Мария Николаевна с недоумением сказала: «Ну какое тебе дело до всего этого!» Такого ответа Павел Яковлевич не ожидал и хотел было прекратить бесполезный разговор, но передумал:

– Ты, Маруся, когда-нибудь слышала о «Сорочинской трагедии»?

– Только о Сорочинской ярмарке, – засмеялась она, но, встретив осуждающий взгляд мужа, замолчала.

– Не надо так шутить. Пролита безвинная кровь.

– Ты о чем, Паша?

– Садись. Ты должна знать об этом, должна, – и Павел Яковлевич рассказал жене все, что знал о «Сорочинской трагедии». В декабре 1905 года царскими карателями в местечках Сорочинцы, Устивице и других деревнях Миргородского уезда недалеко от Полтавы, где жил В. Г. Короленко, были убиты десятки жителей, а сотни изувечены казацкими нагайками. Вся вина этих людей состояла лишь в том, что поверили царскому манифесту от 17 октября 1905 года, «даровавшему» свободу слова, собраний и союзов. Собравшись на сходки, крестьяне нередко решали закрыть государственные винные монополии, иначе говоря, винные лавки, а в некоторых селах опротестовывали незаконную попытку властей арестовать односельчан. Наиболее ретивым усмирителем был полтавский статский советник Филонов, возглавивший расправу.

Об этих событиях В. Г. Короленко написал статью «Открытое письмо статскому советнику Филонову». 12 января 1906 года ее опубликовала газета «Полтавщина». Чиновник остался безнаказанным. Но нашелся человек, выстрелом из револьвера прикончил карателя прямо на улице.

– На улице! Без суда! И ты одобряешь это?! Месть порождает месть, – возмутилась Мария Николаевна. – Столько крови!..

– А кто в этом виноват? Кто? Только не я, не ты. Не те, кто в жизни еле концы с концами сводят, как мой отец...

– Успокойся, Павел, – Мария Николаевна встала, подошла к мужу. – Нам ли решать, кто?

Раздался плач ребенка. Маруся поспешила к нему. Королев проводил ее взглядом. «Нам ли решать, кто?» – повторил он слова жены. И тут, впервые за полтора года совместной жизни, Павел Яковлевич почувствовал, как далека Маруся от всего, что совершалось вокруг, от того, что волнует его. «Ее не обжигала в жизни ни одна беда. Виновата ли она в этом?! – думал Королев. – Недавняя гимназистка, видевшая жизнь через страницы учебников. И сейчас одна в четырех стенах, да книги... Есть в этом и моя вина... Я ведь намного старше ее». На ум пришли слова Герцена: «Жена, исключенная из всех интересов, занимающих ее мужа, чуждая им, не делящая их, – наложница, экономка, нянька, но не жена в полном благородном смысле слова».

Мария Матвеевна слышала разговор зятя с дочерью и не утерпела, сказала Павлу Яковлевичу:

– Горяч ты не ко времени, Паша. Видишь, что делается вокруг. Не ровен час, настроишь против себя начальство. Чего с ним спорить. Оно всегда право. На то и власть. Думай про себя как хочешь, а вслух говори, что ко времени... Не обижайся! Ты перед богом и за Марусю, и за Сергуньку ответ держишь.

Павел Яковлевич направился в детскую, обнял жену и бережно взял из ее рук мальчика.

– Ну, Сергунька, как дела? Набирайся сил. Впереди большая жизнь!

Незаметно пробежало еще полгода.

Положение Королева в гимназии становилось все более тягостным. Он понимал, что при первой возможности от него постараются избавиться. Пора думать о другом месте жительства. Да и жена не отказалась от мысли поступить на высшие женские курсы. Такие курсы были и в Киеве...

Мария Николаевна, хотя муж и не делился пока своими думами, чувствовала его тревожное настроение. Выбрав минуту, завела с ним разговор:

– Может, Паша, нам в Киев переехать. Вижу, как тяжело тебе в провинциальной гимназии. У тебя такие знания и способности. Ты заслуживаешь большего...

Нет, Мария Николаевна не хитрила, она действительно ценила обширные знания, даже педагогический талант мужа. В тайне, конечно, надеялась, что, может быть, новая обстановка, новые люди помогут мужу раскрыть свои возможности, изменится к лучшему и их совместная жизнь.

– Ну что же, Маруся, попытаем счастье, – охотно согласился Павел Яковлевич, которому также хотелось жить в столичном городе. – Там подумаем и о твоих курсах.

– Спасибо, Павлуша. – Мария Николаевна обняла мужа, с нежностью, столь необычной для нее. Это было так неожиданно для Павла Яковлевича, что он в мгновение поднял ее на руки и крепко поцеловал, понес по комнате торопливо, заговорил о том, как он ее любит, как горд, что у них ость сын. Навсегда остались в памяти Павла Яковлевича эти самые дорогие минуты в его семейной жизни.

Не откладывая надолго свое решение, Павел Яковлевич съездил в Киев. Случай помог ему: в частной гимназии мадам Батцель оказалась вакансия преподавателя словесности. С документом воспитанника одного из лучших учебных заведений Украины и хорошими рекомендациями, которыми Павел Яковлевич запасся в Житомире, учитель Королев сразу понравился требовательной начальнице гимназии.

– На первых уроках буду присутствовать сама, – предупредила она. – Такое у меня правило. От услуг вашего предшественника вынуждена была отказаться. Полиция к нему как-то наведалась. Ре-во-лю-ци-о-нер, – нарочито проговорила она. – Он что, собирался у меня в гимназии агитировать учеников?

Эта мысль показалась ей настолько смешной, что она раскатисто рассмеялась. Но тут же строго добавила: