Невозможность путешествий - Дмитрий Бавильский

Подниматься я не стал, так как общаться было не с кем, пошел к автобусу. Он стоял на пустыре перед дворцом, возле служебных павильонов. Навстречу мне попалась уставшая распорядительница с красивым белым букетом.

— Ты представляешь, невеста забыла свой букет, поэтому мы задерживаемся… — кричала она кому-то в невидимый динамик.

В пивной кафешке на выходе из парка сидели родственники невесты. Они пили пиво и закусывали, имея полное право на отдых, так как устали и проголодались. Тем более что банкет откладывался.

Фотографирование закончилось, гости потянулись к машинам и автобусам, Гуровы снова сели в карету.

И тут пустырь перед воротами парка неожиданно стал заполняться черными «волгами». Десятки черных машин с одинаковыми российскими флагами выстраивались в колонны по восемь штук. Автобус не мог проехать, так как дорога из дворца одна и по ней постоянно въезжали «волги». Гости заволновались, всем уже виделся беспримерный свадебный кортеж…

Однако волжские автолюбители здесь оказались по каким-то иным делам и на своей собственной тусовке — в Питере проходил международный экономический форум, заключались соглашения по строительству новых международных автозаводов. (Губернатор Матвиенко в СМИ даже говорила о «Детройте на Неве».)

Возможно, автолюбители таким образом привлекали внимание к нуждам отечественного автопрома, но получилось — словно для нас представление устраивали.

Что ж, очень даже в кассу.

В Павловск свадьба приехала в начале четвертого. Розовый павильон, затерявшийся в огромном парке. Деревянный, покрытый сверху рисунками под мрамор. Явный новодел, хотя роспись потолка внутри ампирная, в лучших традициях (чем хуже, тем лучше).

Рядом река и лодки с лодочниками, мост, жара начинала спадать. Здесь свежо, и воздух жирный, наваристый. Розовый павильон огорожен, стоят касса (50 руб. билет) и туалет, один и тот же на женщин и мужчин.

В небольшом дворике — столы с шампанским, играет джаз-банд. Немного в стороне сидит художник в романтическом берете. Весь вечер он, по желанию гостей, будет рисовать портреты.

Внутрь не пускают, ждем карету. У входа ставят огромные ворота из цветов, лилий и вьюнов, по обе стороны от них — вазы с цветочными композициями в человеческий рост. Джаз играет неимоверно громко, все потягивают «Вдову Клико» и рассасываются вокруг павильона в поисках тени. Я захожу с тыла, где флористки перебирают букеты, разминаются балерины (точно это мгновенно повзрослевшие ангелы из Пушкина, переодетые в пачки), а костюмеры разбирают завалы, блистающие мишурой.

Снует бойкая распорядительница, такое ощущение, что забот у нее все прибывает и прибывает. Никого не видит, все время говорит в динамик, хотя нет, успевает отметить, что продукты нужно носить через задние ворота («Чтобы я больше вас тут не видела!») и что огромную сцепку из белых воздушных шариков, наполненных гелием и скрепленных в виде стилизованного сердца, нужно переместить поближе к воротам.

У ворот скапливаются новые машины, гостей становится все больше. Распорядительница терпеливо объясняет всем (лицо ее при этом неподвижно), что мы должны организовать живой коридор от ворот до дверей павильона (кто-то снова приносит коробки с лепестками роз). Все устали и хотят есть.

И тут появляется тамада — смуглый кучерявый вьюн явно не первой молодости и свежести, похожий на Киркорова, при скошенных каблуках и орхидее в петлице, который поведет свадебку сквозь рифы обременительных ритуалов.

Странный человек, странно заинтересованный в чужих реакциях, с виду воспринимающий чужие радости как свои собственные. Работа у него такая. Он начинает говорить в микрофон, его никто не слушает, он говорит еще громче, делает знаки джаз-банду, начинает забавлять толпу гостей. Все подыгрывают, но вяло.

Ждем, ждем, полчаса, час. Постепенно все сбиваются в кучки, фотографируются, общаются, такое ощущение, что все давно знакомы друг с другом, только один я такой неприкаянный. Изучаю схему рассадки за столами. Столы круглые, их 12, за каждым от восьми до двенадцати человек, вот и считайте. Я сижу за последним, двенадцатым. Рядом с моей фамилией совершенно мне незнакомые. Остаточные явления. Такие же, как и я.

Наконец, появляется карета. Все, как и положено, выстраиваются в живой коридор от дороги до павильона, снова, как и в Пушкине, пригоршнями зачерпывая из коробок розовые лепестки.

Илья помогает Наташе спуститься, гости хлопают. Держать одновременно лепестки и фотоаппараты сложно, но все хлопают и фотографируют. Снимают и аплодируют.

Помощники не успевают с белым сердцем из шариков к воротам, и тогда (я вижу, как устроительница мгновенно переигрывает ситуацию) молодых с караваем тормозят. Пока Наташа откусывает каравай, а Илья посыпает ей голову солью, белое сердце подтягивают ближе. Тамада торжественно объявляет:

— А вот есть у нас еще такой обычай. Некоторые отпускают голубей…

И тут все кричат как дети:

— А мы уже отпускали голубей…

Тамада не удивляется, как вообще ничему и никогда, мгновенно впитывает информацию и тут же выстреливает ею в толпу — именами, реалиями…

Пару минут назад, в стороночке, в тенечке, он говорил с папой Ильи. Расспрашивал про состав семьи, выспрашивал семейные предания, а теперь ведет себя так, будто бы сам всю жизнь был с ними рядом…

— Ну, а мы отпускаем в небо это белое сердце, и пусть летит оно в новую семейную жизнь, — ловко, как канатоходец без подстраховки, импровизирует он.

Поразительная способность любую придумку мгновенно обзывать «традицией». Пока мы ехали в Павловск, распорядительница решила почитать пассажирам «мерседеса» лекцию о пригородах в стиле «посмотрите направо, посмотрите налево». Все сведения оказались извлеченными из путеводителей, но особенно запомнилось: «В последнее время в Петербурге принято проводить свадьбы в пригородах…» (как если бы каждая вторая пара резервировала Розовый павильон и Камеронову галерею)! Что ж, главное — уверенность и поставленный голос, которым будет бравировать и тамада, постоянно вспоминавший о дождливой погоде в столице (специально из Москвы прилетел!).

Но вот сердце улетело в небо, цветочные лепестки просыпались, подарки вручены, каравай съеден, и все начинают просачиваться в банкетный зал с запахом коктебельской столовки.

Огромный зал с изысканной сервировкой, круглые столы с закусками и цветочными композициями, столы с напитками по бокам. У каждого стола свой официант. Нам достается малохольный юноша с едва намечающимися баками. Видимо, на должности он недавно, движется медленно, меланхолично, по ходу пьесы приобретая недостающее мастерство.

Когда я захожу в зал, наш стол еще пуст, за ним сидит только одна барышня. Она тоже никого не знает и настороженно знакомится. Только что прилетела из Набережных Челнов. На ней коричневое длинное платье (все прочие барышни ног не скрывают и правильно делают), позже она напьется и будет выкрикивать: «Я татарка… Я, как татарка…»

Что она хотела этим сказать? Пьяная, прицепилась к Илье, вышедшему в конце вечера на крыльцо выкурить сигару, требуя, чтобы он немедленно шел к жене. Илья не знал, как от нее избавиться, но терпел и не поддавался.

Впрочем, я забежал немного вперед.

Я пока не решился сесть рядом с посланницей Набережных Челнов, по одну ее руку уселся Дима, которого я видел несколько раз на московских тусовках Ильи (он обеспечил свадьбу эксклюзивным шампанским) и архитектор Женя.

Женя родом из Киева, занимается строительными подрядами. Лицо его показалось мне знакомым, и я начал с ним общаться. Хотя потом, когда Илья представил нас друг другу, оказалось, что мы никогда с ним не виделись, он прилетел на торжество специально из Лондона. Эксклюзивно.

Потом, чуть позже, к нам присоединился еще один лондонский житель — длинноволосый прихиппованный Олег.

Вот, собственно, и все. Другие стулья за столом так и оказались пустыми. Наш стол был исключением: за другими столами с родственниками и людьми более ближнего круга (ближних кругов), свободных мест не было.

Все рассаживаются и вкушают первые закуски (рулеты с брусничным соусом, грибочки, паштет из куриных грудок). В начале трапезы официант торжественно и терпеливо каждому и персонально предлагает «отпробовать» то или иное блюдо, однако чуть позже ему надоедает цепляться к этим невнимательным и скучным людям (нас много, а он один), и после первой перемены блюд он подходит и накладывает севрюгу с прочими деликатесами (маринованным виноградом, красными раками и стебельками спаржи) с каменным лицом и молча. Тогда как тамада, напротив, все наращивает и наращивает децибелы, а на импровизированной сцене выстраивается хоровод молоденьких балерин.

Врубается «Вальс цветов», и девочки встают на пуанты. Слава богу, я сижу к ним спиной, вкушаю вкусности и мысленно шучу: «Телки, идите к Батхеду!»