Охотники за прошлым - Лев Прозоровский

– Здесь были вы! А тут кто?

Удар, к которому не готов, всегда очень болезнен. Допрашиваемый уперся взглядом в пол. Майор кивнул сержанту. Тот перешел к окну, загородив его. Наступил момент, вероятность которого была предусмотрена, – задержанный мог рвануться к окну.

Но ничего такого не произошло. Человек, опустив голову, посидел, подумал, потом хлопнул ладонями по коленям и решительно выдохнул:

– Да... Я обманул. Нас было двое... Те, кто организовал нашу переброску, предупредили меня: если будешь от всего отказываться, получишь срок только за себя, а проболтаешься, что вас было двое, – получишь и за себя и за второго, даже если он убежит. И точно, на что я могу рассчитывать сейчас?

– Мы можем гарантировать вам все права, всю защиту, предусмотренные Уголовно-процессуальным кодексом Латвийской ССР, – сухо сказал майор.

– А это не так мало, – добавил полковник Бондаренко. – Надо только выкладывать правду.

– Хорошо. Деваться мне некуда. Буду говорить правду. Хотя половину я уже сказал прошлой ночью... Сначала все было так, как вы знаете: и увольнение с работы, и знакомство с евангелистом, и подводные тренировки... Но в самом конце тренировок в клуб на «пикапе» привезли вот этот аппарат, двухместный. Инструктор сказал, что второе место – тренерское, то есть его: он сам пойдет со мной под воду, проверить, как я управляюсь в разные трудные моменты.

Все так и было, как он сказал. Нас на баркасе вывезли в море, так, миль на пять от острова, команда на судовой лебедке спустила аппарат к воде, мы с инструктором заняли места, я – головное, он – у меня в ногах, пошли на среднюю глубину. Сигналы были такие: два толчка в мою ногу – «заглох передний мотор», три толчка – «впереди, на поперечном курсе – неизвестный предмет», один толчок – «внимание, подходим к месту высадки». Я все выполнил правильно: когда заглох мотор, включил дублирующее зажигание, перед поперечным предметом ушел в глубину, а на подходе к месту выключил двигатели.

Думал я, что с аппаратом, на котором сдавал экзамен, больше не встречусь. И, прямо скажу, очень удивился, когда недели через две увидел его на палубе рыбачьей шхуны, которая, как я знал, везла меня в море уже для броска. Помнится, вышел я на палубу в гидрокостюме, но еще без маски и, конечно, без ласт. Вижу, команда спускает вот этот самый аппарат в воду. Тут же был и евангелист. Я к нему: что эта картина означает? Он спокойно объяснил: ничего страшного, вы пойдете не один. Я глаза вытаращил – неужели с инструктором, пропади он пропадом?

«Нет, – говорит, – с вами пойдет наш человек. У вас свое задание, у него свое». Протестую, говорю, не выйдет, так мы не уговаривались. Неизвестно, что за человек, может, настоящий шпион? Попадется, еще стрелять начнет, и я через него погибну.

Евангелист успокаивает: не волнуйтесь, он даже не видел вас в лицо. Он ничего о вас не знает, так же, как и вы о нем. Просто вы – два пассажира одного поезда, и ничего больше.

И тут как раз на палубу выходит второй аквалангист. Я сразу натянул свою вязаную шапочку на самый нос; не знает, и не надо ему знать. Но он и сам поспешил отвернуться от меня и тут же шмыгнул в каюту... Вот так мы и поехали.

– Значит, вся остальная часть ваших первых показаний остается без изменений? – спросил майор Савин.

– А чего в ней менять, там все правда.

– И насчет открыток тоже?

Допрашиваемый явно растерялся.

– Я уточняю вопрос. Имеют ли найденные при вас открытки с видами городов Риги и Вильнюса какое-нибудь отношение к заданию, полученному от так называемого «евангелиста»?

– Это опознавательный знак, – пробормотал Бергманис, опустив голову.

На Бергманиса было возбуждено уголовное дело.

Оперативной группе, которую возглавил майор Савин, была дана задача установить личность второго нарушителя границы. Сроки для выполнения задачи давались минимальные.

Единственным источником сведений по-прежнему оставался Бергманис.

Находясь под стражей, он начал волноваться: почему, после того, как сделано такое важное признание, раскрыто значение цветных открыток, им вдруг перестали интересоваться, забыли на целых два дня?

Но эта «внезапная утеря интереса» была умным психологическим ходом следователя. Опыт подсказал майору Савину, что нарушитель границы Бергманис не относится к той категории отлично управляющих своими эмоциями, прошедших всестороннюю подготовку диверсантов, на обучение которых западные разведки тратят немалые средства. Сырьем для тех «кадров» являлись либо молодые люди с авантюристическими наклонностями, к которым разведка присматривалась еще в колледже, либо отпетые уголовники, ради денег готовые на все.

В последнее время, правда, сюда прибавились и отщепенцы, люто ненавидящие свою недавнюю родину и готовые напакостить ей всеми средствами. Формально к этим последним можно было отнести и Бергманиса, если бы не один момент, не укладывающийся в рамки сложившихся представлений.

Бергманис, как уже было известно майору, действительно в позапрошлом году приезжал к своей сестре. Она уважаемый человек в колхозе. Долгие годы заведовала молочной фермой. Награждена орденом. Сейчас на пенсии. О брате отзывается исключительно тепло. Сказала, что в колхозе брату очень понравилось и что он всерьез делился с ней планами о возвращении на родину отцов.

О том, что Бергманис вернулся и каким образом, сестра, естественно, не знала.

Вторым сомнением в пользу Бергманиса была та его поистине шоковая реакция на внезапное появление акватандема, которую наблюдали все присутствующие в кабинете начальника погранотряда полковника Бондаренко.

Скептик возразил бы, что опытный, выдрессированный диверсант может разыграть еще и не такую реакцию.

Для возражения скептику в запасе оставался аргумент, связанный с пачкой денег, которая была спрятана в лесу.

К встрече с Бергманисом, от которой зависело очень многое, майор Савин готовился очень обстоятельно и даже не спеша. Это могло показаться удивительным в условиях, когда дорога каждая минута.

Майор пошел обедать домой. До дома было недалеко, пятнадцать минут ходьбы. Оказалось, что эти пятнадцать минут могут стать очень приятными, если ты всем существом своим, всей кожей чувствуешь: идет весна!

Пообедали вдвоем с сыном-десятиклассником. Мать заведовала заводским парткабинетом в соседнем большом портовом городе, с работы возвращалась под вечер. После обеда майор прилег на диван с газетой в руках. Старался не думать о предстоящем допросе. Это было необходимо – думать о чем угодно, только не о главном. Нужно было снять напряжение.

Так расслабляется бегун перед стартом, солдат перед атакой, хирург перед тем, как лицо его закроют стерильной повязкой и натянут на руки тонкие резиновые перчатки...

Когда арестованного ввели в комнату для допросов, он увидел, что человек, в чьи руки, как можно было догадаться, передана его, Зигурда Бергманиса, судьба, сидел за столиком и улыбался.

Кивком головы отпустив конвоира, майор обратился к Бергманису.

– Садитесь... Вы удивлены, что я улыбаюсь?

– Да, – промямлил Бергманис, с опаской усаживаясь на приготовленный стул.

– Я думаю о странностях человеческой судьбы. Конкретно о вас... Ведь вы, если вы верующий, должны благодарить бога за то, что попали в руки пограничников, теперь вашей жизни ничто не угрожает... А если бы не пограничники, если бы все прошло гладко, как было задумано, без отклонений от плана, разработанного там, за советской границей, вы не остались бы в живых.

– Почему? – с недоумением протянул Бергманис.

– А потому, что вы – пешка в большой игре. И по правилам этой жестокой игры вас после отведенной роли надлежало уничтожить... Сколько денег было в пачке? – вдруг изменив тон, быстро спросил майор.

– Два... Двадцать тысяч рублей, – по-прежнему растерянно ответил Бергманис.

– Вы их видели? Считали?

– Нет. Эту пачку мне дали уже в чехле, расписанном под бересту... Правда, было сказано, если я попаду не в березовый, а в сосновый лес, нужно, вытащив на время деньги из чехла, вывернуть его наизнанку: обратная сторона разделана под сосновую кору.

– Та-ак, – пропустив мимо ушей пояснение насчет сосновой коры, сказал майор. – Значит, вы денег и не видели и не считали.

– Не видел и не считал.

– Сколько там было ваших?

– Десять тысяч.

– А вторая половина?

– Ее надо было отдать тому, кто объявится... Это связано с открытками, – вдруг заторопился Бергманис, обрадовавшись, что у него наконец-то появилась возможность сказать что-то от себя. – Я про открытки изложу все подробно-подробно.

– Пока не нужно, – остановил майор. – Пока продолжим с деньгами... Интересно, каким образом вы смогли бы истратить эти деньги? – Майор выдвинул ящик письменного стола, вынул знакомый Бергманису туго наполненный чехол, приоткрытый с одной стороны, бросил его на стол.