Балаганы Белокамня - Андрей Смирнов

Ещё у Эванса была одна глубокая страсть, которая постоянно влекла за собой разнообразные беды. Менестрель слыл жутким бабником и подкатывал ко всему, что могло носить юбки. Он раз за разом штурмовал фургон сестричек, и даже умел пару раз совратить Ниру, которая не возражала против подобного поворота событий, однако Лира и Вира постоянно держали оборону, не подпуская к себе барда ближе, чем на расстояние удара кулака. Один раз менестрель покинул их фургон с подбитым глазом, поскольку ухаживания Эванса наскучили девушкам, а Вира и вовсе всегда открыто заявляла, что:

– Разделить ложе с тряпкой, не способной постоять за себя – верх позора! Я возлягу только с тем, кто сумеет победить меня в честном поединке, и никак иначе! Запомни это хлыщ, когда снова вздумаешь ко мне подкатывать со своими стихами!

– Подумаешь! – ответил ей на это глубоко уязвлённый и оскорблённый де Грей, старавшийся не выказывать этого на глазах у посмеивающихся товарищей. – И не такие красотки ломались под моим напором, и ты с сестричкой также рано или поздно окажешься подо мной!

Арнолиус рассмеялся, заслышав подобное обещание, и заключил пари с несколькими артистами, случится подобное когда-нибудь или нет. Сам гном считал, что скорее небо упадёт на землю, нежели Де Грей переспит с кем-то ещё в труппе, однако через неделю случилась самая настоящая гроза с мордобоем. Эвансу удалось совратить неизвестным макаром Офелию, что стало известно её разъярённому мужу Ковриге, а также всем прочим. Если бы не вмешательство Сорбонны и прочих артистов, то всё перешло бы на поножовщину, и труппа наверняка бы распрощалась навеки с одним из артистов. Естественно, что Стряпуха тотчас в извечной женской манере поспешила сообщить, что она не виновата, её совратили, на что она довольно активно сопротивлялась. Поверить в это было сложно, поскольку когда любвеобильную парочку застукали с поличным, Офелия смеясь игралась с кудрями на голове голого менестреля, который с жаром читал ей стих собственного сочинения. Отсутствие одежд на охальниках говорило само за себя, как и заплывающий глаз де Грея и Стряпухи, поскольку Коврига всё же успел наказать обоих до того, как в дело вмешалась агрессивная псина паскудника-барда, а также выскочившие на шум товарищи. Мирились тогда между собой половинчики долго и громко, и их крик далеко разносился над песками Восточной пустыни, где на ночёвку встал их небольшой караван. К счастью, путь в обе стороны оказался таким долгим, что уходить из труппы прямо сейчас было смерти подобно, а к концу путешествия Коврига смягчился, решив не уходить из балагана и не прогонять неверной жены. Чем коротконогая малявка смогла приглянуться повесе-менестрелю не знал никто, хотя злые языки шептались, что переспал он со Стряпухой из-за спора или чтобы отомстить её муженьку, который (слыханное дело!) любил подкалывать де Грея и тренировался на нём в ремесле мима.

Теперь же Эванс, которого прозвали змеем-соблазнителем из-за его непреодолимой тяги к совращению женщин и постоянному сипению при выговаривании своего имени, занёс Ковригу в разряд своих врагов, и занимался тем, что составлял оскорбительный памфлет в честь воинственного рогоносца.

Третьим обитателем мужской телеги-общежития и последним в труппе оказался тихий и безобидный полуэльф, выглядевший идеальной жертвой. Он всегда собирал все смешки и угрозы в труппе, поскольку закрепившееся за ним лёгкое косоглазие и небольшое заикание стало предметом многочисленных насмешек со стороны товарищей по труппе. Звали полукровку Назин, но многие намеренно добавляли к его имени побольше букв «з», поскольку именно с этим звуком у мужчины были связаны самые большие проблемы.

– Над тобой родители специально издевались? – постоянно приставал к полукровке бард, довольный тем, что в группе есть ещё более слабый и беззащитный объект. – Они специально дали тебе такое имя, которое ты не можешь выговорить без заикания?!

– Иди в з-з-задницу! – обычно ответствовал полукровка, чем лишь ещё сильнее раззадоривал болтливого менестреля.

В целом, Назин был довольно тихим и незаметным малым, стараясь не показываться без нужды лишний раз на людях. На сцене он выступал чаще в роли статиста, либо ограничивался короткими репликами, желательно не содержавших проклятущей буквы в словах. Был полуэльф мягкотел, слаб и выглядел довольно смешно, поскольку косоглазых остроухих в миру было всего ничего. Драться Назин не любил и не умел, постоянно норовя спрятаться под телегу или убежать, когда начиналась любая заварушка. Однако у него имелся один очень жирный плюс, который перечёркивал все его недостатки – полуэльф был чертовски талантливым писателем, сочинявшим часть номеров и практически все пьесы для труппы. Вдохновения для новых историй Назин обычно почёрпывал в рассказах старины Арнолиуса, главы труппы, который любил по вечерам в переходах порассуждать у лагерного костра и повспоминать о былом. Учитывая богатый послужной список пожилого гнома, материалов для баллад и пьес у него было на много томов вперёд – надо было только слушать и задавать уточняющие вопросы. Естественно, что по просьбе дяди Арни и по своим соображениям автор немного искажал эти истории, дабы ни у кого не возникло вопросов в их реальности, ведь прошлое хозяина балагана было не только героическим, но и порой откровенно криминальным.

Если у Атоса Коврига всегда мечтал найти клеймо на оружии или доспехе, то у Назина его интересовало другое – огромный талмуд, который полукровка постоянно таскал с собой. Книжища была такой тяжёлой и внушительной, что ей можно было легко ломать черепа или заслоняться от стрел и мечей, благо переплёт был укреплён прочной кожей и полосками металла. Сам полуэльф писал внутри книги только в те моменты, когда рядом никого не было, и при малейшем подозрении, что за ним могут подсматривать или хотят отобрать талмуд силой, он быстро захлопывал свой гримуар, щёлкали автоматические скобы и замки, наглухо запиравшие его опус ото всех. Как книга открывалась, также никто не знал, кроме самого хозяина.

Поспорить в массе и габаритах талмуд Назина мог только с огромным гроссбухом Арнолиуса по смете доходов-расходов его труппы, а также его личным дневником, который был практически у каждого гнома. Именовались такие гномские толмуды как «Книги Обид», куда бородачи скрупулёзно вписывали имена всех своих обидчиков, а также описывали все случившиеся с ними подставы. Напротив каждой отмщённой обиды они ставили руну, которая указывала на необходимость свершения мести, либо уже указывала на совершение правосудия. Мстили гномы обычно больно, не «око за око», а ещё хлеще, что часто заканчивалось смертельными исходами или иными катастрофическими последствиями. У кого-то из подгорных обывателей такая книга была тонкой, не больше пары десятков листов, но Арнолиус же собрал такой огромный талмуд, что им, как и гроссбухом с талмудом Назина, легко можно было пользоваться как щитом или оружием. Однако, справедливости ради, стоит отметить, что большая часть обид неусидчивого гнома, ищущего приключений на свою пятую точку, была отмщена, и лишь одиноким мерзавцам удавалось избежать возмездия. Большая часть таких счастливчиков, правда, умерла от сторонних причин, что Арнолиус также всегда отмечал в своём талмуде, сожалея о том, что очередной мерзавец пал не от его руки.

Вот таков был состав этой труппы актёров, чей балаган упрямо пересекал большую пустыню с восхода на закат, неспешно следуя за садившимся солнцем.

Пустоши и пески Арнолиус не любил. Как можно любить бескрайние степи или пустыни, где нет ничего примечательного на многие дни пути? Гном любил путешествовать, узнавать новое, но монотонные путешествия по ледяным или песчаным пустыням кого хочешь вгонят в тоску или ужас. Однажды, помнится, Арнолиус заблудился в тундре, когда началась снежная метель (снег, он, кстати, тоже с тех пор возненавидел), и все пути занесло. Пургу он тогда переждал в так кстати подвернувшейся небольшой пещерке, в которой было холодно и пусто. Когда-то это было лежбищем какого-то хищника, поскольку на полу валялись многочисленные заплесневелые кости, покрытые толстым слоем пыли. Тогда Арнолиусу пришлось узнать, что такое настоящий голод, когда он по многу часов вываривал эти останки, в надежде сварить хоть какой-то бульон. Благо, что недостатка в жидкости тогда не было – снега снаружи было столько, что гном всерьёз опасался, что его может замести намертво. Тогда он истратил все немногочисленные скудные припасы и порубил весь чахлый кустарник у входа, чтобы раздобыть хоть немного топлива для костра.

Песчаные пустыни также не оставили у него приятных воспоминаний, поскольку один раз подельники по банде решили избавиться от своего командира, чтобы забрать все трофеи от разграбленного каравана себе. Они оставили Арнолиуса без воды, что, по идее, должно было убить гнома, но тот всё же смог доползти до караванного пути, где ему попались добрые погонщики, спасшие от жажды. Своим подельникам мстительный гном отомстил очень быстро, поскольку представился своим спасителям пострадавшим разбойником, заявив, что знает, где находится логово злодеев, сдав своих бывших подельников с потрохами. После этого в книге обид Арнолиуса добавились довольные красного цвета руны, которые он всегда рассматривал с любовью и удовлетворением.