Пистоль Довбуша - Мария Куликова

— Вот тебе хлебушек. От деда-мороза, — перебила мама его размышления.

Она вынула из-за пазухи кусочек хлеба и протянула его Мишке. Он тут же забыл о своем намерении идти батрачить. Он уже думал о другом: почему хлеб теплый, ведь его дал дед-мороз? Просто мама, наверно, шутит. Но все равно, хлеб очень вкусный!

Затрещали сухие сучья. Забились яркие языки пламени о стенки печки, точно мотыльки о стекла.

Как хорошо, что на свете есть мама! С ней ничего не страшно! С ней тепло…

Мама принесла с собою узлы с шерстью. Опять будет прясть для Ягнуса всю ночь. Мишка усаживается рядом, и смотрит, как быстро кружится колесо прялки. Оно жужжит, как шмель.

И когда мама спит? Может быть, она вовсе не ложится? А вот Мишке опять хочется спать.

— Спойте мне, мамо, песенку, — попросил малыш. Он любил засыпать под ласковый мамин голос.

Гафия улыбнулась и, не переставая прясть, запела:

Ой, як тяжко, ой, як важко!На сердци туга залегла.Смиятысь рано перестала,Ще раньше плакать начала…

Мишка почти засыпал, «но вдруг увидел: по лицу матери текут слезы, да такие крупные, прозрачные!

— Мамусё, — вскочил мальчик. — Не плачьте! Вот вырасту и куплю вам красные бусы, как у пани Ягнусовой.

— Йой, якаж я буду красивая в красных бусах! — грустно улыбнулась мама. — Спи, сынок, я не плачу. Это так… холод забрался в глаза, а теперь тает. Спи…

«Чей же это газда по полю ходит?»

Как-то Мишка проснулся и увидел, что стекла на окнах оттаяли.

— Глядите, мамусё! Солнце потеплело. Зимой оно такое холодное было! Правда? Теперь я пойду с вами в поле? — щебетал малыш.

Когда отпели свои песни весенние ручьи и склоны гор покрылись нежной зеленью, Гафия привела в поле и Мишку.

— Ну что он, бедный, голодный, целыми божьими днями под замком сидит?! — жаловалась она батрачкам.

И он, худенький, побледневший за зиму, помогал матери то грядки копать, то кукурузу сеять. Иногда батраки спрашивали его:

— Ого-гов! Так чей же это газда по полю ходит?

Мишка приподнимался на цыпочках, чтоб казаться выше, отвечал:

— Михайло Берданик. Гафии Берданиковой сын!

Взрослые покатывались со смеху. Улыбалась и мама. А Мишка удивлялся: и что тут смешного?

Садились батраки за стол, Гафия сажала рядом и Мишку. Ела ока и с опаской поглядывала на косившегося хозяина.

— Опять с двумя ртами уселась? — спросил он однажды ехидно. — Мне-то что! Из платы половину высчитаю, чтоб знала! — предупредил он.

Мишка видел, как подпрыгнула ложка в руке матери, как вздрогнули побелевшие губы. Он боялся и ненавидел Ягнуса. «И почему песыголовец не утащил его до сих пор в пещеру? — удивлялся и возмущался малыш. — Может, потому, что песыголовец сам злой и любит злых? Он их не трогает? Но ведь есть, наверное, на свете и добрые волшебники, — рассуждал Мишка. — Может быть, они проучат пана?» Только где живут такие волшебники, мальчик не знал.

…Однажды, уже осенью, батраки убирали кукурузу. Одни снимали початки, другие жали стебли и складывали их в снопы. С утра грело солнышко. Но вдруг после обеда из-за гор вынырнули мохнатые влажные тучи и повисли над лесом, как шапки. Снизу чудилось: их подпирают островерхие ели. Потом подул холодный, пронизывающий ветер. За ним пошел дождь — косой, мелкий, назойливый.

Мать что могла сняла с себя и укутала Мишку.

— Вот сядь здесь, под снопами, и сиди. Как только пойдет в село подвода, домой тебя отправлю.

Мишка поджал под себя ноги, зарылся в шуршащие листья. По ним стучал дождь, словно сыпал кто-то сверху пшено. Мальчик загибал палец каждый раз, как мама приносила на подводу мешок. Но вот сосчитаны все пальцы — на руках и ногах, а мама все трудится.

Худая, невысокого роста, Гафия, как лозинка, сгибалась под непосильной тяжестью. Длинные косы упали на плечи, но у нее нет времени, чтоб остановиться и заложить их в узел. На разгоряченном лице выкрапились тяжелые дождинки, смешанные с по́том.

— Мамо, хватит уже носить. У меня пальцев больше нету! — не выдержал Мишка, высунул голову из-под снопа.

Но мать не слышала. Ей было не до сына.

— Мамо-о! Есть хо-очу! — уже громче тянет он.

— Да замолчи ты, ради бога! — сердито крикнула Гафия. В ее голосе послышались слезы. — Вот сейчас жандары придут и тебя заберут!

Мальчик сразу умолк. Он боялся жандармов. Они недавно появились в селе с петушиными перьями на шапках, с винтовками за спиной. На прошлой неделе Мишка сам видел, как они избивали старого лесоруба Ивана, их соседа. Потом увезли его с собой… И откуда только взялись эти жандармы?

Откуда ему было знать, что творится вокруг! В 1939 году в Карпаты пришли хортистские фашисты. Чешские войска отступили, ушли. Закарпатье стонало от нашествия жандармов. В тюрьмах томились тысячи узников. Еще тяжелее стало жить верховинцам…

— Мамо-о! Я уже молчу-у! — закричал Мишка. Пусть слышат и жандармы — не такой уж он и плакса!

Изредка дождь утихал, словно, отдыхая, набирался сил, чтоб к концу дня хлынуть еще сильнее.

Неожиданно подъехал на гнедом Ягнус и приказал батракам перевезти до вечера все початки в амбары.

— Дождь, видно, заладил не на один день. Спешите! Пропадет кукуруза — ничего вам не уплачу!

Гафия в это время тащила на плечах тяжелый мешок. Не доходя до воза, вдруг почувствовала острую боль в груди, будто чем-то кольнуло в сердце.

— Исус, Мария! — вскрикнула женщина. Мешок упал на землю. Початки вывалились в лужу.

Ягнус подскочил к ней, прошипел сквозь зубы:

— Вставай! Собери сейчас же! И так все намокло, она еще добавляет! У, ледащо[8]! — замахнулся он на нее кнутом.

— Не трогай маму! — изо всех сил закричал Мишка, выбежав из своего укрытия. Сжал до синевы кулачки, топнул ногой. — Моя мама, не дам бить!

Он заслонил собою Гафию. Худенькое тело его дрожало, глаза горели ненавистью.

— Ого-гов, какой уже защитник есть у вдовы! Из таких потом бунтари вырастают. Знаем! — добавил убежденно. Потом проворно вскочил на коня и ускакал.

Гафия с трудом поднялась, прижала к себе сына.

— Вот вырасту, я ему… я ему… — плакал перепуганный мальчик, грозя кулаком вслед хозяину. — Батогом хотел вас, мамо… А почему его никто не набьет, не накажет? Почему?

— «Накажет», жди… — с горечью вздохнула мать. — Вон жандары старостой его поставили. И без того измывался над людьми, теперь совсем разнуздался. А кому… кому пожалуешься? — глотала слезы вдова.

Вскоре она отправила Мишку домой, а сама трудилась в степи до самого вечера. Вернулась промокшая, озябшая. А утром уже не могла подняться, затопить печку: у нее был жар, сердце билось часто и гулко. Через несколько дней вдруг начали вспухать суставы. Женщина даже кружку роняла из рук, вскрикивая от боли.

Мишка, забившись в угол, часто плакал. Что бы он только не сделал, чтоб увидеть маму опять здоровой и хоть немножко веселой! Вот если бы он мог разыскать счастливую страну, про которую дедо Микула рассказывал. Там нет пана Ягнуса. Нет жандармов… Где же тот неведомый край?

Путешествие Мишки

Дедо Микула часто навещал Гафию. Высокий, худощавый старик, с обвисшими белыми усами, он зимой и летом носил давно потерявшую свой прежний цвет шляпу. Поверх холщовой рубахи всегда надевал кепта́рь — короткий кожушок без рукавов. Ступал он широко, не горбясь, будто наперекор пережитым невзгодам.

А невзгод на долю Микулы выпало столько, сколько камней приносит с гор вешняя вода на землю крестьянина.

Микула рано лишился родителей.

Однажды в голодную, лютую зиму отец его срубил в графском лесу дерево: дома его ждали продрогшие, ослабевшие жена и сын. Но дров им он так и не принес. Его, истекшего кровью, нашли односельчане на снегу, рядом с упавшей елью. Говорили: отца убил графский лесничий. Мать ненамного пережила отца. Таяла быстро, как снег в долине. В одну из весен, с прилетом грачей, Микула остался один. И рос он среди чужих людей с ненавистью в сердце против богачей и с мечтой — отомстить им за раннюю смерть родителей.

Закаленный в горе и в беде, Микула не боялся никакой работы. Он и дома строил, и лес рубил, и плоты водил по быстрым горным рекам. Чего только не умели его крепкие, сильные руки! Только не всегда удавалось найти для Них дело. Сколько, бывало, он бродил по Карпатам в поисках заработка!

Ко всему, строптивого и непокорного Микулу хозяева долго не задерживали у себя. Так случилось и на шахте, где добывали соль. Шахтерам платили так мало, что им не хватало даже на молоко для ребятишек. Возмущенный Микула поднял людей на стачку. Рабочие бастовали шесть дней. Хозяин был вынужден повысить им плату. А спустя несколько недель Микула заболел и не вышел на работу. Его поспешно уволили. Хозяин рад был избавиться от неугодного ему шахтера.