Крах СССР - Сергей Кара-Мурза

По подсчетам историков, в 1917 г. количество членов всех политических партий по всей России составляло около 1,2 % населения страны. Партийно-представительная демократия, свойственная классовому гражданскому обществу, не была принята населением. Либерально-буржуазное правительство, которое пыталось опереться на такую политическую структуру, «повисло в воздухе».

Напротив, Советы (рабочих, солдатских и крестьянских) депутатов формировались как органы не классово-партийные, а корпоративно-сословные, в которых многопартийность постепенно вообще исчезла. Эсеры и меньшевики, став во главе Петроградского совета, не предполагали, что под ними поднимается неведомая теориям государственность крестьянской России.

Советы вырастали из крестьянских представлений о правильной власти. Исследователь русского крестьянства A.B. Чаянов писал: «Развитие государственных форм идет не логическим, а историческим путем. Наш режим есть режим советский, режим крестьянских советов; В крестьянской среде режим этот в своей основе уже существовал задолго до октября 1917 года в системе управления кооперативными организациями».

За параллельными решениями и делами Временного правительства и Петроградского совета наблюдали в России все, до кого доходила информация, и Совет все время «набирал. очки». Важнейшим пробным камнем стал вопрос о земле. Уже 9 апреля 1917 г. Петроградский совет признал «запашку всех пустующих земель делом государственной важности» и потребовал создания на местах земельных комитетов.

И не только в главных вопросах— мира и земли— брал верх Совет, но и по множеству житейских дел, которые сильно влияли на обыденное сознание. Легитимизация власти в обыденном сознании происходит именно через накопление малых, «молекулярных» оценок.

Совет, имея авторитет в среде рабочих и солдат, оказался гораздо более дееспособным, чутким и гибким в разрешении критических проблем для жизни граждан. Так, в первые же дни революции была ликвидирована полиция, из тюрьмы выпущены уголовники, и город жил под страхом массовых грабежей, Временное правительство создало милицию из студентов-добровольцев, а Совет— милицию из рабочих, фабрики и заводы обязаны были отрядить каждого десятого рабочего. Было очевидно, что основную работу по наведению порядка выполнила рабочая милиция. Сравнение было в пользу Совета.

Именно в Советы приходилось обращаться за разрешением социальных конфликтов (например, — при конфликте инженеров с рабочими в Петрограде и врачей с младшим персоналом в Москве). Таких вопросов, в решении которых Советы оказывались более практичными и близкими к жизни органами власти, было множество.

Огромное влияние на исход этого сравнения оказала армия, Выехав 5 апреля 1917 г. на фронт, военный министр А.И. Гучков был поражен тем, что генералы подумывали о том, чтобы вступить в партию эсеров, тогда самую популярную. Он писал: «Такая готовность капитулировать перед Советом даже со стороны высших военных, делавших карьеру при царе, парализовала всякую возможность борьбы за укрепление власти Временного правительства».

Таким образом, министр Временного правительства с самого начала говорит о взаимоотношениях с Советами в терминах не сотрудничества, а борьбы. Фактически уже начиная с Февраля политиками, не принявшими советского проекта, создавался механизм будущей гражданской войны. Она просто находилась в латентном, «инкубационном» периоде. Один из кандидатов на должность военного министра во Временном правительстве полковник Б.А. Энгельгардт писал в марте 1917 г.: «Чтобы остановить развивающееся движение, есть лишь одно средство: окунуть руки по локоть в крови, но в настоящую минуту я не вижу для этого ни возможностей, ни охотников». Когда «дети Февраля» получили для этого возможности и собрали «охотников», они начали гражданскую войну.

В июле Временное правительство сделало отчаянный шаг, чтобы ликвидировать двоевластие (расстрел демонстрации 3 июля), но это лишь развязало Советам руки для радикальных мер. Уйдя в тень, советы оставили сцену Временному правительству, и это очень ухудшило образ буржуазных либералов. В августе была попытка свергнуть Временное правительство «справа» (корниловский мятеж). Тот факт, что защиту его в основном пришлось организовывать Петроградскому совету, в глазах граждан означал полное банкротство правительства. От оставшейся у него чисто номинальной власти оно было отстранено без всякого насилия 25 октября 1917 г., в день открытия II Всероссийского съезда Советов, на котором и была провозглашена Советская власть и приняты ее первые Декреты.

В заключение стоит привести эпизод, который больше говорит не об истории, а о типе того антисоветизма, вокруг которого собрались в конце 80-х годов силы, сокрушившие СССР. В книге «При свете дня» В. Солоухин уверяет, что «по личным распоряжениям, по указаниям, приказам Ленина уничтожено несколько десятков миллионов россиян». Для убедительности этого нелепого утверждения он начинает счет прямо с ночи 25 октября 1917 г., когда якобы по приказу Ленина арестованных в Зимнем дворце министров Временного правительства «не мешкая ни часу, ни дня, посадили в баржу, а баржу потопили в Неве».

Реальная судьба министров иная. Все они были вскоре после ареста освобождены. Из пятнадцати министров восемь эмигрировали, семь остались в России. Из них в результате репрессий погиб в 1938 г. один — министр земледелия С.Л. Маслов. В СССР он был видным деятелем Центросоюза и преподавал в МГУ. Военный министр генерал A.A. Маниковский во время Гражданской войны был начальником снабжения Красной армии. Морской министр Д.Р. Вердеревский уехал во Францию, а в 1945 г. явился в посольство СССР и принял советское гражданство. Министр путей сообщения A.B. Ливеровский стал в СССР видным специалистом по транспорту, строил «Дорогу жизни» к блокадному Ленинграду. Один из министров, С.Н. Третьяков, эмигрировал во Францию, стал виднейшим агентом советской контрразведки (с 1929 г.) и в 1943 г. был казнен немцами.

В преподавании официальной советской истории давалась следующая упрощенная схема. В феврале 1917 г. в России произошла буржуазно-демократическая революция, которая свергла монархию. Эта революция под руководством большевиков переросла в социалистическую пролетарскую революцию. Однако силы «старой России» собрались и летом 1918 г. при поддержке империалистов начали контрреволюционную гражданскую войну против советской власти.

Эта картина неверна не в деталях, а в главном. Февральская революция не могла «перерасти» в Октябрьскую, поскольку для либерально-демократической, западнической буржуазии и царская Россия, и советская Россия были одинаковыми врагами. Для февраля обе они были «империями зла».

Возьмем суть. С конца XIX в. Россия втягивалась в периферийный капитализм, в ней стали орудовать европейские банки, иностранцам принадлежала большая часть промышленности. Этому сопротивлялось монархическое государство — строило Железные дороги, казенные заводы, университеты и науку, разрабатывало пятилетние планы. Оно пыталось модернизировать страну— и не справилось с этой задачей. Причина в том, что государство было повязано и сословными интересами, И долгами перед западными банками. Как говорил М. Вебер, попало в историческую ловушку и выбраться из нее уже не могло.

Главным врагом монархического государства была буржуазия, которая требовала западных рыночных порядков и, кстати, демократии, чтобы рабочие могли свободно вести против нее классовую борьбу. В этой борьбе они бы заведомо проиграли (как это и произошло на Западе). Крестьяне (85 % населения России) к требованиям буржуазии относились равнодушно, но их допекли помещики и царские власти, которые помещиков защищали. Рабочие были для крестьян «своими» и даже «родственниками» — и по крови, и по образу мыслей и жизни. В 1902 г. начались крестьянские восстания из-за земли, в ходе их возникло «межклассовое единство низов» — и произошла революция 1905 г. Только после нее большевики поняли, к чему идет дело, и подняли знамя «союза рабочих и крестьян» — ересь с точки зрения марксизма. Крестьяне отшатнулись от монархии и повернулись к революции из-за столыпинской реформы.

Отношение к русской революции К. Маркса и Ф. Энгельса, труды которых оказывали большое влияние на российскую интеллигенцию, было внутренне противоречивым. Оно сводилось к следующему:

— они поддерживали революцию в России, не выходящую за рамки буржуазно-либеральных требований, свергающую царизм и уничтожающую Российскую империю; структура классовой базы такой революции для Маркса и Энгельса была несущественна;

— они категорически отвергали рабоче-крестьянскую народную революцию, укрепляющую Россию и открывающую простор Для ее модернизации на собственных культурных основаниях, без повторения пройденного Западом пути.