Крах СССР - Сергей Кара-Мурза

Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в преддверии гражданской войны в Испании написал: «Вера в то, что бессмертие, народа в какой-то мере гарантировано, — наивная иллюзия. История — это арена, полная жестокостей, и многие расы как независимые целостности сошли с нее. Для истории жить не значит позволять себе жить как вздумается, жить — значит очень серьезно, осознанно заниматься жизнью, как если бы это было твоей профессией. Поэтому необходимо, чтобы наше поколение с полным сознанием, согласованно озаботилось бы будущим нации»[129].

Но советских людей, родившихся после великой Победы в Великой Отечественной войне, этой простой мудрости не научили.

Трудность разговора на тему книги заключается в том, что официальная советская история была мифологизирована, и от нас до сих пор требуются большие усилия, чтобы уйти от ее стереотипов. Многое покажется непривычным, многое трудно будет встроить в устоявшиеся взгляды. Эта история «берегла» нас от тяжелых размышлений и кормила упрощенными, успокаивающими штампами. И мы не вынесли из истории уроков, даже из Гражданской войны.

Мы, например, не задумывались над тем, почему две марксистские революционные социалистические партии, даже, точнее, фракции одной партии (большевики и меньшевики), оказались в той войне по разные стороны фронта. Советские экономисты обучались в Академии народного хозяйства им. Г.В. Плеханова, а Г.В. Плеханов считал Октябрьскую революцию реакционной. Разве это не символично? Мы только сейчас узнаем, что западные марксисты считали большевиков «силой Азии», в то время как марксисты-меньшевики считали себя «силой Европы».

Этот разговор трудный и потому, что через образование мы получили язык западных понятий, а болезни и радости незападных обществ трудно выразить на этом языке. Но давайте сделаем усилие и взглянем на катастрофу СССР без догм и стереотипов, стараясь говорить на естественном языке, а не на языке идеологии.

Итак, о том, что было. Кратко об исходных установках книги.

Советский строй — это реализация цивилизационного проекта, рожденного Россией и лежащего в русле ее истории. и культуры. Надо различать советский проект, т е. представление о благой жизни и дороге к ней, и советский строй как воплощение этого проекта на практике. Многое из намеченного проектом не удалось создать в силу исторических обстоятельств, но очень многое удалось — сегодня это даже поражает. И то, и другое надо понять. Советский строй просуществовал 70 лет, но в бурном XX в. это было несколько исторических эпох. Его стойкость при одних трудностях и хрупкость при других многое сказали о человеке, обществе и государстве.

Советский проект— это не просто социальный проект, но и ответ на фундаментальные вопросы бытия, рожденный в Евразии, в сложном обществе России, находящейся «между молотом Запада и наковальней Востока» (Д.И. Менделеев). Рядом был мощный Запад, который дал свой ответ на вопросы бытия в виде рыночного общества и человека-атома, индивида — из недр протестантской Реформации. Рядом начинал подниматься и мощный Восток, ответ которого на те же вопросы мы только-только начинаем понимать.

Советский проект повлиял на все большие цивилизационные проекты: помог зародиться социальному государству на Западе, демонтировать колониальную систему, на время нейтрализовал соблазн фашизма, дал многое для укрепления и самоосознания цивилизаций Азии в их современной форме.

Советский проект не исчерпал себя, а советский строй не выродился и не погиб сам собой. У него были болезни роста, несоответствие ряда его институтов новому состоянию общества и человека во второй половине XX в. Было и «переутомление» от форсированных усилий и тяжелой войны. Было и замешательство на распутье. В этом состоянии он был «убит» противником в холодной войне, хотя и руками «своих»— союзом трех сил советского общества: части номенклатуры КПСС, части интеллигенции («западники») и части преступного мира.

Никаких выводов о порочности проекта из факта убийства его «носителя»-строя не следует. Бывает, что умного, сильного и красивого человека укусит тифозная вошь, и он умирает.

Никаких выводов о качествах этого человека и даже о его здоровье сделать нельзя. Из факта гибели СССР мы можем сделать только вывод, что некоторые защитные системы советского строя оказались слабы. Этот вывод очень важен, но на нем нельзя строить отношение к другим системам советского строя, это было бы просто глупо.

Нет смысла давать советскому строю формационный ярлык— социализм, «казарменный феодальный социализм», государственный капитализм и т. д. Эти определения только ведут к бесполезным спорам. Например, во время перестройки интеллигенцию увлек совершенно схоластический спор о том, являлся ли советский строй социализмом или нет. Как о чем-то реально существующем и однозначно понимаемом спорили, как его надо называть. Сказал «казарменный социализм» — и вроде все понятно. Академик Т.И. Заславская уже. под занавес перестройки в важном докладе озадачила аудиторию: «Возникает вопрос, какой тип общества был действительно создан в СССР, как он соотносится с марксистской теорией?» [63].

Страну уже затягивало дымом, а глава социологической науки погрузилась в тонкости дефиниции и марксистской теории, смысл которой даже закоренелые начетчики помнили очень смутно.

А вот как трактовал и трактует природу СССР профессор МГУ A.B. Бузгалин: «В сжатом виде суть прежней системы может быть выражена категорией «мутантного социализма» (под ним понимается тупиковый в историческом смысле слова вариант общественной системы)».

A.B. Бузгалин считает, что создал целую теоретическую категорию, объясняющую гибель советского строя. На деле взятая им из биологии ругательная метафора «мутант» бессодержательна и ничего не объясняет. Мутация есть изменение в генетическом аппарате организма. Если такое изменение наследуется и благоприятствует выживанию потомства, то эта полезная мутация служит важным механизмом эволюции. Если, как это делает A.B. Бузгалин, уподоблять общественный строй биологическому виду, то любое социальное жизнеустройство оказывается «мутантным» и иным быть не может.

Метафора неверна уже потому, что мутация есть изменение чего-то, что уже было как основа («дикий вид»). Если бы в мире где-то существовал правильный социализм, а под воздействием И. Сталина из него возник казарменный социализм, исказивший исходный образец, то его еще можно было бы обозвать мутантом. Но никакого исходного социализма, от которого произошел советский строй, не существовало. И эту метафору профессор МГУ переносит из публикации в публикацию уже в течение 20 лет.

Будем исходить из очевидной вещи: советский строй был жизнеустройством большой сложной страны со своим типом хозяйства, государства, национального общежития. Мы знаем, как питались люди, чем болели и чего боялись. Сейчас мы видим, как ломают главные структуры этого строя и каков результат, выражающийся в простых и жестких понятиях. Из всего этого и надо извлекать знание о советском строе, создавать его образ и искать причины его слабости и гибели.

Не будем удревнять проблему и уходить в глубь веков, хотя корни там. Достаточно начать уже с XX в. Россия в начале XX в. в главных своих чертах была традиционным (а не западным, гражданским) обществом, хотя и пребывала в состоянии быстрой и далеко зашедшей модернизации. Начиная с Петра I Россия осваивала и в то же время «переваривала», хотя и с травмами, западные институты и технологии, но не утратила своей цивилизационной идентичности. Ярче всего она выражалась в антропологии — господствующим в культуре представлениям о человеке. Производными от этих представлений были основные ценности, понятия о добре и зле, благой жизни, о собственности и хозяйстве, власти и правах человека. Именно глубинные представления о человеке, а не социальная теория, породили русскую революцию и предопределили ее характер.

Это тезис фундаментальный, он вызывал острые дебаты в моменты всех общественных столкновений XX в. и продолжает вызывать их сегодня.

Советский проект вызревал очень долго. Откуда взялись Декреты советской власти и сама идея национализации земли? Они взялись из тех представлений общинного крестьянства, которые вынашивались в течение примерно 30–40 лет. Уже в «Письмах из деревни» А.Н. Энгельгардта (80-е годы XIX в.) видно, как в крестьянской общине вырабатывалось и совершенствовалось представление о благой жизни, а потом (в 1904–1907 гг.) излагалось эпическим стилем в виде наказов и приговоров. Из наказов и брали эти представления эсеры и большевики. Сегодня процесс формирования этого проекта реконструирован достаточно надежно.