Жестокий век - Исай Калистратович Калашников

– Куда разогнался? – остановил он Чиледу. – Тебя приглашали?

– Мне нужен Тохто-беки.

– Тебе нужен Тохто-беки? Но нужен ли ты ему?.. – Нукеру скучно стоять на страже в такую погоду, и он был рад возможности поболтать.

– Пропусти. Я по важному делу.

– У тебя важное дело?! – изумился нукер, – Ты скажи… Э-э, постой, ты же поехал за невестой, так? Уж не на свадьбу ли хочешь пригласить Тохто-беки? А меня? Меня почему не приглашаешь?

Чиледу отвел копье, шагнул в шатер. Нукер схватил его за руку, потянул обратно, зло прохрипел:

– Я тебе сейчас покажу!..

Шум, видимо, услышали, из шатра вышел Тайр-Усун. Молодой нойон, друг Тохто-беки, высокий, поджарый, с круглыми, выпуклыми глазами, уставился на Чиледу, чуть двинул бровями:

– Ты?

– Самовольно в шатер лезет! – торопливо говорил за спиной Чиледу нукер.

Тайр-Усун слегка двинул рукой, и нукер замолчал. Чиледу встал на колени, опустил голову. Перед собой он видел гутулы[5] Тайр-Усуна с загнутыми носками. Широко расставленные, твердо, всей подошвой, притиснули они к земле мягкую зелень травы.

– Что случилось?

– Меня ограбили тайчиуты. Не привез я невесту.

– А повозка?

– И быки, и повозка…

Один гутул поднялся, загнутый носок, будто клюв хищной птицы, нацелился в лицо Чиледу, и он сжался в ожидании удара. Но гутул медленно приблизился к лицу, носок поддел подбородок, поднял голову Чиледу.

– Иди за мной.

Свет, проникая в шатер сквозь красные и оранжевые полосы ткани, все окрашивал в ярко-огненный цвет, словно отблески жаркого пламени лежали на лицах людей, на их одежде. В шатре было много народу, нойоны и уважаемые старейшины племени, три жены Тохто-беки сидели полукругом, поджав под себя ноги; в центре, на возвышении из войлоков, полулежал Тохто-беки. На короткой шее Тохто-беки темнела повязка, круглую голову он держал набок, будто все время к чему-то прислушивался. Его узкие, острые, как лезвие ножа, глаза скользнули по Чиледу, вопросительно остановились на Тайр-Усуне.

– Явился наш храбрый воин, – сказал Тайр-Усун. – Поехал за шерстью – вернулся остриженным.

– Рассказывай, – приказал Тохто-беки Чиледу и, выслушав, спросил: – Почему ты не дрался? Почему никого не убил?

Чиледу смешался. Как им объяснить, почему он не мог драться с грабителями? Побоялся, что в схватке может быть убита Оэлун, потому опустил оружие. Но это оправдание и самому сейчас казалось невесомым, как дымок жертвенного светильника.

– Ему было не до драки, – сказал Тайр-Усун. – Он бежал, как дикая коза от рыси. Еще и сейчас с перепугу слова сказать не может.

– Я не трус! – торопливо проговорил Чиледу. – Дайте мне десять нукеров, и я верну свою невесту.

– Нет, смотрите, какой храбрец! Всего десять нукеров – и он вернет свою невесту, моих быков, мою повозку. А не прихватишь ли ты, Чиледу, заодно и грабителей? Ты запомнил их? Не спутаешь с другими? – Круглые глаза Тайр-Усуна стали злыми.

Обида тупой иглой вошла в сердце Чиледу. Нойона бесит потеря быков и повозки – это такая малость по сравнению с тем, что потерял он. Ища сочувствия, обвел взглядом лица людей, но ничего, кроме любопытства, эти лица не выражали, и, не замечая злой язвительности Тайр-Усуна, он ответил:

– Ничего я не спутаю. Рыжего Есугея запомнил на всю жизнь.

При упоминании имени Есугея Тохто-беки резко сел и весь скривился от боли. К нему подскочили жены, попытались уложить, но он отстранил их властным жестом.

– Это Есугей отобрал твою невесту?

– Да, этим именем он назвал себя.

– Почему ты не убил его? За эту услугу я наградил бы тебя табуном коней и дал в жены пять лучших красавиц. Не будет мне жизни на земле, пока не вырву его печень! Нойоны и старейшины, мои раны подживают, скоро смогу держаться в седле. Готовьте коней и оружие.

Никто не отозвался. Чиледу, ободренный словами Тохто-беки, с надеждой ждал, что скажут лучшие люди племени. Время шло, молчание затягивалось, и Чиледу обостренным чутьем уловил в этом молчании скрытое сопротивление порыву Тохто-беки.

– Вы снова молчите? – Горестные складки легли возле полных губ Тохто-беки. – Едва я начинаю этот разговор, вы втягиваете язык в гортань. Разве кровь моего отца и вашего повелителя Тудур-билге не взывает о мести? Разве боль моих ран не стала вашей болью? Или вы, как старая крыса Амбахай-хан, считаете, что мои раны лишили меня мужества? Так знайте: жар из ран переселился в мое сердце. Он сжигает меня. Только вражья кровь угасит этот огонь!

Шаман Турчи, сухонький старик с темным, словно обугленным, лицом, поднял на Тохто-беки красные, воспаленные глаза:

– Кто усомнится в твоей храбрости и решимости победить врагов? Но над всеми нами воля вечного Неба. Я семь дней не принимал пищи, не видел дневного света. Я просил духов открыть мне тайну будущего. И духи услышали мой голос. По воле вечного Неба ты будешь знаменит и славен, наше племя – богато и многолюдно, лесные и степные народы будут покорны твоему слову. Но… Духи хотят, чтобы ты был терпелив и осторожен. Ожидание – твое лучшее оружие.

– Скажи мне, премудрый Турчи, чего я должен ждать? – вежливо спросил Тохто-беки.

– Этого я не знаю. – Турчи стянул на лбу мелкие морщины, зажмурился, забормотал невнятно: – Темную ночь сменяет светлый день, гнилое дерево – молодой росток. Во мраке ночи не вденешь нить в ушко иглы, из трухлявого ствола березы не сделаешь тележную ось. – Шаман открыл глаза. – Жди рассвета. Жди, когда молодой росток станет стройным деревом.

Чиледу видел: слова шамана не по душе Тохто-беки, но он не осмеливается вступать с ним в спор, покусывает губы, сердито дергает угол толстого войлока. Его голова скособочилась еще больше, почти легла на плечо. Жены о чем-то шепчутся и скорбно вздыхают. Выпуклые глаза Тайр-Усуна спокойно смотрят на Тохто-беки, на его жен, на шамана. И Чиледу начинает казаться, что не Тохто-беки, а нойон Тайр-Усун здесь главный.

– Можно сказать мне? – спросил Тайр-Усун.

– Говори.

– Я думаю, премудрый Турчи внятно передал нам все, что открыли ему духи. И нам, если мы не хотим навлечь на себя гнев неба, не следует до поры обнажать меч. Но и ждать бездельно тоже не следует. Надо искать себе сильных друзей.

– Не направить ли нам послов к государю найманов? – несмело предложил нойон Кудун-Орчан. И, поскольку ему никто не возразил, продолжал уже более уверенно: – С ним считаются даже тангуты и уйгуры, его побаиваются кэрэиты. Будет нашим покровителем – кто сравнится с нами в силе?

– Станет нам помогать хан найманский! – пренебрежительно отмахнулся от Кудун-Орчана Тохто-беки. – Он спит и видит наш улус под своей рукой. Если уж искать помощников, то не здесь, а в стране кэрэитов. Как вы знаете, после смерти хана кэрэитов Курджакуз-Буюрука страну поделили между собой четыре его старших сына. И теперь каждый хочет захватить власть над другими. Одному помогая, другого осаживая, мы добьемся того, что властителем кэрэитов станет тот, кто будет нашим другом.

– Ты умен и дальновиден, – похвалил Тохто-беки шаман Турчи.

Соглашаясь с ним, нойоны, старейшины дружно закивали головами.

Чиледу понял, что все они напуганы последним поражением и ни за что не решатся начать войну с тайчиутами, будут обхаживать соседние племена, а это затянется, быть может, на годы. Тогда прощай, Оэлун.

Не смея вступать в разговор, он умоляющими глазами ловил взгляд своего хозяина Тайр-Усуна. Но о нем, кажется, все забыли. У Тайр-Усуна были свои заботы.

– Нам надо ехать в Баргуджин-Токум, – сказал он.

– Там племена малочисленны, какая от них польза? – перебил его Кудун-Орчан.

– Мал жаворонок, да петь умеет, ворон большой, но только каркает! – поучающе сказал Тайр-Усун. – Воины лесных народов находчивы и отважны. Но дело не только в этом. Нигде нет таких искусных звероловов и охотников, как в Баргуджин-Токуме. И только там добывают самый прекрасный мех. Нам нужны шкурки соболей. Много шкурок. Шелковистым мехом и мягким словом мы сделаем с кэрэитами то, чего невозможно добиться острым мечом.

По натянутому полотну шатра стучал дождь,