Смерть умеет улыбаться - Ника Шахова

Мир был прекрасен. Его портил только солоновато-сладкий привкус на языке.

Алая, вязкая, солоновато-сладкая - это, безусловно, кровь. А кровь, известное дело, снится к скорой встрече с родственниками. Но я уже у родственников. Хиромантия какая-то... Может, сон задержался в пути?

Или я подсмотрела чужое сновидение? Натка говорит, такое случается.

Я встала с постели, подышала у открытого окна, тренируясь в пранаиаме, которая является четвертой ступенью раджа-йоги. После упражнений, цель которых - особым образом упорядочить дыхание и очистить нервы от нежелательных примесей, осадок, оставленный дурацким сном, растворился вчистую. Я бодро спустилась на кухню, ощущая приятное покалывание во всем теле и необычайную легкость. Это благотворный прилив могущественных токов праны. Я на пути к совершенству.

- Привет!

- Не спится? - удивилась Нюся, - Вчера на тебе лица не было - худущая,

бледнущая, - запричитала домоправительница, как уважительно называл Нюсю дядя Генрих. Она принялась выставлять на стол обильный завтрак - желтую вареную картошку, посыпанную зеленью, прожаренные до цвета кофе с молоком куски сала, яйца, фаршированные лисичками с луком, гренки с хрустящей корочкой, мед, яблочный сок и горячий кофе. Н-да, Нюсины представлении о завтраке весьма своеобразны. Весьма.

- Хочу, пока все спят, сходить на кладбище, - объяснила я и закинула в рот половинку яйца.

Чистая правда. Мне совсем не улыбалось тащить за собой буйное семейство, которое непременно потащилось бы, заикнись я о кладбище. А мне хотелось тишины, покоя и уединения.

Нюся вдруг хлюпнула носом и вытерла глаза белоснежным фартуком.

- Хозяин ждал тебя, я знаю. Кто скажет, помер и все, - не верь, - она понизила голос до шепота.

- Нюся, - я напомнила себе, что йог воздержан в еде, и решительно отодвинула тарелку с гренками.

Надеюсь, этот подвиг мне зачтется, когда придет срок, - О чем ты говоришь и почему шепотом?

Она обтерла табуретку длинным подолом, присела на самый краешек и наклонилась ко мне:

- Они все сидели в гостиной. Максим вслух читал книгу, а хозяин с хозяйкой и Гретой раскладывали казлы. (Пазлы, - перевела я.) Вдруг хозяин налился краской и упал. А я была в чулане. Слышу - Лизавета кричит: "Нюся! Нюся". Ну, думаю, опять блажь нашла. А она: "Воду неси, капли, скорее!"  Я собрала, что она велела, вхожу в гостиную - никого. Слышу - за стеной хрип.

Вошла в кабинет и вижу - хозяин помирать собрался. Я к нему, - она часто заморгала, сдерживая слезы, кончик ее остренького носа покраснел. Мне стало неловко. Нюся заботится о нас, а мы... Свиньи неблагодарные - вот кто мы.

Увлеклись собственными переживаниями и не замечаем, что Нюся горюет. А мы: "Принеси то, убери это" . Будто Нюся каменная. Тьфу ты, свиньи и есть.

Я коснулась маленькой руки, покрытой пигментными пятнами, и погладила ее. Нюся заплакала - тяжело, молча, как плачут старые люди, у которых не осталось ни одной, даже самой захудалой иллюзии. Я молчала. Что тут скажешь?

- Я подошла к хозяину, - продолжила она через некоторое время, вытирая слезы все тем же фартуком, - А он лежит колодой. Я наливаю капли, а сама вижу: он рот открывает - хочет сказать, да видно, язык не слушает. И смотрит в бок, словно показывает. Ну я и посмотрела, куда он показывал.

- И что? Куда он смотрел? - заинтересовалась я.

- На бюро. Аккурат на твою собаку.

- На ту фарфоровую фигурку, которую я ему подарила?

- На нее, - закивала Нюся.

Я задумалась. Мы с дядей часто ссорились, особенно в последнее время.

Он стал невыносим: постоянно придирался, упрекал, угрожал, закатывал истерики с тривиальным битьем посуды и метанием бронзовой пепельницы в головы домочадцев. Слава богу, до снайпера дяде было так же далеко, как до примы кордебалета.

Когда тяжеленная пепельница свистела мимо моего уха, я всерьез подумала о том, чтобы окончательно и бесповоротно послать дорогого дядюшку по адресу, широко известному в народных массах. А мои помыслы, надо учесть, обычно не расходятся со словами. Что и было доказано в следующую секунду...

Началась такая кутерьма, что... лучше бы она не начиналась.

Нет, скорее всего дядин взгляд случайно упал на ту статуэтку.

- А что тетя, Макс?

- Они ничего не заметили. Разве такие заметят? С них и взятки гладки, - беззлобно заключила старушка.

- А что было потом, Нюся?

- Я побежала вызывать скорую - они-то не догадались, а в кабинете, сама знаешь, телефона нет. И пока я звонила, хозяин умер. Лизавета сказала, сразу, как я ушла.

Мы помолчали.

- Мне, пожалуй, пора. Пойду, - сказала я после того, как Бэн прокашлял семь часов, и встала из-за стола.

- Да что же ты, опять не поела, - огорчилась Нюся.

- Твоими медовыми гренками, Нюсечка, выстлана самая прямая дорога в ад. Думаю, мне туда рано.

Успею еще. А шкварочки подай к обеду. Смотри, я на них буду рассчитывать, - и, послав ей воздушный поцелуй, я вышла из кухни, но попятилась задом и бросила через плечо:

- А как Сем Семыч?

- Есть не хочет.

- Не может быть. Он, часом, не заболел? - забеспокоилась я.

- Да не заболел твой бусурман, - засмеялась домоправительница, - Просто не до еды ему нынче.

- Что так?

- Он занят важным делом.

- Каким таким делом?

- А соседских курей гоняет - вот каким.

- Серьезное занятие, - одобрила я, - Ну, до встречи.

Большое городское кладбище расположилось на вершине холма, поближе к небу. Для того, чтобы туда попасть, надо либо отдать бренные концы (и тогда беспокоиться не о чем - мимо не провезут), либо на своих двоих выйти на окраину Озерска со стороны улицы Строителей коммунизма, которую в перестроечной спешке забыли переименовать, потом пройти по тропинке, пересекающей изумрудный луг, и подняться по довольно крутому склону холма.

Я прошла большую часть скорбного пути и присела передохнуть на прогретый солнцем камень, стоящий у обочины. Отсюда, с высоты, виднелись крыши домов, уродливое здание городской администрации, над которым безвольной тряпкой болтался триколор, бесконечные яблоневые сады, парк

Героев, разделенный надвое хиреющей речкой Тьмакой, озеро с грязно-свинцовой водой, трактор, ползущий букашкой по полю, и темная полоса дальнего леса.

Думаю, отсюда нашим мертвым удобно наблюдать за своими живыми.

Я прошла через кладбищенские ворота и остановилась в нерешительности. Только такая идиотка, как я, могла не спросить у Нюси, где похоронен дядя.

А кругом - никого. Ни одной души - ни живой, ни, брат Чичиков, мертвой. И сторожка смотрителя закрыта на большой амбарный замок. Остается одно - искать свежие могилы. Я медленно побрела по одной из утоптанных дорожек, вьющихся между сколоченными наспех, почерневшими от частых дождей крестами и солидными гранитными памятниками.

Проблуждала я долго. Наконец, сопровождаемая невыносимо радостным щебетом птиц, вышла к вырытым, видимо, с вечера ямам. Вид пустых могил, ожидающих своих квартирантов, ужаснул меня. Дурнота подкатила к горлу, и, чтобы не упасть в крайнюю яму, я намертво вцепилась в высокий резной крест.

Негнущимися пальцами, дрожащими и мокрыми, я нащупала в кармане пачку сигарет. Прикурила с восьмой попытки.

Передо мной зияло раз, два, три... шесть ям. Шесть покойников разом - явный перебор для городка с населением чуть больше трехсот тысяч. Неужели могильщики не смогли вовремя остановиться и копали, копали, копали, пока хватало сил и водки?..

Я обошла все ближайшие захоронения, начав с резного креста, поддержавшего меня в трудную минуту.

Все напрасно. Могилу дядюшки я не нашла. Тогда я расширила зону поиска. И опять результат оказался нулевым. Я присела на голубую скамеечку и задумалась. И было над чем подумать.

Обнаружилось странное обстоятельство: озерчане мрут как мухи, и если они будут продолжать в таком же духе, то в весьма скором времени вымрут как мамонты. Я посчитала, загибая для верности пальцы. За шесть дней умерло, не считая пропавшего дяди, двадцать восемь человек. Ну и статистика, - невесело присвистнула я.

Но статистика статистикой, а дядю искать надо. Вопрос - где.

Я знала, что другого кладбища в Озерске нет. Значит... Значит...

Ексель-моксель! Прадедушкин склеп!

Но как им удалось впихнуть туда еще и дядю?

Ругая себя на чем свет стоит, я вернулась назад, к сторожке смотрителя, свернула налево, прошла мимо заколоченной церкви и оказалась в самой старой части кладбища.

Белую фамильную часовенку я нашла быстро. Нагнувшись, пошарила под камнем, поросшим мхом, и нащупала полуистлевшую тряпицу, в которую был завернут обильно смазанный жиром ключ. Шагнула вперед, наступила на третью слева плиту и вставила ключ в замочную скважину. Замок охотно щелкнул, и дверь отворилась.

Кромешная тьма, обступившая меня, удушливо пахла замурованными цветами. Значит, я не ошиблась: он здесь. Протянув руку, я нащупала керосинку и чиркнула зажигалкой. Потом спустилась по узким крутым ступенькам.