Налог на недвижимость - Керен Певзнер

Мы с дядей Изей, надевшим по такому поводу шелковую ермолку, озирались по сторонам, пытаясь отыскать комнату номер 212, указанную в моей повестке. Наконец нашли и постучали.

— Войдите, — услышали мы из-за двери.

Мы вошли в самый обычный кабинет со столами, выставленными буквой «т». Дядя Изя по советской привычке хотел было стянуть ермолку с головы, входя в помещение, но я схватила его за руку. Во главе стола сидел благообразный раввин, а напротив него — посетитель, у которого на голову была надета маленькая шапочка, сделанная наспех из картона, скрепленного обыкновенными канцелярскими скрепками. Вид у посетителя был самый что ни на есть комический. Он обернулся, и я с удивлением признала собственного мужа.

Раввин предложил сесть и звучным голосом спросил меня:

— Как тебя зовут, женщина?

— Валерия.

Он обратился к Борису:

— Называешь ли ты ее какими-нибудь другими именами?

— Да, — совершенно серьезно ответил он, — иногда я зову ее зайкой.

— А ты как называешь его? — он ткнул пальцем в направлении Бориса.

— Борик, — ответила я.

— Как же так? — удивился раввин и повернулся к мужу. — Ты сказал мне, что тебя зовут Борис!

Мы все, включая дядю Изю, принялись наперебой объяснять, что это одно и то же. Тут дверь открылась и вошел опоздавший Левик, брат моего мужа. Раввин взялся за него:

— Как зовут его отца? — он снова указал на Бориса.

— Яша, — сказал мужнин свидетель.

Раввин посмотрел на моего мужа с нескрываемым подозрением:

— Ты сказал, что его зовут Яков! — в его голосе слышался упрек.

Мы снова, включая уже Левика, стали объяснять, перебивая друг друга.

— Хватит! — прекратил он наш гвалт и обратился ко мне:

— Как зовут твоего отца?

— Павел, — ответила я.

— А ты что скажешь? — раввин смотрел на дядю Изю в упор, не мигая.

— Паша… — прошептал дядя Изя, запинаясь.

Честное слово, у меня было такое ощущение, что сейчас раввин нажмет какую-нибудь потайную кнопку, сюда ворвутся дюжие ешиботники и утащат нас в кутузку за лжесвидетельство и непочтительное отношение к суду.

Но все, к счастью, обошлось. В какой-то момент, будто по мановению руки раввина, в кабинете оказались два свидетеля со стороны суда. Различались они только мастью — один был рыжий, другой черный. На протяжении всего ритуального действа оба не проронили ни слова, а только стояли в углу и мерно качались вперед-назад.

Раввин, как опытный дирижер, стал руководить процессом. Меня он поставил в один угол, Борика — между синхронно наклонявшимися бородачами. Наших свидетелей он вообще отослал. Вдруг в дверях появился писец с чернильницей и куском плотной желтоватой бумаги и стал что-то шептать раввину на ухо. Я разобрала слово «гусь». Писец оправдывался. Раввин, выслушав его, рявкнул:

— Ну так пойди и нарви, если у тебя нет гусиных перьев.

Писец ретировался.

Я с интересом представила себе, как щуплый служка, подражая Паниковскому, будет бегать за гусем. Процесс затягивался.

Наконец писец появился. В руках у него было перо, видать скрыл где-то заначку. Просто невозможно было за столь короткое время поймать и ощипать гуся! Он присел и стал с усердием выписывать загогулины на желтой бумаге. Время от времени он ожесточенно тыкал пером в свои волосы. Раввин нервным шагом прохаживался по кабинету, ежесекундно указывая, что писать. Мы с Борисом стояли по разным углам и смотрели на все это, как зачарованные.

Наконец писец закончил работу и, собрав манатки, выскочил из комнаты. Раввин принялся за нас.

— Возьми эту бумагу и иди к ней, — сказал он Борису.

Тот взял лист и подошел ко мне. Я уже собиралась ее цапнуть, но раввин меня остановил:

— Стой, не бери. Оттолкни руками и иди в другой угол.

Рыжий и черный перестали качаться и, словно суфлеры в театре пантомимы, принялись показывать мне, что надо делать.

С заданием я справилась. Так раввин гонял меня три раза. Борик протягивал мне разводное свидетельство, я шастала из угла в угол, мы оба кусали губы, чтобы не рассмеяться.

Наконец раввин жестом позволил мне взять бумагу и отдать ему. Наступил торжественный момент. Раввин развернул сложенный «гет» — разводное письмо и звучным голосом начал читать:

— «Я, Борис, называемый также Борик, сын Якова, называемого также Яшей, отпускаю от себя Валерию, называемую также Зайкой, дочь Павла, называемого также Пашей, и становится она с этого мгновения доступной для всех!»

Он торжественно надорвал «гет», свидетели со стороны суда подписались, и царственным жестом раввин показал нам на дверь.

Мы вышли, и в коридоре выдержка меня оставила. Я повалилась на скамью и начала истерически хохотать. Братья Каганошвили и дядя Изя смотрели на меня с подозрением, прикидывая, а не вызвать ли скорую для буйно помешанных.

— Ты понял, что он сказал? — отхохотавшись, спросила я Бориса.

— Ну что-то там с именами…

— Он сказал, что мне теперь разрешено давать всем и каждому. Кроме тебя. У меня теперь есть официальная справка.

Этот эпизод молниеносно пронесся у меня в голове, когда я увидела своего бывшего мужа, сидящего на скамейке у входа в подъезд. Я поздоровалась.

— Привет! Какими судьбами? Что в дом не зашел?

— Здравствуй, Валерия, я пришел увидеть Дарью, звоню, а никто не отвечает..

— Не уверена, что она дома. Входи, только за беспорядок извиняться не буду, не ждали.

— Ладно уж.

Мы вошли в дом.

— Чаю будешь? — спросила я.

— Нет, мне бы Дашку увидеть.

— К сожалению, она у подруги, а телефона я не знаю, — мне действительно было досадно. Борис не так уж часто нас навещает, а дочка его любит. Может, подождешь, я попытаюсь выяснить, где она.

— Что поделать, — он вздохнул и поднялся с места. — Я тут денег принес.

Борис достал из кармана толстую пачку, не глядя разделил ее пополам и протянул мне внушительную сумму. Я уставилась на него, такого жеста я не ожидала:

— Да что с тобой? В Лото выиграл? Я же получаю ежемесячно алименты через Национальное страхование.

— Я поменял работу, — ответил он.

Признаться, его места работы всегда были для меня загадкой. Интересно, где кроме завода или стройки может работать здоровый, накаченный парень, практически без специальности, не умея читать и писать на иврите? Разве что в охране, но там платят минимум за проверку сумок при входе.

— Где же столько платят? — удивилась я. В охране?

— Да, — Борис кивнул. — Я устроился в частное охранное бюро. Хозяева из России. Работаем телохранителями, обслуживаем в Израиле деловых людей, в основном с бывшей родины. Они ведь сюда не только отдыхать приезжают. Здесь такие дела крутятся, что без охраны никак нельзя, — он явно важничал.

— Постой, я же читала в газете, Щекочихин сказал, специалист по русской мафии, что мафиози не затевают разборок в Израиле. Здесь для них оазис, родственники, отдыхают они здесь.

— А кто говорит о разборках? Много газет читаешь, зайка моя, усмехнулся мой бывший. — Отдыхают они на Кипре, в Майами, где угодно. И дела делают тоже везде. И почему именно мафия? Я работаю в солидном заведении, с лицензией.

— Послушай, а фирму «Интеллект сервис» вы обслуживаете?

— И ее, и другие. А ты откуда про эту фирму знаешь?

— Оттуда, — передразнила я его, — сам сказал, что я много газет читаю. Вот и вычитала. Они же какой-то контракт века заключили.

— Не знаю, что они там заключили, — внезапно закрылся он, словно не желая выкладывать больше, чем положено. Мое дело — охранять. Мне за это деньги платят, а контрактами другие занимаются. А ты хорошо выглядишь, вдруг свернул он на другую тему. — Когда Дарья придет? — и он нахально обнял меня за талию. На волосатой груди сверкнула золотая цепочка с буквой «L». Что-то раньше я ее не видела…

— Ну, знаешь! — вспылила я и оттолкнула руку. — Раз деньги дал, то я сразу должна тебе что-то?

— Нет, это я так, по старой памяти.

— Память у тебя девичья, бестолковая. Ты что подумал, я сейчас пойду, лягу и ножки расставлю?! Ах ты…

— Да ладно тебе кипятиться, спросить нельзя. Узнаю, Леруня, твой темперамент, — он картинно закатил глаза.

Вот мужики гады! Думают, что им все позволено. Нет, феминистки все же в чем-то правы, когда орут о мужском засилье. Что я ему — проститутка, что ли?

Борик, поняв, что со мной ему ничего не отломится, разочарованно протянул:

— Тогда я пойду…

— Иди, а за подарок спасибо.

— Ты Дашке купи что-нибудь, растет девица. Видел ее как-то на улице идет вся из себя расхристанная, в драных джинсах. Не девочка, а черт-те что израильское.

— Не волнуйся, на себя не потрачу.

— Ну пока, — Борис попрощался и вышел за дверь.

Я выглянула в окно. Пройдя несколько метров, он неожиданно подошел к белому джипу, кажется, «лендроверу», если я не ошиблась. Облокотясь на кузов, возле машины стояла пара молодцов, таких же широкоплечих и матерых, как мой бывший муж. Борис что-то им сказал, и все они как по команде посмотрели в мою сторону. Я вздрогнула. Они сели в джип, и машина, рывком взявшая с места, скрылась за поворотом.