Певец - Пол Андерсон

— Ты бредишь, — тихо говорит Она. — Мне пора ехать.

— Нет, Госпожа, я в здравом рассудке. Похоже, слова мне не подчиняются. Что ж, тогда я спою. Быть может, Ты поймешь.

Я снова ударяю по струнам и начинаю петь — не столько для Нее, сколько для моей любимой:

«Она пошла за небосклон,Надежду увела;Я все ж любовью опьяненК той, что моей была.

Я в гроб стучусь — упорно бью,И стуки те звучатВезде, везде! — и песнь моюСопровождают в лад».

— Я не могу… — Она не доканчивает фразы. — Я не знала, что люди по-прежнему способны испытывать столь сильные чувства.

— Теперь Ты знаешь, Госпожа. И думаю, для УИС это весьма ценные сведения.

— Ты прав— если, конечно, не притворяешься. — Она подается вперед. Я вижу, как Она вздрагивает, слышу, как стучат от холода Ее зубы. — Я не могу больше медлить. Поедем со мной. По дороге ты мне споешь. Кажется, я смогу вынести твои песни.

Признаться, такого я не ожидал. Ну что ж, пока все складывается удачно. Я забираюсь на колесницу. Полог задвигается, и мы отправляемся в путь.

Я разглядываю кабину. За дверью в дальнем конце находятся, должно быть, Ее личные апартаменты. Стены кабины отделаны резными деревянными панелями (естественно, даже Ей необходимо время от времени забывать о том, что мы живем в мире машин). Обстановка строгая, можно сказать, скудная. Тишину нарушает лишь гул двигателя; фотоувеличители выключены, поэтому на экранах сканеров — сплошная тьма. Мы с Царицей подсаживаемся поближе к обогревателю, протягиваем к нему руки. Наши плечи соприкасаются. У Нее нежная кожа; волосы, что выбиваются из-под капюшона, пахнут умершим летом. Неужели Она по-прежнему остается женщиной?

Какое-то время спустя — кажется, минула вечность — Она произносит, не глядя на меня:

— Песня, которую ты пел на дороге, — я не помню ее. Должно быть, она очень старая?

— Да, древнее, чем УИС, и в ней заключена правда, которая переживет вас обеих.

— Правда? — переспрашивает Царица сдавленным голосом. — Спой ее мне до конца.

Мои пальцы достаточно отогрелись для того, чтобы перебирать струны.

«О, смерть ко всем благоволит.Все тщетно, сколько ни моли.И так ведется искони…Timor mortis conturbat me.

Вот рыцарь доблестный в броне.Как гордо скачет на коне!Но смерть — возьми и помани…Timor mortis conturbat me.

Без всякой жалости, шутя,Крадет у матери дитя.И не вернуть, и не спасти…Timor mortis conturbat me.

Ни бедняку, ни богачуС ней справиться не по плечу,Ни молодости, ни любви…»

(Здесь я чувствую, что должен сделать паузу.)

Timor mortis conturbat me.

Она ни мудрых не щадит,Ни тех, о ком молва шумит.Ты снисхождения не жди…Timor mortis conturbat me.

— Нет! — вскрикивает Она, зажимая уши.

— Теперь Ты понимаешь, верно? — Я не испытываю сейчас и намека на жалость. — Никто не вечен — ни ты, ни УИС, ни земля, ни солнце, ни звезды. Мы все прячемся от правды. Я тоже прятался, пока не потерял ту, которая всему на свете придавала смысл. После ее ухода мне стало нечего терять, и я будто прозрел и увидел смерть.

— Замолчи! Оставь меня в покое!

— Царица, я никого не оставлю в покое до тех пор, пока мне не вернут мою любимую. Верни ее — и я вновь поверю в УИС. Я стану повсюду прославлять УИС, и люди будут танцевать от радости, едва кто-либо упомянет про нее.

— По-твоему, УИС есть до этого дело? — спрашивает Она, глядя на меня в упор.

— Песни — штука полезная, — отвечаю я, пожимая плечами. — Они помогают быстрее достичь намеченной цели, какой бы та ни была. «Оптимизация всей человеческой деятельности» — кажется, такова ваша программа? Впрочем, УИС постоянно что-то убирает, а что-то добавляет. Честно говоря, Госпожа, я сомневаюсь, что даже Тебе ясны ее намерения.

— Не смей говорить о ней как о живом существе, — сурово говорит Царица. — УИС — всего лишь компьютер, не более того.

— Ты уверена?

— Д-да. Она мыслит гораздо быстрее и эффективнее, чем человек, однако не живет, не сознает, поскольку лишена сознания. Кстати, отчасти именно поэтому ей понадобилась я.

— Как бы то ни было, Госпожа, — откликаюсь я, — преображение, которое замыслила УИС, произойдет в далеком будущем. Мне тревожно, я беспокоюсь и сожалею о том, что мы утратили самостоятельность. Но только потому, что подобные абстракции — единственное, что у меня осталось. Верни мою Бегунью, и я перестану задумываться о будущем. О том, насколько я буду признателен, Ты узнаешь из моих песен, которые, как я уже сказал, могут помочь УИС.

— Ты невыносимо дерзок, — констатирует Она.

— Нет, Госпожа, я просто отчаялся.

— Что ж, — бормочет Она, откидываясь назад. На ее губах играет призрак улыбки. — Пожалуй, я возьму тебя с собой. Надеюсь, ты понимаешь: все, что случится потом, будет зависеть не от меня. Мои замечания и советы мало чем отличаются от миллиардов других, поэтому их редко принимают в расчет. Однако… Сегодня ночью нам предстоит дальний путь. Поведай мне то, что считаешь нужным, Арфист.

Я решаю не заканчивать Плач и вообще не вспоминать о своем горе. Вместо этого, на протяжении многих часов, я пою о тех, кто познал радость (на веселье, не безумие восторга, а именно радость), которую когда-то могли подарить друг другу мужчина и женщина.

Я знаю, куда мы едем, а потому пою не только для Нее, но и для себя — чтобы не потерять присутствие духа.

Вечер переходит в ночь. Позади остались десятки лиг. Мы едем по местности, по которой еще не ступала нога человека. Ущербная луна и тусклые звезды освещают равнину из железа и бетона; мелькают похожие на припавших к земле зверей ракетные установки и энергоизлучатели, в небе кружат управляемые роботами флиттеры. Я вижу провода, ретрансляторы, крохотные, напоминающие жуков машины; все они входят в систему, с помощью которой УИС повелевает миром. Как ни странно, все происходит в мертвой тишине. Ветра нет и в помине. На стальных конусах лежит иней. Впереди виднеются башни огромного как гора замка УИС.

Та, что сидит рядом, словно не замечает, что слова очередной песни застряли у меня в горле. Она буквально на глазах утрачивает всякое человекоподобие. Лицо превращается в маску, в голосе звенит металл. Царица глядит прямо перед собой. Впрочем, некоторое время спустя Она снисходит до того, чтобы спросить: