Певец - Пол Андерсон

Я будто утрачиваю способность что-либо чувствовать, на меня нисходит неестественное умиротворение. Из-за чего теперь переживать? Дверь железная, стена сложена из камней, сплавленных в единое целое. Я иду навстречу ветру, останавливаюсь, поворачиваюсь, опускаю голову — и бросаюсь вперед. Уж лучше разбить о дверь голову; по крайней мере, на металле хоть останется свидетельство моей ненависти.

Внезапно меня хватают сзади. Ну и силища! Я падаю наземь — и вижу перед собой машину с крыльями и когтистыми лапами. Она говорит моим голосом:

— Не здесь. Я отнесу тебя в более подходящее место.

— А что еще ты можешь сделать для меня? — выдавливаю я.

— Отпустить. Не надейся, что я буду тебя преследовать.

— Почему нет?

— Потому что теперь ты, судя по всему, стал моим заклятым врагом. До сих пор я не сталкивалась с подобной ситуацией, а потому хочу собрать как можно больше данных.

— Ты нарочно мне это говоришь? Нарочно предупреждаешь?

— Разумеется. Вычисления показывают, что мои слова наверняка побудят тебя к решительным действиям.

— И просить снова не стоит? Тебе не нужна моя любовь?

— В нынешних обстоятельствах — нет. Мне ни к чему пророк, которым невозможно управлять. Однако, как я уже сказала, твоя ненависть может оказаться весьма полезной.

— Я уничтожу тебя.

УИС не снисходит до ответа. По ее сигналу машина подхватывает меня и взмывает в небо.

Брошенный на окраине какого-то городка, Арфист сходит с ума.

Я не слишком хорошо сознаю, что происходит вокруг, но ничуть о том не жалею. Стоит зима, в моей голове дуют студеные ветры. Я брожу по свету, вступаю под сень величественных башен и аккуратно подстриженных деревьев, заглядываю в университеты, где так тепло и уютно. Немытый, нечесаный, нестриженый, в лохмотьях, в которые превратилась туника; отощал настолько, что кости, кажется, вот-вот порвут кожу. Глаза глубоко запали; люди стараются не встречаться со мной взглядом и, быть может, поэтому кормят: пускай я смотрю не на них, а в тарелку. Я им пою:

«Удел одержимых однойЦелью сердец жесток:Став камнем, в стужу и знойПреграждать бытия поток.

Конь, человек на коне,Рассеянный птичий кликВ пушистой голубизнеМеняются с мига на миг».

Такие песни внушают страх, ибо в них говорится о том, чего уже не существует в упорядоченной, обезличенной вселенной, и поэтому меня часто прогоняют, проклиная на все лады, а порой мне приходится убегать, чтобы не угодить за решетку и не подвергнуться принудительной «промывке мозгов». Хорошо скрываться на городской окраине — можно повыть вместе с котами — или в лесу (преследователи обычно не рискуют забираться в те места, где сохранилась дикая природа).

Но попадаются и другие — люди, которые гуляют по паркам и заповедникам, которые уходят «на природу», изображая из себя дикарей (а в назначенное время вновь превращаются в добропорядочных граждан). Ну и ладно, они хоть не боятся тишины и ночной темноты. С наступлением весны некоторые из них присоединяются ко мне — сначала просто из любопытства. Постепенно, особенно среди молодежи, мое безумие начинает вызывать сочувствие.

«Облака тень на рекеМеняется с мига на миг;Копыта вязнут в песке,Конь к водопою приник;

Утки ныряют, ждут,Чтоб селезень прилетел;Живые живым живут —Камень всему предел».

Они сидят у моих ног и слушают. Они танцуют под арфу. Девушки наклоняются ко мне, шепчут, что я очень им нравлюсь, предлагают занятьсчя любовью. Я отказываюсь, а когда объясняю, почему, вижу недоумение и даже страх; впрочем, кое-кто честно пытается понять.

С весной ко мне возвращается здравомыслие. Я купаюсь, подстригаю волосы и бороду, надеваю чистую одежду; у меня вновь пробуждается аппетит. Припадки бешенства в присутствии других людей случаются все реже; и все чаще я ищу одиночества и покоя, просиживаю ночи напролет, глядя на звезды и размышляя.

Что такое человек? Почему он именно таков? Мы предпочитаем не задаваться подобными вопросами, ибо поклялись считать, что они давным-давно умерли (точнее, никогда не существовали, поскольку не имели практической ценности), однако опасаемся, что однажды они выберутся из-под наваленных на них камней и снова примутся терзать мир. Что ж, пускай, я буду только рад. Мне бояться нечего: ведь они не причинят вреда мертвецам, а разве я — не ходячий труп?

Я пою той, которой больше нет. Молодежь слушает и удивляется, а иногда плачет.

«Она мертва… А то, что умирает,Вмиг превращает в атомы распад.Скрепленные невидимым союзом,Частицы сходные кружатся в нас.И атомы ее в меня влетают.Они во мне недвижимо лежатИ бесполезным и тяжелым грузомСильней, больнее душат каждый час».

— Ты преувеличиваешь! — возражают мне. — Да, мы умрем, но не забывай, что УИС обязательно нас воскресит.

— Нет, — отвечаю я и продолжаю, тщательно подбирая выражения: — Я был в подземном мире. Я знаю. Вы ошибаетесь. И даже если и правы, ваша правота все равно ошибочна.

— Что?

— Вдумайтесь, разве справедливо, что людьми управляет какая-то машина? Разве справедливо, что мы должны всю свою жизнь бояться смерти? Люди вовсе не части некоего механизма, они вполне способны обойтись без машин-повелительниц.

Я машу рукой, поднимаюсь и иду прочь, снова в одиночестве. Спускаюсь в ущелье, по дну которого бежит река, поднимаюсь на гору. Отдыхать некогда. Я должен добраться до истины.

Должен убедить других, что УИС необходимо уничтожить, — не из ненависти, не из мести, не из страха, а просто потому, что человеческий дух не способен сосуществовать с подобным чудовищем.

Хотя если существует мир, который населяют люди и мыслящие машины…

Я возвращаюсь на равнину, которая полнится слухами. Большая толпа провожает меня до того места, где дорога переходит в городскую улицу.

— Скоро здесь появится Темная Царица, — говорят мне. — Подожди Ее. Пускай Она ответит на те вопросы, которые ты задаешь нам, которые тревожат наши сны.

— Мне нужно приготовиться, — отвечаю я. Поднимаюсь по каменной лестнице, провожаемый исполненными благоговения взглядами, вхожу в здание, брожу по залам со сводчатыми потолками, вижу многочисленные столы и заполненные книгами шкафы. Сквозь оконные стекла сочится солнечный свет.

В последние дни меня преследует некое наваждение: мне почему-то кажется, что все это уже было. Возможно, в библиотеке найдется книга, которую я (по чистой случайности) читал в детстве. Ведь человек старше, чем УИС, старше и мудрее; в его мифах правды больше, нежели во всей ее математике. Я провожу в библиотеке три дня и без малого три ночи. Тишину нарушает лишь шелест страниц. Доброхоты приносят еду и питье, оставляя все под дверью. Наверно, они убеждают себя, что поступают так из жалости (или потому, что не хотят, чтобы я умер столь некрасивой смертью, как смерть от голода). Но я-то знаю, что ими движет на самом деле.