Куда приводят сундуки - Вера Мельникова

Той памятной осенью ей исполнялось 13 лет.

В сумерках Ирина не заметила, что её давно преследовали. От самой станции след в след за ней шла большая худая дворняга, абсолютно чёрного цвета. На что пёс рассчитывал – непонятно, сумок с провизией у Ирины в тот день не было. Правда, в широком кармане пальто лежал вскрытый пакет сушек с маком, которые погрызть в электричке так и не удалось. Может быть, пёс хотел помочь ей с сушками?..

Ирина пса не замечала, занятая своими мыслями. В тот вечер в её реальности этого пса не существовало. Она шла, смотря себе чётко под ноги.

Псу, вероятно, это молчаливое преследование в какой-то момент надоело и он, ускорив шаг, поддел мордой карман её пальто – тот самый, в котором скучали сушки.

– Ого! Пёс – шоколадный нос! Сушки мои унюхал? – весело сказала Ирина, без малейшего испуга.

Пёс завилял хвостом, навострил уши. Ирина протянула ему сушку – пёс продолжал вилять хвостом, но сушки не взял. Ей даже показалось, что он отрицательно покачал головой. Значит, сушки были только предлогом.

– Тебе просто захотелось со мной познакомиться, да?

Пёс в это время кивнул, но Ирина не заметила этого движения: ехавшая по Разинскому шоссе машина на секунду ослепила её фарами.

– Давай я тебя просто поглажу, а то тебя, наверное, и погладить тут некому.

Пёс покорно подставил лоб девушке, закрыв глаза и безвольно опустив хвост.

– Ну, что же мне с тобой делать теперь? Пойдём попробуем показаться моему папе – дом у нас большой… Пойдёшь?

И пёс пошёл.

На стене отцовского дома, рядом с замысловатым крыльцом, была прикреплена жестяная табличка «Дача 10 Мосдачтреста». У этого дома был совершенно другой номер, и он не был десятой дачей; эту табличку несколько лет назад сняли с другого строения, который на самом деле являлся дачей номер десять, и который каждое лето был заселяем каким-то московским ведомством своими штатными сотрудниками.

Таких казённых дач в Салтыковке было больше двух сотен. Всеми домиками заведовала организация Мосдачтрест, напоминающая о своём законном существовании маленькой припиской на каждой жестяной табличке с номерами домов: не просто дача номер десять, а дача номер десять Мосдачтреста. Но вид у всех этих домиков был всё равно совершенно заброшенный: ни одним из них уже давно не пользовались. Многие домики просматривались насквозь «благодаря» выбитым окнам и дверям, снятым с петель…

Гнилые ступени, тощие балкончики с провалившимся полом… На первом этаже была типовая застеклённая верандочка с двумя дверьми в не отапливаемые комнатки; на втором – одно душное, жаркое от раскалённой крыши помещение. Все домики были скучными, безликими, никому не нужными.

Вот с такого домика и была снята однажды эта табличка ставшая теперь раритетной.

Отец сидел на крыльце в старом садовом кресле и стругал ножом длинную палку.

– Папа, я не одна! – крикнула Ирина, открывая калитку и пропуская вперёд пса.

– Ты не поверишь, дочь: я вчера к платформе ходил за газетой…

– Ты стал читать газеты?

– Не перебивай… Нет, не стал, мне просто необходимо было пройтись с газетой, это не важно…

– А завтра ты готовишься идти с посохом?

– Допустим! Не перебивай. За мной увязался кот! Настоящий такой кот, представляешь? И тоже абсолютно чёрный…

– И ты привёл его домой?

– А куда же я его дену, по-твоему, если он идёт и в глаза мне смотрит? Вон, лежит на кухне, отогревается… А пса, конечно, помыть бы завтра… Как Москва? Как мама?

– Не без приключений обе. – Ирина опустилась на верхнюю ступеньку крыльца. – У мамы сегодня была загадочная гостья… Девушка, помладше меня, довольно вежливая, одета прилично… Сказала, что жила давно в нашей квартире и просила разрешения осмотреть квартиру хотя бы с порога… Паспорт свой предлагала… Интересовалась каким-то большим сундуком, который был при ней в этой квартире… Сундука, соответственно никакого не оказалось, ты же знаешь… Наша мама вместо того, чтобы сказать, что сундука не было и нет, заявила, что он был и отдан в театр актёру Щепкину… Эта девушка расстроилась, ушла… Ну а маму потом прорвало, покричали мы с ней основательно друг на друга… Посуда немного пострадала… То, что мама взорвалась – это меня не удивило, ей очень скучно, я понимаю… Но не понравилось мне то, что она очень уверенно заявила, что эта приходившая девушка, по её мнению, и есть хозяйка того сундука, и что она – какая-то Баскакова… Вот такая история! Не знаю, как к этому относиться. Я, вероятно, не имею право так говорить, но, по-моему, маме срочно нужна консультация психиатра. Или, как минимум, психолога.

– Дочь, а эта гостья не говорила, насколько давно она жила в этой квартире?

– Говорила: в прошлой жизни.

– И ты сама это слышала?

– Да.

– Она назвала своё имя?

– К сожалению, я повела себя сразу не очень вежливо… Я не спросила!

– Ну, а мама, конечно, подавно.

– Она вообще была занята своей новой ролью.

– ?

– Она у нас теперь «окончательный декаданс».

– Так, ясно… Зря не поинтересовались именем этой девушки, – Отец неожиданно стал грызть ногти, как ребёнок, который волнуется.

– Пап, ты в порядке? Или тебе тоже консультация кого-нибудь нужна?

– Мне нужно имя этой посетительницы! Очень нужно! Потому что сундук действительно был, очень большой, окованный железом. Их называли дорожными: когда собирались в дальний путь, в такие замечательные сундуки влезало очень много вещей. И они запирались основательно – можно даже было и висячий замок пристроить. В краеведческих музеях таких полно… А тот сундук мы с матерью сняли с чердака, это было ещё до твоего рождения… В нём лежали шторы… Сундук был настолько огромен, что когда у нас оставался на ночь кто-то из гостей – мы стелили ему именно на этом сундуке… И поднять сундук можно было только вчетвером… Пыли на нём было килограмм, когда мы его с чердака стаскивали. Откуда он там взялся – не знаю, мне это было тогда как-то неважно. А нашу маму находка этого сундука потрясла…

– А кроме штор больше ничего внутри не было? Двойное дно? Тайник?

– Двойное дно было. Только не дно, а боковая стенка: когда мы сундук открыли – она как-то сама расщепилась, видимо, от времени. Там была полость с целой кипой квитанций. Ну, это я их так обозвал, эти бумаги, а на самом деле, может это были какие-то чеки, накладные – не знаю… И на них на всех стояла фамилия Баскаков. Мать пошла в Некрасовскую библиотеку, там раньше был хороший краеведческий зал. И вот по старым справочникам она выяснила, что этот дом на Гиляровского, где мы с ней жили, раньше принадлежал Баскаковым. Это была целая купеческая династия, чем занимались – не помню… По-моему, фабрики ткацкие у них где-то были… Может быть, что-то ещё – не важно… Но важно то, что они построили этот дом на свои средства, сами жили в одной из квартир, а остальные – сдавали внаём. Поэтому тот факт, что вас посетила наследница этого дома, меня совершенно не удивляет…

– Пап, я не помню никакого сундука в нашей квартире. Может быть, он был в моём детстве, но я его не запомнила.

– Очень странно! Когда я съезжал с Гиляровского, он был. Куда же мама могла его деть?

– Эта девушка задавала тот же вопрос. Мама ответила, что она его отнесла в театр к Щепкину в качестве декорации.

– Щепкин умер около тысяча восемьсот семидесятого года… Собственно, туда, куда мама якобы отнесла сундук, театра никакого не было, а был дом Щепкина, его частный дом… А теперь – музей… Всё ясно: она не захотела говорить правду… Вот тебе и история! За сундуком явилась владелица, а сундука – нет.

– И тебя не смущает то, что девушка утверждала, что она жила в этой квартире в прошлой жизни?

– Дочь, моя профессия меня окончательно испортила: нет, не смущает! Всякое случается. Меня сейчас больше всего интересует, куда мама могла деть сундук. Допустим, она действительно отдала его в какой-то театр, но при чём здесь покойный Щепкин?.. Вам бы надо было координаты этой посетительницы взять… Дочь, я тебя прошу, если ещё раз она явится – поговори с ней, ладно? Ради маминого спокойствия… Однозначно было бы правильным вернуть этот сундук законной владелице… Только хорошо бы его сначала отыскать…

– Я поняла. Как твоя новая глава?

– Диалог не клеится. Пойдём, посмотришь. И воду заодно поставим греться для нового лохматого жильца.

В начале марта я опять заезжала к бабушке. Улицу Гиляровского я на сей раз решила сознательно обойти стороной. И чтобы даже переулков, выходящих на неё, не касаться, я поехала через метро Новослободскую.

На Селезнёвской улице, около палатки с мороженым, стояла Ирина мама, тщательно изучая ассортимент московских хладкомбинатов. На ней было длинное чёрное пальто из какой-то очень мягкой ткани, замечательно приталенное, чёрные кружевные перчатки, на голове – всё тот же чёрный шарф, живописно накрученный. В руках она держала плоский матерчатый несессер, расшитый стеклярусом, который щедро одаривал прохожих солнечными зайчиками.