Куда приводят сундуки - Вера Мельникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо, Лев Георгиевич. Я напоминаю Вам, что ваш покойный папа стоял у истоков нашего Общества, как и моя мама, и Вы, соответственно, потомственный его участник. Что же мы обсуждали сегодня?.. Надо отметить юбилейный год традиционной велогонкой «Никольские ласточки»…
– Не рано ли сейчас об этом говорить – там снег ещё не растаял, – качнула головой в сторону чёрного запотевшего окна Ирина.
– Милочка, готовьте сани летом, а телегу – зимой, Вам это известно?
Ирина промолчала, плотно сжав губы и метнув в старушенцию ненавидящий взгляд. Слово «милочка» вернуло Ирину на улицу Гиляровского, в материнский дом: их соседка-кошатница обращалась к ней всегда именно таким образом.
– Это записывать? – едко спросила девушка.
– Вы обязаны понимать, что согласно Уставу, я автоматически должна донести до Вашего папы всю информацию. Всю! И именно сегодня. Это Устав. И пока я не закончу – не уйду. Поэтому лучше будет для нас троих, если Вы соизволите меня не перебивать. Я продолжаю: традиционная велогонка – это традиционная велогонка. Мы начинаем на кругу около платформы Никольская, едем через весь посёлок вдоль железной дороги, пересекаем Разинское шоссе, далее через Салтыковку до Кучино. Это наш традиционный маршрут и я надеюсь, Лев Георгиевич, что у Вас не будет замечаний. Ваш номер участника 23. Вы его не потеряли?
– Пап, подожди, разве у тебя есть велосипед?!
– Да, дочь, этот динозавр лежит у нас на чердаке. Ты его и не можешь помнить. Велогонка бывает раз в десять лет. В прошлый раз ты уезжала с мамой на море, а до этого была только в проекте своих родителей.
– И что, серьёзный транспорт? Гоночный? Настоящий?
– Марка «Украина» Харьковского велосипедного завода, по прежним меркам – транспорт солидный. Сиденье из дублёной кожи!.. Цепь смазать и полетит. Он же у меня Никольская ласточка номер один.
– Ирина, Вы не знаете, что Лев Георгиевич победил однажды в этой гонке? От приза он, правда, отказался… Сколько Вам тогда было, Лев?
– Надежда Платоновна, я Вам обещаю после Вашего ухода всё подробно дочери рассказать. Клянусь ничего не утаивать. А номер свой я постираю, поглажу и обязательно буду участвовать в вашей гонке. Давайте продолжим!
– Не в «вашей», а в «нашей», Лев Георгиевич. Планируете снова выиграть?
– Конечно! Мечтаю вторично стать самой главной Никольской ласточкой. Особенно, если больше участников не будет.
– Вы напрасно иронизируйте, Лёва. Участвует очень много народа, борьба будет серьёзной. Афанасий Иванович едет – он высказывал опасения, что не доживёт до этого года, сами понимаете, в восемьдесят три крутить педали весьма непросто…
– Может быть, мы лучше Афанасия Ивановича торжественно на машине по всему маршруту провезём?
– Что Вы! Он очень серьёзно настроен, очень! Будет выступать на немецком трофейном велосипеде с низкой дамской рамой. И в этом году обещали быть новые участники.
– Неужели в нашем истоптанном цивилизацией посёлке неожиданно обнаружились новые старые дачи?
– Они не обнаружились неожиданно, странный Вы человек. Они были всегда, и мы об этом помнили, но раньше были обстоятельства, препятствующие принятию этих дач в наше Общество. Например, Новосалтыковская 12 – вернулся хозяин! Отсутствовал пятнадцать лет, а теперь вернулся! Нашёл в сарае старинный велосипед своего деда, как он утверждает, привёл его в порядок и теперь – едет! Я Вам даже могу сообщить его номер участника…
– Не стоит, на месте и посмотрим. А что ещё помимо велогонки обсуждалось? На лыжах в этом году не ездили, да?
– Лев, наши лыжи были сразу после Нового года около Лисьей горы, но я Вас там не видела. Мне кажется, Вы вообще как-то нами пренебрегаете. Обидно! Вы же потомственный участник Общества. Обидно! Но я могу дать Вам шанс исправиться: в мае мы организовываем выставку-продажу старой и старинной мебели. Мероприятие серьёзное, масштабное, мы даём объявление в местную прессу, рассчитываем на визит журналистов из Москвы. Проблема в том, что не определено место проведения выставки. Понимаете, помещение библиотеки может всех участников не вместить. И кроме того, есть один деликатный момент: если кто-то будет подвозить шкафы и буфеты, то в библиотечную калитку они могут не пройти, понимаете? Лев Георгиевич, у Вас ведь ни цветника, ни огорода нет на территории…
«И калитки у меня теперь тоже, видимо, не будет», – подумал про себя Ирин отец.
– Может быть, – продолжала вкрадчивым тоном Надежда Платоновна, – Вы согласитесь разместить у себя перед домом владельцев мебели и гостей на Вашей удобной лужайке?
– Я понял, понял… Я подумаю на досуге… Только, подождите, почему Вы сказали про выставку-продажу? Последнее слово меня смущает. Мы же продавать не имеем право, согласно Уставу.
– Совершенно верно! Это такой рекламный трюк – для привлечения публики, не более того! В наш век всё покупается, к сожалению, и всё продаётся… Значит, помните, Вы должны выбрать по Вашей личной описи два-три предмета мебели, которые хотите демонстрировать и придайте им товарный вид: чтобы никаких паутин и прилипших свечных огарков я не наблюдала. Ну и бирки должны быть обязательно, образец я Вам оставляю.
Каренина порылась в ридикюле и вытащила оттуда несколько маленьких серых картонок: «Самовар тульский, медь, мастерские Ивана Михайлова 1839 год», «Чашка фарфоровая с надглазурной росписью, фабрика Попова, город Дмитров, конец 19 века», «Сервиз трактирный, фабрика Вавилы Сабанина, сельцо Власово Покровского уезда, первая четверть 19 века».
Лев Георгиевич не стал спрашивать у гостьи о судьбе этих бирок: он боялся затянуть незапланированный визит уважаемой Надежды Платоновны.
Каренина положила на стол и копию описи всей старинной мебели в доме Льва Георгиевича. Общество раз в пять лет обходило все дачи и с разрешения хозяев делало фотографии, замеры и зарисовки всех довоенных и дореволюционных комодов, буфетов, этажерок. Потом эти фоторепортажи вывешивали на стендах местной библиотеки.
Среди заядлых дачников, большая часть из которых жила в Салтыковке уже постоянно (собственно, и Лев Георгиевич был в их дружном числе), не было ни одного человека, кто пытался избавиться от бабушкиных деревяшек – все поголовно были фанатами старинных интерьеров. Никто никогда ничего не продавал. В крайних случаях предпочитали обмен друг с другом. И, конечно, все радовались, если по счастливой случайности удавалось пополнить эту общую гигантскую коллекцию (из московских квартир иногда приез-жали «лишние» венские стулья, из Владимира – патефоны, из Орехова-Зуева – большие мутные зеркала в резных деревенских рамах местных кустарей).
Надежда Платоновна ушла за полночь. Просила не провожать. С порога напомнила, когда готовить телегу, а когда – сани. «И чтобы никаких свечных огарков!».
Ирина долго не могла успокоиться после ухода гостьи, настаивая на теории всеобщего весеннего обострения.
– Пап, но она же с тобой как с мальчишкой! А ты сидишь и не сопротивляешься! Неужели нельзя отказаться от участия в этом Обществе? Ты же теряешь своё время. Это же посягательство на твою частную жизнь со стороны этой вонючей старухи. Я не понимаю, почему она распоряжается твоей собственностью?
– Дочь, успокойся, во-первых, она не вонючая и ничего плохого лично мне не сделала, а во-вторых, к сожалению, меня обязывает мой дом. Ты же знаешь, что у нас дореволюционная конструкция в ропетовском стиле…
– …на которую раньше имелась охранная грамота от государства, которую ты куда-то засунул.
– Совершенно верно! Так что, я обязан участвовать во всяких местных развлекательных мероприятиях для пенсионеров, коим и сам вскоре стану.
– А почему ты от приза в велосипедной гонке отказался?
– Так ведь это было полное собрание сочинений Ленина! Мне было лет семнадцать. Я заявил Карениной, что мне одному всё это не утащить, что я устал, и смылся. Она потом отца моего распинала вот на этой кухне. Спасибо отцу, он довольно скоро её выпроводил, но я тогда поклялся больше никогда никаких соревнований не выигрывать.
– Слушай, а если нам из маминой квартиры кое-что из старой мебели взять для этой выставки?
– Категорически против: у нас на чердаке своей мебели хватает, и я готов маме пару лишних шкафов отправить. Завтра полезем и посмотрим. И велосипед, кстати, достанем. Так, что у нас там с мурманским поездом?
– Отошёл два часа назад.
– Отлично! Пусть пока колёса стучат. Успеваем. А относительно «посягательства на мою частную жизнь» я тебе вот ещё что добавлю: был договор шестьдесят лет назад, при отце, что все старинные дома в Салтыковке и мебель в них – неприкосновенны. Они должны были служить как бы маленькими музеями со свободным для всех желающих входом. Но при этом ты имел право построить рядом новый дом по своему усмотрению и продавать из него всё, что тебе вздумается. По-моему, отличная была идея, а?