История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Повсюду, таким образом, замечаем мы, как в воззрениях людских античный Рим берет перевес над христианским. Церковное воззрение должно было во время эпох изгнания и раскола пап прийти в упадок и в равносоответствующей степени выдвинуться антично-светское. Изо всех этих идей видели мы исхождение Колы ди Риэнци, этого чародея политической древности, в падении своем увлекшего один из догматов средневекового Рима. Ибо грезы его разлетелись в действительности так: что вечны лишь те идеи, которые сопричастны поступательному духовному образовательному процессу человечества; историческая же, раз обратившаяся в руины форма представляется погибшей навсегда. Истлевшие пергаменты древних, в которых скудными знаками запечатлели душу свою Гомер, Платон и Цицерон, оживотворились под влиянием морального процесса вновь, но из колоссальных монументов, на которых вырубили имена и деяния их римляне, не вышли более ни Брут, ни Фабий, ни Цезарь и Траян. Задача возрождения древности разрешена была теперь в той же самой Флоренции, которая с трезвым здравомыслием отвернулась от Колы ди Риэнци и предсказала гибель фантастическим его порывам. Из положения римских дел было, наконец, выяснено, вследствие чего и к духовной даже реформе относился пассивно город. Но возлелеянная во Флоренции новая цивилизация вступила наконец в XV веке и в Рим, наподобие афинской образованности в древности. Св. престол стали занимать гуманистические папы; они создали второй век Августа, снова превратили Рим в сокровищницу науки и искусства, сосредоточили в нем под покровительством своего всесветного авторитета новую культуру и придали ей великие римские формы.

2. Невежественность Рима в XIV веке. – Состояние Римского университета. – Восстановление его Иннокентием VII. – Хризолорас. – Поджио. – Леонардо Аретино. – Колонны. – Кола ди Риэнци. – Зачатки римской археологии. – Никола Синьорили. – Кириак. – Поджио. – Римская историография. – Зачатки городских анналов. – История пап. – Теодорих фон Ним

XIV век, столь блистательный по части первых бессмертных творений национального итальянского гения, с трудом на пару листов доставляет материал для историка культуры Рима. Духовное запустение города было далеко не одинаково велико; оно привело в ужас Данте и Петрарку. Все образовательные учреждения пришли в упадок, и университет Бонифация VIII после темного бытия погас. С Иоанна XXII не пекся о нем ни один из авиньонских пап, и даже Кола не издал в пользу его никакого эдикта. Римский гражданин Петрарка содействовал к учреждению Пражского университета, но ни единым словом не обмолвился о римском; драгоценную свою библиотеку завещал он Венеции. Великий Альборноц основал образовательное заведение в Болонье, а кардинал Николай Капоччи Санте Софию в Перуджии; о Риме же не заботился никто. В Перуджии основан был в 1307 г. университет Климентом V: он скоро достиг процветания; в половине XIV века он блистал даже двумя великими итальянскими профессорами права, Бартодо и Бальдо, из которых последний был по рождению перуджинец. Во второй половине века капитолийский магистрат жаловался на упадок Римского университета благодаря недостатку в докторах; он решил его возобновить и пригласить иностранных профессоров для обоих прав, для медицины, грамматики и логики. Местонахождение высшей школы перенес он в более покойное Трастевере. Мы не знаем, однако, решился ли какой чужеземный ученый, вместо того чтобы блистать в Болоньи или Падуе, занять кафедру в Трастевери. Схизма, наконец, должна была пресекать все попытки такого рода, и восстановил университет 1 сентября 1406 г. лишь Иннокентий VII. Язык его буллы отражал уже в себе гуманистические тенденции времени. «Не существует на земле, – так объявлял папа, – более пресветлого города, как Рим, и в котором долее процветали бы науки, которые мы теперь желаем сюда возвратить; ибо в Риме изобретена была латинская литература, составлено и сообщено народам гражданское право; здесь же находится местонахождение и канонического права. В Риме же создана была всякая мудрость и доктрина или заимствована у греков. Если поэтому в других городах преподаются чужие науки, то в Риме преподается лишь свое родное». Булла эта была, без сомнения, составлена Поджио Браччолини; ибо знаменитый этот гуманист был с последнего года Бонифация IX папским секретарем. Он же уговорил папу учредить кафедру греческого языка и предложил ему профессором своего собственного учителя Хризолораса. Поддерживаемый некогда в Риме базилианскими монахами и школой греков язык Эллады теперь совершенно утратился; Петрарка не встретил в Риме ни одного знакомого с оным. И не невероятно, что Хризолорас, возжегший в Венеции и Падуе, и особенно во Флоренции, страсть к греческому, действительно занимал профессуру в Риме, сохранив сношения с папским двором и после Иннокентия VII. Но в апреле 1415 г. умер он в Констанце, куда сопровождал кардинала Цабареллу. Весьма статочно, что кратковременно преподавали в университете Римском и сам Поджио и Леонард Аретинус, сделавшийся благодаря влиянию первого апостолическим секретарем. Но смуты при Григории XII не дали окрепнуть университету, римская Сапиэнца распалась, и прочно реставрировал снова ее лишь в 1431 г. Евгений IV

На моральный упадок Рима в XIV веке указывает малое число не только литературных талантов, но и значительных личностей вообще. В XIV веке не было из числа пап ни одного римлянина, из числа кардиналов лишь весьма немного. Это влияло вредно на культуру города. Да и те немногие кардиналы, которые были из римлян, как то: Иоанн Колонна, Наполеон, Орсини, Иаков Стефанески и Николай Капоччи, жили далеко в Авиньоне. Первая половина века богаче именитыми римлянами, чем вторая, когда имена Колонн и Орсини блистают лишь среди капитанов банд. Сочинениям Петрарки обязаны почти исключительно прославлением своим Колонны его времени, и мы не в состоянии более судить, насколько имели основание расточаемые им хвалы за образованность. Помимо них и дома Орсини де Ангильяра причислял Петрарка к числу особенных своих римских друзей Лелло ди Пиетро де Стефанески, к которому под именем Лелия обращены многие из его писем.

Гениальным римским талантом, мало того, истинным духовным продуктом города в XIV веке был Кола ди Риэнци, об образованности которого мы в состоянии судить. Письма его и апологические сочинения служат вместе и литературными памятниками тогдашнего Рима. Его полунотариальная, полуцерковная латынь не могла, правда, выдержать критики цицеронианца Петрарки, и поток натурального его красноречия не руководился классическими правилами, но являлся выражением оригинального ума и загадочного мышления. Особый род готической прозы, в котором поистине чарующ Данте, вскоре навек поглотился элегантным цицеронианским стилем. На одной почве локальной римской науки трибун был гениален. Его называть можно первым римским археологом. Он первым приподнял мифическую завесу Мирабилией с монументов города и сделал их предметами исторического обследования и конъюнктуры. Быть может, собирал он уже и надписи (которые едва умел разбирать Петрарка), занявшись, как кажется, собиранием коллекции монет императоров. Со времен Анонима фон Эйнзидельн (около 800 г.) оставались целые века надписи Рима нечитанными и непонятными. Пытливый взор брошен на них лишь с пробуждением классических знаний. Первым в Риме, составившим в последней трети XIV века собрание римских надписей, был Николо Синьорили, бывший впоследствии, при Мартине V, городским секретарем. За ним последовали затем в XV веке Кириак Анконский и Поджиус. Но ни Петрарка, ни Хризолорас, ни даже Поджиус, все три первые новым взглядом смотревшие на Рим, не подумали о научной верификации Мирабилий города, в то самое время вновь списываемых и распространяемых, и лишь Флавием Блондом де Форли основана была римская топография и археология.

Мы причисляем сюда же и немногие историографические сочинения, появившиеся в XIV веке в Риме. Ими и ограничивается вообще римская литература в эту эпоху. Когда город остался предоставленным сам себе и гражданство стало единовластно, то возникли и зачатки римской городской истории в форме дневников. Попытки эти остались, к сожалению, единичными. В глубокой изолированности Рима мог бы патриотический какой-либо дух при поощрении со стороны капитолийской республики соорудить памятник Средним векам, как это сделали трое Виллани для Флоренции, но вместо того имеются лишь скудные приступы к римским анналам, начиная с римского похода Людовика Баварца. Самым значительным произведением в ряду оных являются «Фрагменты римской истории», с 1327 по 1355 г., главнейшую часть которых составляет жизнь Колы. Неизвестный составитель их, сторонник, хотя и не слепой поклонник трибуна, был римлянин из гражданского состояния без политического образования, но с методическим знанием древних авторов. Язык его (по счастью, перевел он свой первоначально по-латыни написанный труд на итальянский язык) есть, по-видимому, римский той эпохи диалект, грубый, оригинальный жаргон, не заключающий в себе ни капли мелодических красот языка флорентинцев. Наивный и народный склад составляет наибольшую прелесть книги, любопытная же эпоха придает ей высокую ценность. Сравнивая римского историка XIV века с политически образованным Виллани или Дино, можно на основании этого прийти к заключению относительно сдавленности городского быта Рима.