Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

- Дистанция два метра. Любой, кто вынужденно остановился, сразу принимает в сторону вместе с санками. Пошли.

Каждый боец, за исключением охранения, тащил за собой весь свой нехитрый скарб, размещавшийся на самодельных санях. Деревянные салазки и высокая плетёная корзина. Корзины имели отдельную историю. Хиславичи, помимо крупнейшей в регионе ярмарки славились калганом. Этот корень используется при приготовлении знаменитых тульских пряников и варении церковного мира. Из года в год жители копали его, складывали в корзины и отвозили в Москву. Сколько это продолжалось лет - не известно. Но в два последних предвоенных года, то ли калгана стала меньше, то ли тары сплели больше, так что в этих корзинах стали продавать картофель, и прочие овощи. Опять же, хранить в яме удобно и доступ воздуха приемлемый, да и понравилось многим. В общем, скопилось у меня этих плетёнок видимо-невидимо. Теперь корзины перекочевали на санки. За последним в колоне бойцом следует лошадка, та самая, которая привезла миномёты. Она тянет самый тяжёлый и объёмный груз: боеприпасы с оружием.

Тук-тук-тук, тук-тук-тук, - раздавался стук железа о дерево. Из будки выскочил Полкан, выставил перед собой передние лапы и, выгнув полумесяцем спину, сделал собачьи потянушки. Замер на несколько секунд, получая удовольствие, после чего сжался как пружина, топорща шерсть, вздрогнул, словно что-то сбросил с себя; не то остатки дремоты, не то какую-то вреднючую живность и завилял хвостом, поглядывая на женщину. Слов: "Господи, какой убогонький, иди, кухня там" - не последовало, и дворовый пёс вновь заскочил в будку, гремя цепью. Хутор жил своей жизнью: дымила печная труба, кудахтали куры, иногда было слышно, как корова трётся боком о стойло. А где-то рядом, утопая в глубоком снегу, обходя стороной открытые места, шли люди. Точно по графику, к восьми часам группа разместилась на окраине опушки, маскируясь среди деревьев. Савченков с двумя своими командирами отправился к Афанасию. Оставляя по левую руку от себя тянувшийся до самого оврага огород, Фёдор пошёл прямо по картофельному полю, а дальше, уже идя на звук стучащей лопатки. Рядом с овином, встретившая их Серафима выгуливала порося, вернее отталкивала его ногой от корыта с сечкой. Фёдор поздоровался, передав поклон от Алексея и вместо приветствия выслушал отповедь о пьяницах, аниках-воинах, горькой судьбе русской бабы и как ей все надоели. В процессе монолога стало понятно, что хозяина хутора дома не застать, силки на зайцев в лесу проверяет, зато есть поляк, пить не умеющий, а всё туда же, что и остальные мужики. Едва Савченков захотел возразить, как Серафима припахала его сопровождающих отнести в свинарник корыто, а сама, схватив порося за ухо, поволокла животное в хлев. Пока всё это происходило, со стороны бани объявился Афанасий. Дед украсил себя перекинутой через плечо верёвкой, к которой за задние пазанки были приторочены с пяток зайцев. Поймать такое количество "ушастых" в силки было невероятно, и знающий толк в охоте непременно бы поздравил счастливчика с таким успехом, но Савченков охотником не был. Он просто пожелал доброго утра, а Афанасий не обиделся, что с городского взять? Пройдя за хозяином в дом, Фёдор остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку. На столе, почти под самой божницй, откуда равнодушно созерцал хату посеребренный Николай-угодник, стояла пузатая бутыль с брагой. Возле неё положив руки под голову, посапывал мужичок.

- Янек! Едриттвай коцынь, - выругался Афанасий, - сколько спать-то можно? Холера ясна, работы непочатый край, а ты, - дед приподнял бутыль на уровень глаз, оценил остаток и, махнув рукой Савченкову, сказал: - Пошли на двор, что ли. Сомлел полек. Оно и понятно, отколь силам взяться, коли как этот заяц, всё по кустам да по норам.

Мужичок вздрогнул, поднял голову, попытался привстать и рухнул на лавку. Затёкшие ноги не держали. Проводив рассеянным взглядом хозяина и его гостя, Янек снова уснул.

- Это тот польский беженец, который в урочище живёт?

- Уже нет. Николаевич просил приглядеть за ним, кабы не я, замёрз бы дурень. Еле в бане отходил. У него тут дочка поблизости, в Слободе приютилась. И её заберу. Нам-то чего старым? Два рта как-нибудь прокормим, а лишних рук в хозяйстве нетуть. Дуне пилу дёргать тяжело, да и Симка не каждый раз придти может, а мне досок напилить надо. Вон, щели в хлеву, с ладонь. Долго ли порося застудить?

Савченков слушал, и едва он пытался вставить хоть слово, как сразу понимал, не вовремя. Афанасий поведал про свои проблемы, про то, где уже болит и где скоро будет. Казалось, прервать монолог будет невозможно, но тут появилась Серафима с правилками для шкур. Дед сдал добычу, приговаривая, что к концу года точно на тулуп шкур насобирает и, оставив лыжи в стороне, потянулся за снегоступами.

- Ну что, Федя, ходим за мной, места покажу… красоты не писанной. В район, давно, лет десять назад, писатель один приезжал. Не хухры-мухры, а целый граф. Как фамилия запамятовал, простая такая…

- Алексей Толстой?

- Ага, он самый, толстый. Значит, приехал и говорит: "Покажите мне места знатные". Там походил, сям побродил - не то. Скучно ему стало. Так вот, уже уезжать собрался. Мол, не зацепило душу. Многого чего есть, а того, что надо не увидел. Так бы и уехал. Слава богу, нашёлся один умный человек, подсказал, куда идти надобно. Той самой тропинкой, по которой я графа водил мы и пойдём.

Савченков шёл за дедом и вглядывался в красоты природы, силясь вспомнить прочитанные им произведения Толстого. На ум ничего похожего не приходило, видать, не об этих местах писал граф. Вскоре Афанасий вывел отряд к урочищу. Показал Савченкову и командирам где можно жить, где брать воду, а где дровами разжиться. Просил не обижать лосят, обращаться за советом и, забрав с собой коня, пошёл к хутору. За полчаса, пока все занимались осмотром территории, Фёдор, держа в руках карту, расставил наблюдательные посты, определил места хозяйственного и санитарно-гигиенического назначения, даже тупик в гроте под арсенал выделил. Их укрытие напоминало перевёрнутую вверх ногами ёлку. Главный тоннель и ответвления в стороны, некоторые из которых соединялись между собой. План этого лабиринта и держал Савченков, когда осматривал место под будущий медпункт. На бумаге всё получалось, но как только бойцы стали располагаться на отведённых местах, случился обвал. Серьёзный такой, с грохотом и треском опорных балок, которые словно тонкие спички, а не массивные брёвна, расползались по волокнам, лопаясь с каким-то прощальным хлопком. Тонны породы просто рухнули вниз, замуровывая галерею на десятки метров вглубь. Толи дерево подгнило, толи ещё что-то, но люди стали с опаской поглядывать на потолок, ожидая продолжения. Карбидные фонари тускло освещали свод, а сверху закапали капли воды. Первое столкновение с реальностью, с так называемой жизнью в подземелье, показало, насколько далеки были его представления вместе с товарищем Наблюдателем об организации места базирования лагеря. Чтобы хоть примерно представить себе сложности, с которыми бойцам Савченкова пришлось серьёзно считаться, надо хоть раз спуститься под землю. Есть такой патологический страх как клаустрофобия. До поры до времени он может и не проявляться, но стоит человеку стать свидетелем обвала, как в любых гротах, катакомбах и подземельях он начинает себя чувствовать неуютно. Это защитная реакция организма, которая возникает в угрожающих жизни условиях. Вроде, каждый из отряда заглядывал в лицо смерти, и не раз, а шаг по тоннелю уже через силу. Нельзя сказать, что все в раз запаниковали, пожалуй, сильнее всего их тревожила та общая неопределённость, когда всё приходится делать не так, как обычно, а на ощупь. Надо было срочно что-то придумать, и Фёдор объявил перекличку, требуя доклада. Шесть винтовок, несколько десятков ящиков с минами, весь запас бутылок с зажигательной смесью, патроны, это осталось по ту сторону сгрудившихся камней навечно. Слава богу, никого не задавило, а то и без того оставшиеся наполовину без оружия бойцы впали в уныние. Недаром говорят, что неудачи тоже отличаются друг от друга. Назовёшь ли, к примеру, неудачей то, что случилось несколько минут назад? Наверно, нет. Это было нечто больше, чем неудача. Пробравшись к главному тоннелю, люди остановились. Некогда широкий вход в грот перестал быть виден. Выжить после обвала, для того, чтобы узнать, что похоронен заживо, тут у самых бесстрашных руки опустятся. Каково же стало людское облегчение, когда впереди пробился узкий лучик света. Оставшийся снаружи караул стал раскапывать свалившийся сверху снег. Вскоре уже можно было различить широкий проход и все потянулись на выход. Подойдя вплотную к обвалившейся стене, Савченков заметил переливающейся блеск. На уровне его глаз, из породы торчал алмаз. Он походил на лесной орех, с таким же желтоватым оттенком, и когда Фёдор выковырял его, поднеся к свету, то мягкий медовый цвет буквально потёк по неровным граням. Словно испугавшись, что алмаз растает, кисть сжалась в кулак. Урочище расплатилось, а может, предупредило. Кто его знает?