Корни гор, кн.1: Железная голова - Елизавета Дворецкая

Весь мир расцвел, воздух стал легким, сумерки – светлыми. Гельд для нее как будто родился заново, потому что ее неясные чувства и желания вдруг обрели надежду и разом прояснились и окрепли. Как будто росток набрался сил и высунул кончик носа из земли – она внезапно ощутила, что в груди ее бьет могучий горячий родник. Это ощущение заполнило все ее существо, и она изумлялась, что не замечала его раньше. Давным-давно, еще на Остром мысу… Нет, замечала! Так было всегда, просто она не догадывалась… Ах, богиня Фригг! Если он сможет как следует отличиться, то станет возможным что угодно…

Даже мысли об Асвальде не могли унять биение ее сердца. В конце концов, они и обручены-то лишь словах, еще нужно согласие Гримкеля, и вообще все это будет так не скоро! Может быть, через год! А за год может так много всего случиться! Борглинда еще не совсем рассталась с детским представлением о времени, когда год кажется нескончаемо огромным сроком и удивляешься, что он каким-то невероятным образом вдруг проходит. «Через год» для нее было где-то в других мирах. А Гельд – здесь, близко, в этом же доме! Сердце ее стучало и пело, и она с нетерпением ждала вечернего пира. Хотя новое платье подшить к сроку так и не удастся…

Гельд и в самом деле мог считать себя неразумным, но удачливым человеком: после злосчастного происшествия, которое едва не сделало его врагом конунга и всего Аскефьорда, к нему стали относиться даже с большим дружелюбием. Орм Великан не имел здесь родичей и близких друзей, ничем особенно не прославился, кроме способности громко вопить во хмелю, и весь Аскефьорд был готов охотно заменить его на разговорчивого, приветливого, веселого и сообразительного барландца. А то, что он подкидыш неизвестного рода, никого сейчас не смущало. «Хеймдалль обошел все человеческие дома! – говорили фьялли, повторяя доводы самого Гельда. – Значит, у нас у всех общий прародитель. А ведь в битвы ходит человек, а не его род! Схватка рассудила, что Гельд познатнее Орма!»

Сёльви и Слагви первыми предложили себя в его спутники.

– Если надо, мы готовы даже вот так обкорнаться! – с веселой самоотверженностью заявил Слагви и показал на волосы Гельда, обрезанные на середине лба. – Чтобы сойти за барландцев.

– Волосы не зубы, – поддержал брата здравомыслящий Сёльви. – Отрастут.

– Это верно, но тогда мне придется зашить вам рты и выдавать за немых! – ответил Гельд, хлопая по плечам обоих близнецов разом.

– Почему?

– Потому что едва вы откроете рты, как сразу будет слышно фьяллей. А это, понимаете ли, помешает мне совершить намеченные подвиги. Я, знаете ли, не такой великий герой, чтобы нарочно усложнять себе дело и тем увеличивать будущую славу. Конунгу ведь нужно железо, а не сага о нашей с вами доблестной гибели!

С близнецами Гельд говорил шутливо, но Торбранду конунгу на вечернем пиру повторил примерно то же самое и уже всерьез.

– Я рад, что ты доверяешь мне, конунг, и готов дать корабль и людей, – сказал он. – И мне очень жаль, что в этот раз я не смогу рассказывать о твоем благородстве и великодушии всем, с кем мне придется говорить. Но сейчас это было бы неумно и помешало бы мне выполнить твое поручение.

Торбранд конунг слушал и жевал соломинку. Гридница тоже прислушивалась: в глазах людей Гельд уже поднялся на несколько ступенек выше и разом стал каким-то очень важным человеком!

– Если те, с кем придется иметь дело, будут знать, что я выполняю твое поручение, это создаст мне немало лишних трудностей, – продолжал Гельд, и Борглинда за женским столом гордилась, как ясно и красиво он излагает такие умные мысли. Во всем свете нет никого лучше! – Во-первых, кто-то вовсе не пожелает продавать мне железо. Во-вторых, кто-то потребует за него слишком дорого. В Морском Пути, понимаешь ли, считают, что все ручьи Квиттинга были полны золотыми самородками и твои люди теперь богаче Ньёрда.

– Не сами ли вы, торговцы, распускаете подобные слухи? – приподняв бровь над зрячим, правым глазом, спросил Эрнольв ярл.

– Возможно, – вежливо согласился Гельд. – Но мы лишь повторяем то, что слышим от доблестных воинов, истинных участников походов… вроде твоего похода, Эрнольв ярл. Ведь это тебе посчастливилось видеть озеро, полное золота, и ручей, усыпанный золотыми самородками, как простыми камнями?

– Это было наваждение, – ответил Эрнольв и вытянул по столу руку с зажатым тяжелым кубком. Его лицо изменилось: со всеми этими дивными видениями в его памяти были связаны слишком значительные и во многом горькие воспоминания.

– Перепрыгивая с одного языка на другой, селедка легко превращается в кита, и невозможно установить, когда же это произошло, – сказал Гельд, и люди вокруг засмеялись. – Так вот, будет гораздо лучше, если я поплыву на своем собственном корабле, со своими людьми, и буду покупать железо как бы для собственной дальнейшей торговли. Понемногу в разных местах, укрывать в мешки, а сверху прикрывать то зерном, то полотном… Чтобы не бросалось в глаза.

Торбранд конунг кивнул:

– Хорошо, пусть будет так.

– Я не побоялся бы трудностей, если бы дело делалось для меня самого, – прибавил Гельд, довольный, что конунг с ним согласен. – Но если трудности помешают мне выполнить твое поручение, то лучше их не искать. Я думаю, мне их и так хватит.

– Но возьми хотя бы наш корабль, если не хочешь брать нас самих! – сказал Сёльви. – Нашу «Рогатую Свинью» делал сам Эгиль Угрюмый. Ты о нем слышал?

– Я с ним не раз встречался! – Гельд усмехнулся, вспомнив веселого корабельщика.

– Наша «Свинья» – чудесный корабль! – восторженно подхватил Слагви. – Она своим пятачком чует погоду, и если грозит бурей, она ни за что не пойдет в воду! А если уже в воде, то выплывет на берег, пока не поздно! Она ищет дорогу в открытом море, она не наскочит на камень, даже если они будут торчать со всех сторон! Эгиль – настоящий чародей, все его корабли – живые! Тебе пригодится.

– И он делает корабли для кого угодно, лишь бы человек ему понравился, – добавил Сёльви. – Никто ничего не заподозрит, увидев тебя на Эгилевом корабле. «Свинья» ведь не будет хрюкать по-фьялльски.

– Наоборот, все будут знать, что ты хороший человек, – заметил Хьёрлейв Изморозь, и Гельд благодарно кивнул ему.

– А вам самим разве не нужен корабль? – спросил Гельд у близнецов.

– А зачем нам корабль, если мы не пойдем в поход до твоего возвращения? Если нам и придется ехать, то только с конунгом по Фьялленланду – сушей.

Борглинда мельком бросила взгляд на соседку по столу. На вечерний пир Эренгерда пришла, как и многие другие, кто не успел утром к разбору дела. Она боялась увидеть Гельда: ей казалось, что любой, кто увидит их в одном месте, сразу поймет всю правду. Но не прийти было тоже нелегко: как же ей не прийти, если в любом другом случае она обязательно пришла бы? Это будет выглядеть странно, даже подозрительно, если она останется дома. Ее посчитают больной. Не так страшно само по себе, но сейчас Эренгерда больше всего боялась привлечь к себе внимание. И она сидела на пиру, нарядная, гордая и уверенная, и даже заставляла себя смотреть на Гельда в те мгновения, когда он говорил. Но ей было отчаянно страшно и временами досадно. Ее терзали и мучили противоречивые порывы: то она испытывала к нему горячую благодарность за то, что он так ловко выпутался, не упоминая ее, то злилась именно за то, что он заманил ее так близко к опасности, а потом спас и тем заставил ее считать себя в долгу. Она не хотела быть ему чем-то обязанной, но как вернуть подобный долг? Серебро и золото здесь не помогут. Хоть бы он поскорее уехал и дал ей забыть обо всем этом!

Гельд почти не смотрел на нее, и мало-помалу Эренгерда успокоилась. Она не знала, что за ней наблюдает еще одна пара очень зорких глаз, наблюдает с такого близкого расстояния, что ее тайна уже почти раскрыта.

Если бы Борглинда не так внимательно смотрела на Гельда, она могла бы ничего не заметить. Он был спокоен, весел, оживлен, даже горд исходом всего дела, но, сравнивая его нынешнего с тем Гельдом, которого она видела на Остром мысу, Борглинда не могла не заметить разницы. Сейчас под его оживлением таилась какая-то тяжелая мысль. Он смеялся немножко не так, и глаза его оставались серьезными даже во время смеха. Рассуждая о торговых путях, ценах и кораблях, он все время думал о чем-то другом, и его взгляд казался отстраненным. Только раз он стал четким и осмысленным – когда упал на Эренгерду. Как бы случайный, ничего не значащий взгляд, но все в лице Гельда встало на свои места. Эренгерде и посвящались его тайные напряженные раздумья.

Только пылкая юная любовь, вооруженная зоркими юными глазами, могла заметить это. Борглинда заметила, и светлое солнце, озарявшее гридницу, для нее погасло. Гельд, думающий об Эренгерде, был как бы и не Гельд вовсе. Это хуже, чем если бы он сейчас находился на Остром мысу, в Эльденланде или Ветроборе, о котором как раз зашла речь. Горячий родник в груди Борглинды мгновенно застыл и превратился в ледяной клинок. От острой боли ей едва удавалось вдохнуть, и она почти удивилась: откуда это?