Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

Ю. Л. Спасибо! Очень четкое и ясное объяснение! И ты уже перешла к ответу на следующий мой традиционный «оценочный вопрос»: что же заставило Ковалей в 1932 году приехать сюда?

Т. Г. Романтизм. Безусловно, «революционный романтизм»! У меня в этом нет никаких сомнений… И для меня этот ряд – Ковали, Эммануил Моисеевич Греф, его друг Федор, это все люди, которыми владела эта идея. Я не оцениваю саму идею, я говорю только о том, что она тогда владела их умами…

Ю. Л. То, что идеи могут владеть умами, вещь очевидная…

Т. Г. А сам Жорж Абрамович объяснял отъезд семьи так. Я очень хорошо помню его слова, сказанные на памятной встрече, которая стала последней. Когда мы его спросили, почему семья уезжала из Америки, одним из пунктов ответа был такой: "На тот момент в Штатах царил страшный антисемитизм". Кстати, ещё одним пунктом его ответа был пункт о том, что «в Америке был кризис, тяжело экономически, а здесь – динамика, светлое будущее. Так воспринималось многими людьми».

Ю. Л. А что, по твоему мнению, значило в жизни Жоржа Абрамовича его еврейство? Насколько важным для него было ощущение себя евреем?

Т. Г. Мы никогда не говорили на эту тему. Могу только некоторые мои собственные ощущения себя узбечкой определить: я об этом вспоминаю тогда, когда обстоятельства или конкретные люди напоминают мне об этом в негативном контексте. Например, в разгар Бирюлёвских событий мою внешность пристально изучали сбившиеся в стайку молодые люди в боевом настроении.

Ю. Л. И последний мой вопрос – и оценочный и фактологический одновременно. Что ты помнишь и как ты оцениваешь факт того, что в октябре 2007 года Указом президента Жоржу Абрамовичу было присвоено звание Героя?

Т. Г. Плохо я оцениваю это событие. Во-первых, потому, что Жорж Абрамович до этого не дожил, а во-вторых… Я ведь в чем-то так и осталась «экстремисткой». Я бы на месте тех, кто принял это решение, постеснялась это делать посмертно. Я бы постеснялась того, что не сделала этого при его жизни, и не стала бы делать это посмертно… Но это – мои дела, мое отношение к жизни и смерти… А со стороны тех, кто это сделал – по моему личному мнению – это просто конъюнктурный политический акт! И, насколько я помню, сделано это было на волне каких-то событий, когда «нужно» было сделать что-то обидное для Америки. И именно поэтому факт награды я воспринимаю неоднозначно. При том, я считаю действительно героической жизнь Жоржа Абрамовича Коваля. Я рада за его родных, хотя именно родные и пострадали в этом эпизоде больше всех! То, что родным даже не показали эту самую медаль Героя, показывает, что всё это – «мероприятие» было не для Жоржа Абрамовича и не ради Жоржа Абрамовича!

Ю. Л. Согласен с тобой полностью. Единственное, что может служить неким «оправданием власти», это то, что наша власть в принципе совершенно равнодушна к конкретным людям (ну, за редчайшими исключениями, при наличии каких-то личных отношений с властьпредержащими). Ей все равно, награждать или карать «Иванова, Петрова или Сидорова». Все ее действия обусловлены именно политической целесообразностью, как она понимается в момент принятия решения. Так что «ничего личного» по отношению к Жоржу Абрамовичу ни тогда не было, нет и сейчас – о его 100-летии ни одно «федеральное СМИ» даже не заикается… А звезду Героя, которой наградили Жоржа Абрамовича, вручили Сердюкову…

Т. Г. Я в таких случаях говорю: «Ребята, не дергайтесь! Нужно просто дольше жить, и тогда всё встанет на свои места и будет видно, кто чего достоин…».

ПРИЛОЖЕНИЕ

НЕСКОЛЬКО ПАМЯТНЫХ СТРОК…

Т.С. Греф

Жорж Абрамович Коваль. Что осталось? Если одним словом – чувство меры, во всём. Ему, при нашей разнице в возрасте, удавалось быть для нас (для меня) старшим товарищем, при том, что в отношениях наших не было и тени панибратства, нарочитой «простоты». Напротив, я бы даже рискнула сказать, что они были возвышенными, и остались такими и тогда, когда мы повзрослели и даже стали бабушками и дедушками.

Это было особое, глубокое и ответственное – его чувство меры. Он очень серьёзно относился к нашим проблемам, именно серьёзно, не просто внимательно. Находил возможность – слова, или время молча постоять рядом, чтобы снизить накал страстей. Улыбка, вздох, опущенная голова – это всегда было абсолютно уместно, всегда в помощь, не в укор.

Я имела счастье видеть, знать, что оно – его чувство меры, далеко отстоит от обычной человеческой опаски, оглядки или безразличия. В нашем Большом Актовом зале он поднял руку один, против дружного леса рук голосующих коллег. Тогда это не было принято, и не сказать, чтобы речь шла о жизни и смерти. Но он пошёл на то, чтобы быть одному против всех, именно потому, что выверенные его жизнью весы говорили – это по совести, а это нет.

31.10.13

При обсуждении моих интервью с А. Э. и Т. С. Грефами, Наташа[181] вспомнила: 23 февраля 2003 года я задала вопрос: «Жорж Абрамович, почему и как же Вы смогли уехать из Америки в 1948 году?» Он ответил: «Я почувствовал, что становится опасно. Мне предлагали вступить в новый проект, но я понимал, что на этот раз проверка будет гораздо серьезнее, чем тогда, когда во время войны меня из-за высокого IQ отобрали среди армейских призывников. И решил уехать. Я взял отпуск и поехал во Францию. Потом оттуда – в Чехословакию.[182] Ну, и потом – в СССР».

04.11.13

Беседа с Людмилой Славовной Соловьевой (Л.С.), внучатой племянницей Ж. А. Коваля, семейным историком рода Ковалей

16.42. Л. С. Соловьёва с документами семейного архива во время беседы 04.11.13.[183]

Беседа проходила дома у Людмилы Славовны (Л.С.) в присутствии ее матери Галины Шаевны Соловьёвой (ГШС). Людмила Славовна не только отвечала на мои вопросы, но и демонстрировала имеющиеся у нее документы – как бумажные, так и электронные. Здесь публикуется только часть текста беседы, поскольку существенные эпизоды приведены в других главах книги.

Ю. Л. Когда Вы узнали о том, что существует такой человек – Жорж Абрамович Коваль?

Л. С. Странный вопрос! Я знала всегда – это дедушкин брат, который живет в Москве. К тому же, он приезжал в Хабаровск в гости,