Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дорогие Тамара и Саша,
Спасибо, спасибо, спасибо! Как здорово, что мы встретились. К сожалению, пока (наверное, без привычки) от компьютера кружится голова (в прямом смысле). Буду привыкать потихонечку, постепенно.
16.41. Т. С. Греф и Ж. А. Коваль 23.02.03[180]>.
Ю. Л. Теперь я перехожу ко второй группе вопросов – я называю их «оценочные». И к тебе первый будет таким – как ты считаешь, был ли Жорж Абрамович человеком смелым «в житейском смысле»? Пояснить, что я имею в виду?
Т. Г. Нет, не надо, вопрос я поняла… И, прежде, чем ответить на твой вопрос, я сейчас думаю о некоей параллели жизней Жоржа Абрамовича Коваля и Эммануила Моисеевича Грефа, Сашиного отца. Я просто счастлива тем, что именно сейчас все то, что я слышала о нем от Саши, вылилось в его книгу рассказов о мальчике Моне… Искренний и «домашний» рассказ деда Саши внукам об «американском прадеде Моне»… А для меня эта тема как-то естественно переплетается с темой Жоржа Абрамовича… И, хотя при мне Жорж Абрамович никому «морду не бил», защищая свою или чужую честь, и никогда не рассказывал о своих драках в американском детстве, но вот эта аура рассказов Саши об отце, плюс аура «разведческой легенды» Жоржа Абрамовича, конечно, окрасили мое восприятие Жоржа Абрамовича, и я относилась к нему как к человеку, мужчине, который, безусловно, смел!..
Ю. Л. Прости, перебью и добавлю к этому и тот эпизод, когда он один проголосовал за тебя – поступок вполне эквивалентный «мужской драке»! – вот и получится описываемый тобой образ «смелого мужчины». Но я имел в виду нечто более «приземленное», поведение не в «героических», а именно в бытовых, житейских обстоятельствах. В делах партийной и кафедральной текучки… Я ведь помню его по работе в кафедральном «треугольнике»: я – профорг, он – парторг, А. Г. Амелин – зав. кафедрой… И сравниваю его поведение с «боевым», «бескомпромиссным» поведением его коллег одного с ним поколения – И. Э. Фурмер, А. И. Малахова…
Т. Г. Я тебя поняла. Но, согласись, пойти на компромисс не означает проявления слабости?
Ю. Л. Безусловно!
Т. Г. Слабостью является компромисс со своей совестью, а таких поступков я за Жоржем Абрамовичем не знаю! Не помню каких-то конкретных эпизодов, но если он говорил что-то, все, что он говорил, было весомо, продуманно, и всегда было искренним выражением его мнения. А то, что называется «утром в газете, вечером в куплете», с ним не бывало никогда. И, замечу, что к делам партийным в тот период, когда мы с ним в них «пересекались», мы относились очень серьезно. И участвовал он в них не формально, не потому, что «жизнь так сложилась» и ему нужно было ходить на разные бюро, собрания и заседания комиссий. Он действительно хотел, чтобы все эти дела делались хорошо! Конечно, «на излете» системы, году в 84–85, все уже созрели для понимания того, что сделать ничего уже не удастся. Разговоры на эту тему у меня с ним, конечно, были. Я не помню конкретных поводов, но смысл этих разговоров я помню прекрасно: и в этих обстоятельствах, прежде всего, нужно оставаться человеком! И он «воспитывал» меня. Не цитирую, но передаю смысл его мудрых наставлений: «Да, несмотря на всю твою правоту, ты не сможешь изменить такой-то и такой-то конкретики. Но это не значит, что в этих обстоятельствах у тебя нет возможности оставаться порядочным человеком!». А у меня тогда был такой экстремизм – мы все, порядочные люди, должны встать, все сказать, и жизнь при этом, безусловно, переменится!
Добавлю к этому, мне в жизни очень повезло с мудрыми наставниками. Кроме Жоржа Абрамовича, в каком-то смысле «с другой стороны», меня «поддерживал за руку» и Илья Абрамович Гильденблат. Они с Жоржем Абрамовичем хотя и были очень различного психологического типа, но в чем-то очень схожи. Главное – в понимании важности человеческого достоинства и мудром отношении к неизбежности неудач. Помню, как однажды, когда меня в очередной раз «высекли» за «экстремизм», я буквально расплакалась, а Илья Абрамович подошел и сказал: «Ну что ты ревёшь? Жизнь такова – не получится у тебя всегда оставаться «хорошей девочкой». Но не это важно…». Вот так и поддерживали они меня с двух сторон И смысл их поддержки сводился к тому, что оба опирались на человечность… Оба говорили – «Успокойся! Раз ты делаешь все по совести, то всё и будет хорошо!».
Ю. Л. Мой следующий «оценочный вопрос». Ты ничего не знаешь по существу, но оценить ситуацию можешь. Итак, почему Жорж Абрамович, вернувшийся в СССР в 1948 году, был принят «в ряды КПСС» только в феврале 1964 года? Почему его не приняли раньше?
Т. Г. Вопрос очень простой! Поскольку я знаю, как тогда принимали в партию – это был один из «пунктов», по которому я неоднократно «поднимала восстания» – отвечу сразу. Вероятно, именно в феврале 1964 года пришла разнарядка – принять в партию «еврея, преподавателя». Пошли искать такого кандидата и нашли Жоржа Абрамовича… Это самая очевидная версия. Разнарядки бывали разные – например, «девушка, комсомолка» или «узбек, служащий»… Так принимали в партию примерно в те же годы и моего папу. Папа жил себе спокойно, а однажды приходит домой – лица на нем нет! – и начинает рассказывать маме о таком предложении… Кстати, 1964 год, это же при Хрущёве?
Ю. Л. Да, именно ещё при Хрущёве! И я думаю, что это было важно тогда…
Т. Г. Нет, уже тогда тех, кто составлял в райкоме эту разнарядку, меньше всего интересовало – «заслуги, не заслуги»… Уже торжествовал бюрократический формализм – «процентный состав» членов партии по категориям населения. Кстати, в семидесятые годы такая разнарядка – «еврей преподаватель» – могла и не прийти Да и я сама оказалась в партии по подобной разнарядке… Не хочу сказать, что при этом в партию «тащили»… И у меня, и у него были убеждения в том, что «нужно быть в партии». Что касается Жоржа Абрамовича, то вспомни
