Кремлевский опекун - Александр Смоленский

Вечерний ужин в обществе Мереда Кулиева затянулся далеко за полночь, но что удивительно, ни Багрянский, ни Тьерри ни капли не хотели спать. Хотя оба никогда не считали себя ценителями среднеазиатской кухни, но на этот раз на стол подавали нечто действительно великолепное.

Первое, конечно, плов. Какой-то неземной легкости рис, слегка пропитанный свежим бараньим жиром, не то что таял – испарялся во рту! Баранина перемежалась с небольшими кусочками нежнейшего куриного мяса и пропеченными до бурого цвета зубчиками чеснока, дававшего плову гениальный специфический аромат. Это было такое объедение, что затмило все другие блюда!

Когда незаметно перешли к десерту – знаменитым туркменским дыням, которые Мередбаши, чтобы подчеркнуть их сладость, осторожно, на кончике ножа, смазывал горчицей, – хозяин застолья удовлетворенно потянулся и счел возможным заговорить о делах.

Пьер Тьерри коротко рассказал, что ищет следы родственников покойного русского друга, чтобы выполнить его последнюю волю о вступлении их в права наследования. Француз говорил откровенно, пестрил мудреными терминами, что произвело на Туркменбаши неизгладимое впечатление.

– Я хочу, чтобы наш французский друг знал, как я уважаю тебя, Лев, и Александра. Для таких людей мне ничего не жалко. Можете жить здесь у меня, пока не надоест. Но в бумагах и всяких архивах я никогда не копался, даже не понимаю, что это такое. Но я знаю другое... – Еще не успев закончить фразу, Кулиев хлопнул в ладоши. Как из-под земли выросла длинноногая танцовщица.

– Принеси гостям их новые кошельки, – приказал он девушке, с ухмылкой глядя на Багрянского и Тьерри.

Девушка внесла два вышитых шелком просторных рюкзака. Лев и Пьер с недоумением уставились на них – такого подарка от гостеприимного хозяина они никак не ожидали. Он что, приглашает их в поход?

– Не удивляйтесь, это и вправду кошельки. Если разменять двести долларов на местные деньги – тенге, как раз поместится. Но вам ничего не придется менять, я об этом позабочусь. И таскать их не придется, я выделю людей. Но я категорически против хождения в моей стране всяких там долларов, фунтов-шмунтов. Это при советской власти они были твердой валютой. А сейчас нет никакой валюты крепче, чем тенге. Так что смотрите у меня... – Хозяин шутливо погрозил пальцем.

Гости умно не стали спорить о достоинствах валют.

– Что вы, Меред Кулиевич! Не беспокойтесь! Мы сами справимся, – засуетился Багрянский, все еще не до конца переварив идею с кошельками.

– Дорогой Лев! Если вы пойдете куда-либо, а тем более в архив, без моих людей, вам и десяти таких рюкзаков не хватит. Вы что же, думаете, те, кто работает в архивах, не хотят есть? Еще как хотят! Но лично я считаю, что во всем надо знать меру, особенно если дело касается моих гостей. К сожалению, ничем другим помочь не могу, пока вы будете копаться в этих сырых подвалах. Вот когда выберетесь, тогда милости просим! Будут проблемы – сразу звоните, я их решу. Не тот человек Меред Кулиев, чтобы оставить гостей без внимания.

Тьерри смотрел на этого пожилого могущественного человека, открыв от удивления рот. Ему, выросшему в самом центре Европы, не могло и в голову прийти такое. Даже несколько лет воюя в Алжире, он не сталкивался ни с чем, хоть отдаленно напоминающим это ощущение неограниченного всевластия и вседозволенности. При этом радушный хозяин и не пытался скрывать, что открыто подбивает важных гостей на взятки, да еще целыми рюкзаками. Если рассказать Жану Готье, другим ребятам, те никогда не поверят. Хотя кто его знает! Может, Тьерри просто слишком давно отошел от дел?!

На следующий день, отправившись в архивный департамент, они, как говорится, на собственной шкуре убедились, насколько прав оказался Кулиев. Кому бы они ни задали вопрос, следовал выразительный жест двумя пальцами, во всем мире означающий одно: надо бы «подмазать». Помощники уважаемого Мереда спокойно наблюдали за этим.

Большей частью документы лежали навалом, никак не систематизированные, а сотрудники, получив причитающуюся им мзду, даже и не думали помогать. Ищите, мол, все, что заблагорассудится, сами. Впрочем, возможно, это было и к лучшему: вряд ли кто из служителей архива имел хоть малейшее представление, как помочь странным посетителям. Тем более что речь шла о давным-давно минувших днях. Другое дело – секреты последних лет. На них было наложено жесткое табу.

Прежде чем идти в архивный департамент, Багрянский и Тьерри попытались разыскать дом номер 75 по улице Красных Партизан, ныне – проспекту Туркменбаши. С домом ситуация оказалась запутанней: то ли его разрушили много лет назад, то ли он сам разрушился в результате землетрясения. Никто ничего не помнил и не знал.

Это наводило на мрачные мысли. Вот так неумолимо течет наша жизнь, часто даже не оставляя за собой ни следов, ни воспоминаний. Десятки, сотни судеб... Где теперь эти люди, кто их помнит? А если кто и вспомнит, что с того? Они ушли и растворились во времени. На смену им пришли другие. Но и они тоже уйдут. К чему весь этот непостижимый здравому смыслу круговорот? Жить надо, пока ты жив, пока ходишь по этой земле. А потом все теряет смысл. Мучения, капризы, амбиции – они кажутся такими мелкими, смешными, когда смотришь на них из вечности. Лишь она, вечность, остается. Остается, поглощая хороших и плохих, питая себя чужими судьбами и надеждами...

А старого дома, который искал Пьер под аккомпанемент своих далеко не безоблачных мыслей, уже давно не было. Не осталось и следов его обитателей, тем более, как говорят, в доме жили одни эвакуированные. Увы, адрес, который мог стать хоть слабой зацепкой, ничего Пьеру не подсказал.

Хотя почему ничего? Кое-что все-таки проступило сквозь толщу ушедших времен, зыбкое, едва заметное, как волны от давно проплывшего парохода. Так, по крайней мере, Багрянский не очень умело успокаивал совсем впавшего в депрессию своего французского приятеля.

По-прежнему не вызывало сомнений, что следы графини Орловой, если они вообще чудом сохранились, надо искать именно в Ашхабаде. В письме своей бывшей соседке по московской квартире она упоминала, что работает в военном госпитале. Значит, если удастся разыскать архив военного комиссариата, там непременно что-то «проявится»: учет военнообязанных в советские времена велся аккуратно и строго, убеждал Лев, а Тьерри лишь соглашался. Он с грустью всякий раз признавался самому себе, что как специалист по России, оказывается, знал о ней далеко не все.

На следующий день гостей Кулиева охотно сопроводили в военный архив. Это был старый темный подвал, в котором от сырости вряд ли что вообще могло уцелеть. Здесь грудами хранились однотонные, серые, как жизнь в тот период, папки с бумагами и документами. Они угрюмо возвышались до самого потолка, наглядно предупреждая о тщетности любых попыток копаться в прошлом. Да тут год будешь искать и все равно не управишься! Потратив на разборку бумаг всю вторую половину дня, теперь уже Багрянский готов был опустить руки. Хотелось просто выть от досады.

Но тут поразительную хватку проявил месье Пьер. Он обратил внимание на то, что папки с документами в одной части хранилища разложены по определенному принципу и достаточно системно. Трудно сказать, как это вышло. То ли по случайности, то ли перевозку архива доверили добросовестному работнику. Во всяком случае, папки лежали рассортированными по крупным блокам. Тьерри называл их вслух.

– Смотри, Лев, как интересно. Вот «кадровые военнослужащие», вот «призывники», «вольнонаемные». Отдельно – «раненые на излечении», отдельно – «умершие». А вот, мой друг, папки «эвакуация», «дети»... Как интересно! – не уставал повторять Тьерри, словно таким образом подбадривая себя.

Следопыты начали копаться в бумагах. Дело продвигалось медленно, пока в документах раненых солдат и офицеров Пьер не заметил несколько постоянно повторяющихся кодовых обозначений и не предположил, что это номера папок с архивами военных госпиталей либо номера самих эвакогоспиталей.

– Предлагаю разделиться, – несколько смущенный тем, что берет инициативу на себя, предложил Тьерри. – Я займусь поиском документов, связанных с госпиталями, а вы просмотрите папки эвакуированных. Там все должно быть разложено по датам. При всей простоте это наиболее оптимальный метод архивирования, а здесь наконец чувствуется рука профессионала.

Багрянский не стал спорить. Ему по большому счету было все равно, каким способом искать.

Часа через два Пьер издал победный возглас:

– Глядите, Лев, здесь в папках приложены списки персонала госпиталей! Это то, что нам надо!

– Знаешь, как у нас говорят: не говори гоп, пока не перепрыгнешь, – Багрянский скупо попытался усмирить его пыл.

Но уже через полчаса Тьерри вновь издал победный клич.

На фамилию Орлова он наткнулся уже в четвертой по счету папке, хотя их хранилось в архивной пыли несколько десятков.