Тень Дракона - Александр Золотько

– Мы также об этом думали…

– Молодцы. Есть кандидаты?

– Все.

– Тоже правильно. А если повесить на всех их наблюдение? Тихонько так?

– Не выйдет. Во-первых, опера не дети малые и могут наблюдение засечь. Во-вторых, за ними уже следят парни из внутренней безопасности. В целях охраны. А эти еще один хвост заметят сразу. Нам только перестрелки не хватало.

– Телефоны?

– Обижаешь… Все и уже давно. Еще просьбы? – Хорунжий посмотрело на часы, и на его лице появилось озабоченное выражение.

– Последняя.

– Не надо так трагически! – запротестовал Хорунжий.

– Последняя на сегодня.

– Давай.

Шатов потер щеку:

– У меня несколько необычная просьба…

– Давай, сыпь, – разрешил Хорунжий.

– Прошлой ночью… позапрошлой, на перекрестке Пятидесятилетия СССР и Пятидесятилетия ВЛКСМ была сбита машиной женщина.

– Так.

– Мне нужно, чтобы вдруг откуда ни возьмись появился свидетель.

– Стоп. Что значит – откуда ни возьмись? И свидетель чего?

– Свидетель того, что женщина попала под машину самостоятельно, без посторонней помощи. Поскользнулась, споткнулась, прыгнула с разбегу, но самостоятельно. Так, чтобы в радиусе ста метров от нее никого не было.

– И где я тебе найду такого свидетеля? Тем более, насколько я знаю, Дракон взял эту смерть на себя…

– А мне насрать, где ты этого свидетеля найдешь, – ровно сказал Шатов, – можешь хоть сам идти в свидетели. Но свидетель должен быть. И попасть он должен к ментам совершенно естественным путем, чтобы ничьи уши из-за него не торчали.

– И что по этому поводу скажет Дракон?

– А вот это уж станет понятно, когда появится свидетель.

– И как он, по-твоему, на это все отреагирует? Если это действительно он, то может здорово обидеться. А это чревато…

– А вам не все равно? Трупом больше – трупом меньше. Какая вам разница? Совершенно никакой. Или ты хочешь сказать, что ночи не спишь, оплакивая безвинно убиенных?

– Не поверишь, – неожиданно серьезно сказал Хорунжий, – даже винноубиенных помню. И радости мне это особой не доставляет.

– Значит, я ошибся. Ты производишь впечатление спокойного и уравновешенного человека.

– Мало ли что я произвожу? Ты вон тоже похож на гнилого интеллигента. А в морду даешь без предупреждения и…

Шатов вздрогнул. Это да. И как это Хорунжий не добавил, что в последнее время это происходит все чаще и чаще.

– Ладно, – Хорунжий встал из-за стола им потянулся. – Засиделся у вас в гостях. Время пролетело просто незаметно. Спасибо за угощение. Вика!

– Что? – отозвалась Вика.

– Спасибо за угощение!

– Пожалуйста. Ты уже уходишь?

– Да, – Хорунжий вышел в коридор, – и поэтому поводу хочу, чтобы ты вышла на лестницу и посмотрела по сторонам.

– Иду.

– Чуть не забыл, – Хорунжий вернулся на кухню, – ты сам сожжешь письмо, или мне это сделать?

– Письмо? – Шатов взял в руки бумагу. – Я сам.

– Жду.

Шатов тяжело вздохнул, подошел к печи. Перевернул лист и вдруг обнаружил приписку на обратной стороне. Тем же ровным почерком. Всего одна строчка.

Я очень просила ее о тебе позаботиться.

Слово «очень» было подчеркнуто двумя линиями.

Рука сжалась, комкая письмо. Очень просила. Вита очень просила ее позаботиться. О нем.

И эта ночь была результатом просьбы и заботы?

Шатов поднес листок к огню.

Он должен испытать чувство облегчения или сгорать от стыда? Или то унижение, которое он сейчас испытывает – единственно правильная эмоция? Позаботиться.

Горящая бумага упала в умывальник. Шатов немного подождал, пока она прогорит, и открыл кран, заливая огонь.

– Ты точно решил остаться дома? – спросил после паузы Хорунжий.

– Да. Если, конечно, Сергиевский не пришлет за мной автоматчиков. Мог я вчера простудиться? – не отводя взгляда от пепла, ответил Шатов.

– Тогда не забудь перезвонить майору, чтобы он не волновался. И об Алене тоже скажи.

– Хорошо…

– И… Женя, в следующий раз, пожалуйста, говори все, что собираешься сказать. Не нужно от меня прятаться…

– Ты о чем?

– Я о сегодняшнем разговоре.

– Я сказал все, – вода терзала пепел, разрывая его в клочья, а потом эти клочья измельчая в порошок.

– Вы, Штирлиц, сегодня были со мной не достаточно откровенны, – осуждающим тоном сказал Хорунжий.

– Ну что вы, группенфюрер, я был искренен, как на исповеди.

– На которой никогда не был. Ладно, подумай. Днем, полагаю, мы еще встретимся.

Первой из квартиры вышла Вика с мусорным ведром. Потом, не прощаясь, вышел Хорунжий.

Шатов закрыл кран.

Лучше обо всем этом не думать. Просто сосредоточиться на Драконе. И на том, что не сказал Хорунжему. Вот это нужно тщательно обдумать. Очень подробноо.

Шатов прошел в кабинет, тщательно прикрыл за собой дверь, потом вспомнил, что нужно перезвонить Сергиевскому, вернулся к телефону. Набрал номер.

Прошло минуты две, прежде чем трубку сняли, и незнакомый голос сказал:

– Да.

– Мне нужен Сергиевский.

– Он на выезде. Что-то передать? – спросил голос.

Кто это может быть? Кто-то из сержантов? Телефон стоит в кабинете.

– С кем я говорю? – спросил Шатов.

– А я с кем?

– Это Шатов.

– Это лейтенант Барановский, – голос лейтенанта даже сквозь телефонную трубку обжег холодом.

– Тогда передай майору, лейтенант Барановский, что Евгений Шатов вчера простудился и планирует этот день провести дома. Все понятно?

– Записал, – процедил Барановский.

– Молодец. Неси службу, – Шатов повесил трубку.

Ну не нравится ему этот компьютерщик. Совершенно не нравится. И даже не возникает желания эту свою неприязнь скрывать. В чем-то ты становишься похож на Диму Климова, Женя Шатов. Тот также невзлюбил тебя с первой секунды.

Ты еще ужасно удивлялся этому! Всего несколько дней назад. Дней? Шатов задумался и понял вдруг, что жизнь до второго появления Дракона стала забываться. Все, что было до беседы с Бочкаревым, до его упрямого кабинета и безумно упрямой мухи – все это подернулось дымкой. Словно память покрылась сеткой мельчайших трещинок. Более-менее явственно сквозь эти морщины проступала летняя история – Арсений Ильич, оперативно-поисковый отдел, лес, болото. Даже знакомство с Витой казалось чем-то нереальным.

Ее отъезд, казавшийся катастрофой, теперь выглядел… Теперь он никак не выглядел. Просто отъезд. Просто Вита вдруг вышла из комнаты, а из зеркала вышло ее отражение.

А сам он? Сам Евгений Шатов? Кто он? Может быть, и его тоже увезли? Настоящего Шатова увезли, а в квартире оставили его отражение. Или его манекен, в который вложили несколько другие черты. И манекен стал жестче и злее.

Хотя почему манекен? Марионетка.

Шатов посмотрел на свои руки. Веревочек нет. Или он их просто не видит? Может быть, марионеткам просто не дано видеть свои веревочки?

Тогда их слишком много, желающих управлять движениями Шатова. Дракон, Хорунжий, Сергиевский… Как только веревочки не перепутываются?

Или все-таки перепутываются?

И у него едет крыша. Он получает разные команды, веревочки дергают в разные стороны. Путаница. Страшная путаница вокруг него и страшная путаница внутри.

Он больше никому не верит. Он даже себе не верит. Ему все хотят помочь? Даже Дракон хочет ему помочь…

Шатов остановился перед книжным стеллажом.

Нужно что-то предпринимать. Что-то такое, что разом оборвет все эти шнурочки и веревочки, даст возможность действовать самостоятельно.

Скрипнуло за спиной. Вика открыла дверь в комнату:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Побыть одному, – резко, слишком резко ответил Шатов.

Вика молча закрыла дверь.

Обиделась? Ну и хрен с ней, с обидчивой. Перепихнулись и что теперь? Он должен все время плясать вокруг нее на цыпочках? Хватит, наплясались. Жаль, что Виты нет, он бы и ей сказал все, что думает по поводу такого заботливого отношения.

Черт, это первый раз, когда он плохо подумал о ней. Нельзя так. Нельзя. Вита – это его точка опоры. Только она одна… Если бы тогда летом Дракон не угрожал ее жизни, Шатов бы не нашел в себе силы выжить. Если бы она сейчас была рядом. Он бы не искал себе опору в злости. Он бы…

– Я принесла тебе телефоны, – сказала Вика.

Телефоны. Сотовый и домашний, с длинным шнуром. Вика оставила их на стуле возле двери, словно не желая входить в комнату.

– Спасибо, – сказала Шатов закрывшейся двери.

И ладно, обижается – пусть обижается.

Шатов сел за письменный стол поставив телефон справа от себя. Мобильник – слева. Можно устраивать соревнования – кто первый позвонит, Дракон или Сергиевский.