Ведро, тряпка и немного криминала - Мария Самтенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фёдор Иванович пожимает плечами:
— Только если вы захотите написать на неё заявление.
— Нет-нет, у неё и без того стресс! Да и побольше, чем у меня!..
— Я так и подумал, — с удовольствием отмечает следак. — В общем, Данилов раскололся. Под протокол. Он рассказал, что действительно не успел рассмотреть, кто его подстрелил, но зато успел пообщаться с Денисом Костылёвым незадолго до его смерти. Мальчик был ужасно зол на отца, и в то же время боялся возвращаться домой. Рассказать подробности он не успел — его выкинули из окна, пока ваш физик думал, что делать с новой проблемой. Убийцу Дениса он, кстати, не видел и вообще, говорит, подумал на суицид. Но когда результаты экспертизы по поводу смерти школьника стали достоянием широкой общественности, Данилов решил провести собственное расследование.
— Но зачем?..
— Не знаю, наверно, на вас насмотрелся. Так вот, Данилов просмотрел журнал посещений с вахты и не увидел там Костылёва-старшего. Ну и, вы знаете, как это бывает: «я знаю его столько лет, он не мог»! Они знакомы с девяностых, — поясняет следак. — Так вот, Данилов утверждает, что начал подозревать Костылёва только после смерти уборщицы. Как там её зовут? Забыл. В общем, он понял, что уборщица могла провести Костылёва в школу, не записав его в журнал. Кстати, он говорит, что вы очень помогли ему с запиской.
— По такой логике она могла привести в школу кого угодно, не обязательно Костылёва, — торопливо говорю я. Ещё не хватало, чтобы Фёдор Иванович снова начал пилить меня за записку!
— Мне кажется, Костылёв себя выдал, — задумчиво говорит Хучик. — Только не знаю, чем именно. Упакуем — спрошу. А господин Данилов, в свою очередь, возбудил у него подозрения. Но он не хотел рисковать и отправил к нему сообщника. Собственно, только по этой причине он до сих пор жив — похоже, сообщник не смог довести дело до конца. Мариночка, не смотрите на меня так, я знаю, что это не вы. У нас есть несколько версий, но я, с вашего позволения, оставлю эту информацию при себе. Да, кстати! Нападение на вас и убийство школьного дворника с семейкой Костылёвых не связаны, следствие по этим делам ещё продолжается, и я не могу ничего рассказывать. Всему своё время.
Хучик замолкает и отправляет в рот последний кусок колбасы.
— Фёдор Иванович? А как же героическое описание захвата преступника и предъявления ему обвинения?
— Запланировано на завтра, — коварно улыбается Хучик. — Поэтому я и приехал. Хочу попросить вас не выходить из дома, чтобы ничего не сорвать. А то я заметил, вы любите случайно оказываться в местах совершения преступлений, совсем как ваша Даша Васильева. Так что сидите дома, заодно и простуду подлечите.
От такой трогательной заботы о моём драгоценном здоровье я снова начинаю чихать.
— Будьте здоровы! Вот, видите! Сидите дома, пока я не позвоню и не скажу, что все в порядке. Уверяю вас, дальше не будет ничего интересного: дело раскрыто, убийца найден, а вопрос задержания это дело полиции.
Звучит логично, и я киваю. Но Хучик на этом не успокаивается:
— На всякий случай я поставлю у вашего дома наружное наблюдение. Постарайтесь не обращать на него внимание. Костылёв не знает, где вы живёте, но риск всё равно слишком велик.
Вот так всё и заканчивается.
Хучик допивает третью кружку чая и сдержанно прощается, пожелав мне скорейшего выздоровления. Киваю. Вслед тут же летит новое пожелание: поменьше путаться под ногами у правоохранительных органов. Вот тут я уже не могу удержаться от возмущённого фырканья — к вящему удовольствию Хучика.
Следак бодро направляется к выходу, и я едва успеваю спросить, а как он вообще узнал про мою поездку в больницу.
Хучик смеётся, заявляя, что у него везде свои люди, но потом всё же решает удовлетворить моё любопытство:
— Всё просто: в той же палате лежит один заслуженный ФСБ-шник, его неудачно ранили из травмата. Хотя нет, вы правы, наверно, всё же удачно. Нет-нет, там вовсе не так интересно, можно сказать, бытовуха. Простите, я не могу разглашать, — поясняет следак в ответ на мой удивлённый взгляд. — И вот, мы попросили его присматривать за Даниловым: кто к нему ходит, о чём разговаривает. И нам полезно, и он развлекается.
Я тут же вспоминаю бодрого мужика с хищным прищуром. Гляди-ка, и вправду мент! Интересно, сложно ли было Хучику пристроить его в нужную палату. Хотя не думаю. Уверена, что врачи и сами не прочь сгруппировать пациентов по типу ранений.
Хучик уходит, я укладываюсь в постель и достаю книжку. Но Эллери Куин не идёт — мысли постоянно возвращаются к нашему делу. Пусть следак и уверяет, что дело раскрыто, для меня там всё равно много белых пятен. Надеюсь, пойманный Костылёв сможет пролить на них свет.
Хотя это вовсе не гарантировано. Во-первых, Костылёв может не расколоться, а, во-вторых, жизнь это не увлекательный детектив, а Хучик это не Дегтярёв, чтобы рассказывать мне тайны следствия. И я должна радоваться, что он в принципе что-то мне разболтал.
На этой позитивной ноте я засыпаю, потом на какое-то время выныриваю из дремы от фырканья кошки, желающей обмотаться вокруг моей шеи, но вскоре опять погружаюсь в сон.
20
Утро начинается со звонка в дверь.
Выбираюсь из-под одеяла, лениво потягиваюсь и бросаю взгляд на часы. Маленькая стрелка указывает на цифру «два», а большая с укором колеблется в районе «шестёрки». Это же сколько я проспала? Так, легла сразу после ухода мента, чуть позже десяти, встала в полтретьего, значит… математические способности упорно не хотят просыпаться, в голове вертится какое-то сумасшедшее количество часов, не то пятнадцать, не то шестнадцать.
Одеваюсь и сонно плетусь к двери. В голове мелькает мысль, что нужно было сначала посмотреть в глазок, вдруг меня жаждет увидеть какой-нибудь Ярослав Костылёв, или, что хуже, дорогой бывший муж. Торможу у глазка и..
— Чего застряла? — раздражённо спрашивают из-за двери. Распахиваю створку и обнаруживаю злую, заснеженную Катьку в её любимом коричневом пальто и с коробкой конфет под мышкой.
— О, привет! А я думала… то есть не думала, — бормочу я, пропуская её в прихожую. — Я вообще спать хочу. Наверно, из-за простуды.
— Только не говори, что опять перепутала меня с бывшим мужем, — фыркает подруга, скидывая промокшие сапожки. — Хорошо тебе,
